Тут же прозвучало мнение еще одного либерала, что русский литературоцентризм — такой же миф, как и рассказы о том, что мы когда-то были самой читающей страной в мире.
Вот тебе и раз! Миф значит? А как же стотысячные и миллионные тиражи русских книг? Тоже миф? А гигантская сеть библиотек? Городских, сельских, центральных, публичных, технических, школьных?… Между прочим, часто с очередями в гардероб, что говорит о наплыве читателей. А битком набитые книжные секции в каждом доме? Это тоже, может быть, миф? А ночные очереди у специальных магазинов подписных изданий? А сумасшедший ажиотаж вокруг "толстых" литературных журналов?…
Нет, батенька либерал. Никакой это не миф, как бы ни хотелось вам так думать. И даже не феномен тоталитарного режима. Известный московский критик и литературовед Михаил Берг, например, пишет, что литература в качестве "ценности высшего разряда" в Европе (заметьте, не в России, а тогда еще в Европе) утвердилась к середине 19 века, а "исчезновение литературоцентристских тенденций в европейской и американской культуре датируется 1950-1960 годами". Так что тоталитарный режим тут тоже ни при чем.
Литературоцентризм — это проявление одной из высших потребностей человеческого мозга. Можно сказать — явление вообще не идеологического, а физиологического порядка. Оно может возрастать или идти на убыль, но не может исчезнуть, пока существует цивилизация с развитой письменностью и книгоизданием. Вообще, если бы меня спросили, чем человек отличается от обезьяны, первое, что мне пришло бы в голову — он умеет читать книги.
И вот что важно: будь то архитектура, музыка или, скажем, медицина, мы о них рассказываем при помощи чего? Физических уравнений? Математических формул? Нет, используя литературные приемы. При помощи слова. Вот она — основа нашей литературоцентричности. Любая мысль словесна, а слово — основной элемент литературы. Значит человек читающий и пишущий обречен на литературоцентризм физиологически. Это — выражение интеллектуальных потребностей его мозга.
Попробуем разобраться, почему так получается.
Умение читать, можно сказать, божий дар. И овладеть им совсем не просто. Не случайно, за два-три последних десятилетия процент владеющих этим навыком людей стремительно сокращается. Оказывается, уметь читать книгу и владеть грамотой — совсем не одно и то же. Но что же такое литературоцентризм? Потребность в чтении? Нет, это не только умение и желание читать книги, но и потребность использовать в своей жизни литературное наследие как составляющую своего бытия. И не просто как составляющую часть жизни, когда чтение книг — это приятное времяпровождение а вообще нашего мировосприятия.
Обучить обезьяну чтению невозможно, тогда как научить ее элементарно пользоваться компьютером довольно просто. Как и ребенка. Не случайно дети компьютером овладевают очень рано. А вот пристрастить ребенка к чтению книг трудно. Почему?
Вероятно, это два разных уровня мышления. Первый — низкий, клиповый. Работать на компьютере — это, грубо говоря, примерно то же самое, что листать альбом с картинками. Обезьяна с этим справляется запросто. Ребенок и подавно. А вот линейное, непрерывное чтение не просто буквенного, а словесного текста,- совсем другое дело. Хотя бы уже потому, что постоянно приходится фильтровать логические связи, причины и следствия. Это уже вторая сигнальная система.
И не правда, что чтение сегодня непопулярно потому, что заменено живой жизнью. Те, кто перестал читать и увлеклись видео фильмами, сползли в клиповое мышление.
Потребность в чтении и литературоцентричность определяются уровнем развития человека. С его потребностью использовать т.н. четвертое, пятое и прочие измерения. Это способность воображать и способность сопереживать, сострадать. Верней, потребность в этом, а также в абстрактно-ассоциативном мышлении.
Пока процветали науки и искусства (19 и 20 век), мир стремился читать. Потому что чтение тренирует и раскрепощает мозг. Натаскивает его на обобщения. Это в свою очередь двигало вперед науку и искусства. Литература тут выступала в роли связующего звена, посредника.
Все изменилось с последним резким наступлением диктатуры бизнеса. На Западе это случилось как раз в 60-ых, а у нас в конце 80-х, начале 90-х годов. Бизнес оттеснил науку и выразительные виды искусства на задний план. Как ни странно, по причине, казалось бы, малозначительной: все, что способствовало гуманитарному мышлению, умению анализировать, обобщать, сопоставлять и делать умозаключения — все это мешало росту покупательских способностей и потреблению услуг. Необходимо было срочно зачистить огромное постсоветское пространство под развитую на Западе потребительскую психологию крайнего индивидуализма. Именно литература, как ничто иное, по мнению либералов, этому мешала. Они не могли забыть слова ненавистного им буревестника революции Максима Горького о предназначении художественной литературы. "Цель литературы,- говорил он, — помогать человеку понимать самого себя, поднять его веру в себя и развить в нем стремление к истине, бороться с пошлостью, делать все для того, чтобы люди стали благородными, сильными и могли одухотворить свою жизнь святым духом красоты".
И в миг наша литературоцентричность кончилась. Слово лишилось своей силы, отнятой у нее денежной купюрой.
Однако окончательно и бесповоротно победить литературоцентричность на том пространстве, которое занимает русская литература и тем более русский язык, бизнесу не удалось. Почему?
Потому что в то время, как западная литература опирается на индивидуальность с ее претензиями на права человека, как высшую ценность, русская литература, как и вся русская духовность, вырастает из коллективного, соборного начала. И несет в себе совсем другие, коллективные ценности, возникающие из отношения людей к добру и злу, к свету и тьме, короче, к проявлению дуализма в природе и в человеческой натуре.
Прежние "потребители" русской литературы, т.е. читатели и книголюбы изловчились и… перенесли свой культ. Весь вопрос — куда? Одни, как уже говорилось,- на видео фильмы, а другие с литературы вообще — конкретно на книгу как интеллектуальный товар! И здесь ими опять движет даже не столько желание реализовать свой натренированный навык линейного чтения, сколько естественные интеллектуальные потребности развивающегося мозга. Во-первых, потребность в новой информации — это, так сказать, простейшая потребность. Во-вторых, в расширении диапазона чувств. И, наконец, в-третьих, в главном и самом сложном или совершенном для человеческого мозга — в генерации энергии сопереживания и одновременном ее расходовании.
Дело в том, что умение читать книги — это не столько первое и второе, сколько третье. (Это примерно такое же чувство, как то, что заставляет теннисиста опять и опять брать ракетку, чтобы почувствовать ею отбиваемый мяч). Потому всегда и ценится так высоко хорошая художественная литература. Она нам приносит удовлетворение в этом по максимуму. А литературоцентричность, хоть она и свойственна всем развитым народам, составляет, действительно, один из феноменов психологии именно русского человека, потому что лучше всего удовлетворяет его ментальные потребности и как ничто иное соответствует (созвучно) его представлениям о духовных ценностях.
И еще что важно: продвинутый человек любит читать стихи и прозу вовсе не потому, что они якобы знакомят его с жизнью. Жизненного опыта каждый набирается по-своему. Тогда как литература помогает нам понять смысл жизни — ради чего мы живем и как надо жить. И чем выше наша потребность в этом понимании, тем значительней в нашей жизни роль литературоцентризма.
