К сожалению, это была даже не полуправда, а полная неправда. В весьма милитаризированном Прибалтийском крае вести с полей Маньчжурии, где всего год назад обещались порвать "макак"–японцев, отзывались тяжкой болью. Русско–японская война была первым конфликтом Империи, в котором в массовом порядке приняли участие латыши — к этому времени это были лучшие в России военнообязанные (99,7% грамотных!), плюс довольно значительное офицерское собрание.

"Мобилизация в общем прошла… спокойно и увенчалась полным успехом, начавшиеся же в некоторых отдельных местностях под влиянием недоброжелательных людей беспорядки были прекращены при самом возникновении таковых местными властями, и притом исключительно умиротворяющими способами" — такое официальное заявление управляющего губернией Неклюдова было опубликовано в "Лифляндских губернских ведомостях" летом 1905 года.

А в Либаву тем временем приходили транспорты с ранеными в Маньчжурии… Из Порта Александра III (ныне Кароста, разоренная, но своей архитектурой запечатлевшая имперскую стать!) в Цусимский пролив выходила эскадра адмирала Рожественского, которой пришлось принять неравный бой с ультрасовременными на тот момент японскими линкорами.

В самом западном в России военном порту — транзитном центре для воюющей на Дальнем Востоке армии — находилось 30 тысяч солдат и матросов. 15 июня 1905 года 1–му флотскому экипажу не понравился запах доставленного на кухню мяса и сала. Е. Г. Барвинский в своей достаточно объективной (разумеется, за вычеркиванием марксистско–ленинских заклинаний) монографии "Восстание моряков Балтики в Либавском военно–морском порту в 1905 году" (Киев, КГУ им. Шевченко, 1954) признает, что "не удалась попытка дежурного офицера Тархова свезти испорченное мясо обратно и заменить на доброкачественное". Судя по всему, не в мясе дело было — пайка оказалась лишь предлогом.

"Матросы не допустили выполнять это приказание, настоятельно требуя командира экипажа… Матросы немедленно разбили будки, стоявшие во дворе, где хранились патроны, разобрали винтовки… Восставшие матросы подвергли обстрелу офицерские квартиры. Перепуганные офицеры бежали в лес, а некоторые даже в город. Сам же командир порта контр–адмирал Ирецкой, будучи предупрежден о начале восстания, ушел на катере в море, приказав увести все плавсредства".

После этого балтийские моряки, которых спустя 12 лет Ильич назовет "красой и гордостью революции", удовлетворились разгромом полицейских участков в военном порту и краткой пробежкой до канала, отделяющего флотскую базу от города. Тогда там еще не было ажурного разводного моста — всех перевозил паром. Но его–то сатрапы самодержавия угнали на свой берег, а сами выстроились вдоль воды с винтовками наперевес. Для восставшей Либавы настал момент истины…

Увы, случилось то, о чем многократно и презрительно говорили остзейские морские офицеры — "белая кость" имперского ВМФ. Русский матрос, в отличие от английского, немецкого, французского, в подавляющем своем большинстве впервые увидел море на службе. Эти люди, взятые на флот из металлических цехов и из угольных шахт, элементарно боялись воды, не умели плавать. Иначе мизерная водная преграда — Либавский канал, тем паче летом! — не составила бы проблемы.

18 июня прибыл в порт 115–й Вяземский полк в составе 20 офицеров и 750 нижних чинов, а 20 июня к нему присоединились два кавалерийских эскадрона. Командовал войсками — совершенно "в духе интеграции" — генерал–майор Токайшвили. После небольшого боя с казаками и некоторых столкновений с пехотой матросы запросили перемирия…

Барвинский суммирует: "Следственным дознанием было охвачено более 200 человек. Кормили в этот период хуже, чем до восстания… К суду было привлечено 138 матросов… 8 человек были осуждены к лишению всех прав и к смертной казни — расстрелу; 13 человек — к каторжным работам на срок от 10 до 4 лет; 2 человека — к заключению в военно–морскую тюрьму сроком от 3 до 4 месяцев: один в дисциплинарный батальон и 28 человек к строгому аресту; 87 человек оправдано: один человек во время следствия умер".

Наверное, этот несчастный и стал единственной жертвой мятежа военных моряков в Либаве. Потому как всем приговоренным к смерти приговор отменили! Матросам Дорофееву и Шпитальному расстрел был заменен бессрочной каторгой, Токареву — 20 годами, Анеше — 18 годами, Субботину, Лазаруку, Тарасову и Колесникову — 10 годами. Всех матросов отправили на каторгу в Нерчинск, но только последние четверо просидели полный срок — остальных освободила Февральская революция.

А как сообщил уже летом 1905 года "Рижский вестник", пассивные участники восстания были переведены в Кронштадт. Следовательно, за мятеж в воюющей России кровь матросов не пролилась.

Он не были единственными на Балтике — восстал Свеаборг (морская крепость — ворота в Гельсингфорс — Хельсинки), выступил против своих у Ревеля (Таллина) крейсер "Память Азова". А 2 июля 1905 года "Рижский вестник" рапортовал: "Вопрос относительно судовой команды броненосца "Потемкин–Таврический", дезертировавшей в Румынию, как мы узнали в Министерстве иностранных дел, следует считать вполне исчерпанным, так как поведение Румынии во время этого печального инцидента было строго согласовано с нормами международного права".

Ригу же ждало другое. 17 октября 1905 года "Рижский вестник" сообщил: "На Б. Невской ул. толпа остановила извозчика, на котором ехал подполковник 116–го пехотного Малоярославского полка О. Г. Левис–оф–Менер. Когда последний пригрозил пустить в ход для самозащиты шашку, из толпы в него был произведен выстрел, ранивший его в руку. Несчастный Левис–оф–Менер все–таки хотел дойти до аптеки на углу, но в это время из толпы к нему выскочил неизвестный человек и ударом свалил его с ног. Затем… выломили у него руку в плече и сломали несколько ребер, а неизвестный злодей несколькими выстрелами в спину лежавшего покончил его жизнь".

Такие эпизоды и составили 1917 год и Гражданскую войну. В Пятый год была тренировка.

(Продолжение следует.)

Читайте нас там, где удобно: Facebook Telegram Instagram !