Официальное издание "О беспорядках в Лифляндской и Курляндской губернии" высказывается на сей счет вполне определенно: "Движение не имеет латышского национального характера. Это подтверждают следующие обстоятельства: 1) в движении не участвует ни один из вождей латышской национальной партии, а руководят движением люди космополитически–социалистического направления, которые постоянно являлись антагонистами и врагами латышской национальной партии; 2) против главного представителя латышской национальной идеи — Рижского латышского общества, руководители выступили открыто враждебно и провели т. н. "бойкот"; 3) насколько движение обратилось против помещиков, оно не различало между немецкими и латышскими землевладельцами, так, например, владелец имения Фоссенберг, присяжный поверенный Рейнфельд, не только латыш, но и как представитель сельскохозяйственного отделения Рижского латышского общества, много лет заботился именно о поднятии латышского крестьянского сельского хозяйства. Несмотря на это, его имение было разграблено и сожжено совершенно так же, как имение любого помещика–немца; 4) во время подготовки движения в течение последних лет латышские подпольные издания и прокламации никогда не говорили о латышской национальной идее или о латышской народности".
Вместе с тем имперские эксперты признавали: "Некоторое влияние в пользу революции в сельском самоуправлении имело состоявшееся отчасти введение русского языка в переписку и производство волостных правлений. Это имело последствием с одной стороны, что теперешнее волостное устройство для незнающего русского языка латышского крестьянина перестало быть симпатичным, и во–вторых, что вся власть перешла в руки волостного писаря, который затем обыкновенно был главным проводником революционного движения".
А почему бы не писарь, а лифляндский агроном–самоучка Улманис? Символично, но врагом Российской империи будущий диктатор Латвии, приехавший в Ригу из Германии, стал в 1905 году у дверей русского культурного общества "Улей" на Известняковой улице — в том месте, где сейчас Театр русской драмы. Ему было двадцать пять.
У клуба бурлила толпа — сюда с выступлением прибыл известный леволиберальный политэмигрант из Швейцарии Микелис Валтерс. Впоследствии ему и Улманису предстоит работать в первом правительстве 1918 года. "Валтерс искал для своих идей резонанс в массах, но ему не были симпатичны социал–демократы, — пишет об этом эмигрантский историк Эдгарс Дунсдорфс ("Жизнь Карлиса Улманиса", Daugava, Cтокгольм, 1978). — У Улманиса был свой резонанс в крестьянах, и в них также Валтерс надеялся найти сторонников своих идей". Улманис был нужен ему как активист всевозможных сельскохозяйственных обществ и регулярный автор фермерских изданий.
Валтерс описывает Улманиса образца 1905 года противоречиво: "неразговорчивый и болтливый, сердитый и улыбчивый, злобный и добродушный, но всегда добропорядочный и с повелевающими наклонностями". И вот в 22–м номере газеты Lauksaimnieks за ноябрь 1905 года Улманис публикует "События последних дней". Не бог весть какая публицистика, но характеризует его тогдашние воззрения: "Из Видземе, Курземе и со всей России идут вести о зверствах русского правительства. Орды казаков рыскают кругом… Солдат главным образом ведут бароны, как это было во время ужасной резни людей в Ропажи. Приказом губернатора Звягинцева в Видземе установлено военное положение, исполняя требования помещиков. Хотя, возможно, пролилась кровь 1000 человек, все же победит народ со своими справедливыми требованиями. Свое обещание расширить права Государственной думы и число ее избирателей правительство не исполняет. Выборам надо быть равными, прямыми и открытыми".
Прошло тридцать лет, и Улманис сам удостоверился в маленьких прелестях самодержавия. О прямых выборах он уже не вспоминал. А тогда, 21 декабря 1905 года, карательный отряд под командованием генерал–майора Орлова арестовал либерального Улманиса и отправил его в Псковскую тюрьму. Существует, правда, версия, по которой Карла Индриковича просто–напросто отмазали от гораздо больших неприятностей, и эту любезность оказал ему не кто иной, как помощник начальника Вольмарского (Валмиерского) уезда фон Гутцейт. Остзеец превосходно знал, что Karl Ulmann, только–только начавший грызть гранит экономической науки в Лейпцигском университете, принадлежал к "немецкой партии".
В вышедшем в 1939 году биографическом справочнике "Я их знаю" об этой странице биографии вождя было написано пафосно: "Он поднял мысль о самостоятельности Латвии и требовал полностью латышских школ, поэтому тогда существовавшая в Латвии русская власть его арестовала и посадила в Псковскую тюрьму". Э. Дунсдорф же гораздо более скептичен: "Ясно, что Улманиса не посадили за требование независимости Латвии".
Режим у зека Улманиса был весьма вольготный. В тюрьме его посещал редактор сельхозгазет и будущий депутат сейма Херманис Эндзелиньш, привозил книги. Сидел будущий диктатор около полугода, а по освобождении уехал к своему брату Индрикису на хутор "Клейши". Впрочем, в августе 1906 года началось уже настоящее дознание: следственный судья Вольмара приказал расследовать ту самую статью в газете Lauksaimnieks. Но было уже поздно — Улманис через Гельсингфорс отправился в свою любимую Германию…
Вообще же германские корни были у всего национального движения. Замдиректора Военного музея Юрис Цигановс в своем предисловии к выпущенному в 2001 году издательством Jumava улманисовскому сборнику "Одна цель — народ и государство" пишет: "Латышские требования национально–культурной и государственной автономии (или идею политического национализма) выдвинула небольшая группа…
М. Валтерс, Э. Ролавс, Э. Скубикис в Швейцарии… в 1900–1903–м. Побуждение к этому они получили от идей австрийских социал–демократов по национальному вопросу и от конституции федеративной Швейцарии".
"Однако до начала Первой мировой войны у таких идей в широких народных массах латышских жителей Балтийских губерний не было серьезного влияния, ибо не было основы, чтобы такие идеи укрепились в обществе: царская Россия в преддверии Первой мировой войны достигла высоких темпов своего экономического развития, определенной политической стабильности… Жизненный уровень рабочих Балтийских губерний в условиях индустриального процветания непрестанно прирастал".
Так что в другой раз Karl Ulmann сгодился только в восемнадцатом году…
(Продолжение следует.)