"Не надо меня никуда сдвигать!"
— Фамилия Петросян так крепко связана с российской эстрадой, вы так cрослись с нею, что никуда вас и не сдвинуть…
— А зачем меня сдвигать куда-либо? Я когда-то сам пытался это сделать. В кино меня приглашали, и в театр звал Завадский. Причем на очень льготных условиях: мне предоставлялся дебют, выбор роли — пожалуйста, только играй. И это в 1965 году! Но жизнь выстраивала такие коллизии, такие ситуации, так давала мне по носу, по затылку таких щелбанов и ставила на место, то самое место, которое я до сих пор занимаю! И сдвигать меня отсюда нецелесообразно. Потому что, наверно, я уже больше ничего не умею.
— Неужто жизнь вас била? Верится с трудом.
— Да и не верьте! Это все склоки (смеется).
— Глядя на вас, кажется, что вы легко переживаете любую ситуацию, что вы знаете точные формулы, как единственно правильно поступить.
— Вы очень хорошо обо мне думаете. Спасибо. Но я такой же человек, как все. Я часто переживаю обычные вещи, которые все люди переживают. Я стараюсь, конечно, относиться ко всему с юмором. Вот и жена моя ставит свечки в церкви за здравие всех наших недоброжелателей. Потому что неприятности, которые они нам доставляли, нас чему-то научили.
Человек верующий
— Судя по фамилии, вы армянин.
— Да, я православный человек абсолютно.
— В советские годы армяне рождались в разных городах Советского Союза. А где вам посчастливилось?
— Я родился в городе Баку. Тогда очень интернациональном городе, где никто не задавал вопросов: "Ты кто по национальности?" Я наполовину армянин, наполовину еврей. Но моя национальность — бакинец. А сейчас, ну вот кто я? Я не знаю… Вернее, знаю: я абсолютно русский человек, по своей культуре, по своему мировоззрению, мироощущению.
Молюсь на старославянском языке, живу внутри русской культуры. Насколько я культурен — не мне судить (смеется).
— Быть глубоко религиозным человеком и одновременно работать на эстраде, наверное, не очень просто?
— Вы знаете, я не скрывал того, что я верующий, даже в советские годы. Меня несколько раз звали в партию. Я честно говорил: "Вы знаете, я верующий. Вы там узнайте у себя в райкоме, возможно ли". И они от меня отставали лет на пять. Я всегда считал, что скрывать это нечестно. Значит, ты предаешь свою веру. Даже если у тебя будут какие-то неприятности в твоей карьере, это не имеет никакого значения. Ты не должен предавать веру.
Кривое зеркало
— Существуют ли какие-то сверхзадачи у современного юмора?
— Самый ценный юмор — это трагикомедия. Ведь жизнь у нас складывается так, что смешное и грустное рядом. И если в искусстве получается так же, то это очень ценно. Чаплин стал великим благодаря вот этому сочетанию: трагедия маленького человека и бесконечный комизм. Но он вызывал не только смех, но и сострадание. И я горд, например, что на моих концертах, концертах юмориста, бывали случаи, когда народ вставал в траурной минуте, когда я говорил об Афганистане.
И они сами вставали, я не приглашал их к этой минуте. Это дорогого стоит. Это согласие зрительного зала, это сострадание, это взаимопонимание. Наше дело, как бы мы ни осуждали юмор (кстати, у нас самый сильный юмор, чтоб вы знали, самый сильный фольклор, мы просто этого не ценим), как бы мы ни относились к тем глупостям, которые мы говорим, дело наше нравственное. И если мы комментируем жизнь, то должны понимать это.
— Зрители вам доверяют?
— Я не знаю, насколько мне доверяют. Но я расцениваю популярность как доверие. Она, безусловно, подразумевает ответственность артиста. Надо соответствовать своей популярности. Но популярность — это прежде всего доверие.
— Ваша популярность находится в прямой пропорции со зрительским интересом к вашим телевизионным передачам?
— "Кривое зеркало" (я с гордостью могу сказать), это мое детище, бьет все рейтинговые рекорды. Все семь выпусков, которые были, вошли в двадцатку лучших передач всего телевидения.
— Хорошее название — "Кривое зеркало".
— Это не я придумал. Это в честь "Кривого зеркала", которое было в начале XX века, — театр миниатюр, театр пародийный. Там долгое время режиссировал знаменитый Евреинов. Мне кажется, что это удачное название, потому что юмор отражает, словно в кривом зеркале, нашу современную жизнь. Это и есть та самая взаимосвязь юмора с жизнью, преломление через утрирование. Иногда, когда журналисты меня спрашивают: "Почему у нас такой юмор? Что такое? Что случилось?" — я отвечаю: "Юмор — это отражение жизни в кривом зеркале. Вы хотите изменить сначала отражение, а потом жизнь? Очень умно! Давайте-давайте, валяйте" (смеется).
Женитьба Петросяна
— Своей супруге вы делали предложение, наверняка, без юмора, на полном серьезе?
— Впервые я познакомился с артисткой Еленой Степаненко в Театре эстрады. Мы просматривали сотни артисток в 1979 году и по конкурсу принимали в театр. И вот пришла Степаненко, и Хайт, замечательный эстрадный драматург, великий юморист, с моей точки зрения, закричал: "Мы ее берем, не просмотрев". На что я сказал: "Аркаша, как тебе не стыдно?! Что ты говоришь?! Мы ее еще не видели". А он: "Я видел. Все в порядке. Ты будешь доволен"… Вот я и доволен (смеется).
— Но ведь не он в результате сделал ей предложение, а вы.
— Сначала она стала артисткой. И шесть лет мы в этом смысле не обращали друг на друга внимания. А потом вот как-то все возникло. И это очень ценно, с моей точки зрения, потому что мои бывшие жены не выдерживали напряжения в семье, где все подчинено работе. А Лена, она изнутри, как говорится, увидела все, поэтому мне сейчас легко.
— Так кто из вас сделал предложение?
— Мы друг другу. Так сложилось.
— Считается, что театральные браки недолговечны и нестабильны…
— Нет, у нас в семье все основано не только на взаимопонимании, но и на готовности жертвовать собой. И ради дела, и ради друг друга.
"Люби искусство в себе"
— Что вы считаете домом своим?
— Домом моим?.. Жанр. Внутри жанра я могу делать что угодно. Делать телепередачи, например, в большом количестве. Иногда у меня даже Лена спрашивает: "Зачем так много? Ты скоро надоешь публике! Потому что не существует даже самого гениального актера, который может не надоесть, выходя в эфир три раза в неделю. Нет такого актера! А ты тем более! За- чем?" А я знаю, зачем. Я знаю, зачем! Чем больше юмористических передач в эфире, тем меньше боевиков в это время. Они уже не поставят в это время боевик, потому что я занимаю эфир. А наш эфир, я считаю, очень нагнетает настроение.
Иногда у меня даже складывается впечатление, что это делается целенаправленно. А юмор нужен всегда, особенно в трудную минуту, как разрядка, как надежда. Представьте себе сталинские времена, мракобесие. И вдруг, как салют в темную ночь, — "Веселые ребята". Как лучик, пробивающий черные тучи. Оказывается, бывает в жизни весело. Оказывается, есть другая жизнь. Оказывается, люди могут смеяться и чему- то радоваться. Это уже надежда.
— О ком вы еще в этой жизни заботитесь, кроме жены и юмора?
— Я, вы знаете, весь в работе. Забочусь о молодых артистах, артистах "Кривого зеркала", которым так и говорю: "Вы мои дети". И я о них очень забочусь.
— Как они вас называют?
— Они меня называют Ваганыч. Как мне кажется, они меня тоже любят.
— В молодости жизнь вас баловала встречами с большими артистами. Выделите кого-нибудь.
— Мне трудно выделить, потому что я был сыном полка. Когда я в начале 60-х появился в Театре эстрады, здесь кого только не было. Вся плеяда советского театра и советской эстрады стала моими товарищами. Мы много выступали вместе в концертах, а поскольку они были неравнодушными людьми, то всегда помогали мне. Откуда во мне такое рвение помочь молодым артистам?
Это от них. Ничего в жизни не пропадает. И вот так получилось, что они не просто отнеслись ко мне с заботой и нежностью, а стали моими старшими товарищами. Леонид Утесов, у которого я работал партнером. Рина Васильевна Зеленая, которая мне преподавала в студии. Алексей Григорьевич Алексеев, первый советский конферансье, ему тогда уже было 85 лет, а дожил он до 96. Мария Владимировна Миронова мне режиссировала и была мне подружкой. Были периоды, когда мы ругались с ней. У нее характер был очень серьезный.
Но потом, надо отдать ей должное, царствие ей небесное, она сама, сама подходила ко мне мириться. Видимо, понимала, что была не права. Она меня щадила… Марецкая стояла за кулисами, слушала меня и потом давала советы. Такая готовность. А зачем, казалось бы, ей какой-то молодой артист? Игорь Владимирович Ильинский писал обо мне статьи. Ну кто его мог заставить? Никто. Активные, неравнодушные, красивые люди.
У души нет национальности
— С Прибалтикой вас связывает что-нибудь?
— Прибалтика — это часть того пространства, которое входило в понятие нашего общего дома. Я отбрасываю политику. Конечно, много всего несправедливого было в этом общем пространстве, и не только в Прибалтике, как говорят местные люди, упрекающие русских, что они пострадали от них. Они забывают о том, что русские больше всех пострадали от тех же государственных устоев.
Жертвы — это, прежде всего, русские. И упрекать их, с моей точки зрения, по меньшей мере глупо. Потому что все в одном положении были. Для меня политика — это что-то от лукавого. И государственное нагнетание — тоже от лукавого. Я понимаю, что она нужна, но в разумных пределах. У нашей души нет границ, нет национальности. И когда в мое купе входит пограничник или таможенник, для меня это выглядит как-то дико. Я понимаю, что что-то не то.
Хотя, наверно, это теперь уже нужно, когда страны стали разными. Но было бы честнее, с моей точки зрения, тогда сделать по-другому. Так, как делается, когда муж и жена отделяются друг от друга, цивилизованно, без скандала, без мордобития. Муж, конечно, может уйти, оставить жене квартиру и машину. Но в наше время они, как правило, смотрят брачный контракт и начинают думать: а где ты будешь жить, а где я буду жить. Все как-то продуманно. Надо уметь договариваться. Это Горбачев виноват, кстати. Совершенно другие методы должны были быть. Отделяйтесь, если хотите, но давайте подумаем о русскоязычном населении. Давайте о них подумаем! Где они будут жить? Как вы к ним будете относиться, если они останутся у вас? Что им делать?
Не все могут изучить язык. Я, например, хоть меня каленым железом сейчас жги, все равно новый язык не выучу. Ну что ж, меня убить теперь надо за это? Изолировать? Значит, пожалуйста, изолируйте! Я согласен. Но сделайте это цивилизованно. Постройте мне квартиру в Москве или где-то еще. Устройте меня. Ну я же человек! Почему вы думаете, что именно я виноват, что вам было плохо? Это же неправда!
— И это говорите вы, человек, который, на первый взгляд, так легко относится к жизни…
— Ну не очень легко. Я зануда (смеется).