По давней хиппарской традиции Михаил Бомбин сразу предлагает: "Может, "Агдам" возьмем?" Тут же повеяло легкой ностальгией: когда–то в компании брали это вино, наливали его в стаканы друзьям или проще — пускали бутылку по кругу. Так раньше часто поступали студенты после получения стипендии, а в рок–н–ролльных и уже тем более в хиппарских тусовках недорогой "Агдам" превратился в культовый напиток. Но мы решили купить пиво и отправиться к бывшему Зеленому театру Межапарка. Там и разговорились.
Сквозь протесты несвободы
— Я не скучаю по 70–м и 80–м, когда в Союзе было движение хиппи. Вспоминаю то время с очень теплым чувством, — говорит Михаил. — Хиппи — это как стюардесса, которая должна быть всегда молодой. Попытаться повернуть время вспять? Не получится войти дважды в одну и ту же реку. Теперь не то общество, иные вкусы, другая музыка, вообще все изменилось.
Но хиппи, как и рок–движение, в Союзе было пропитано протестом, без него потерялось бы очень многое. В конце 60–х Михаил присоединился к хиппарям: начал слушать соответствующую музыку, отрастил волосы, из–за чего и не поступил в сельхозакадемию.
— Перед экзаменом мне сказали, чтобы я подстригся. Понятно, я не пошел в вуз. Тогда меня забрали в армию, отправили служить в Литву, местечко Нимерсеты (между Палангой и Клайпедой), где уже и побрили налысо. А когда замполит нашел мою "волосатую" фотографию, то жизнь кончилась — я не вылезал из нарядов. Я не захотел вступать в комсомол, и это еще больше усугубило ситуацию. Но мне повезло: на хозработах я сломал ногу и комиссовался. После этого я уже оброс окончательно и еще больше закалился в протестах. В начале 70–х Михаил Бомбин пристрастился к самиздату — не только сам читал, но и распространял. В 1974 году вышел "Архипелаг ГУЛАГ" Солженицына и занял на книжной полке Михаила достойное место, потом были Бердяев, Франк, Шестов, русская философия, Даниэль, Синявский, неизданная Цветаева и многое другое.
Вполне логично, что в конце концов Бомбин попал на "химию" (принудительное лечение в определенном заведении, так как считалось — нормальный человек Союз не любить не может). Политическая статья для хиппаря вмиг нарисовалась благодаря стукачеству в КГБ одного известного ныне монархиста, самопровозглашенного есаула. "Ну да кто старое помянет…" — говорит Михаил. Не любит он обвинять.
Лихое время коммуны
— А самый яркий момент в моей хиппарской жизни — это 78–й год: основание коммуны на Гауе. Тогда удалось собраться единомышленникам со всего Союза! И вот с того времени до 1991 года на берегу Гауи постоянно бывало по шестьдесят — сто человек, а на Лиго приезжало вдвое больше… Власти, конечно же, очень нас не любили. В первый год нас искали, но не нашли, а потом люди в погонах вычислили хиппарский лагерь, и мы стали перескакивать с места на место.
Почему искали? Хиппари были совершенно чуждым элементом, государство в государстве. К разгону коммуны привлекали лучшие силы, даже рижский ОМОН.
— И валмиерский конвой был, и гэбэшники приезжали (однажды вместе с помощником Рубикса), как–то раз коммуну пытался найти комсомольский отряд, но напились по дороге так, что многих потом пришлось откачивать.
Латвийские хиппари путешествовали автостопом по всему Союзу. Чаще всего ездили в Таллин, где было куда спокойнее, чем в Риге, вдобавок в городе проводились мощные рок–фестивали (первый открывала "Машина времени"). В Таллине хиппи собирались каждое 1 мая — на открытие автостопного сезона, Лиго отмечали у нас — на Гауе, а на День защиты детей все съезжались под Москвой, кажется, в Царицыно.
— Интересно, но на Западе эпоха хиппи закончилась значительно раньше, чем в Союзе. Благодаря давлению властей было, что ли, азартнее, даже интереснее жить. В СССР головастик не вырос в лягушку. На Западе же он вырос — появились коммуны, хиппарские семьи. Но со временем почти все пропали. А у нас коммуны, в истинном смысле, не получались: чуть что, приходил участковый или председатель колхоза и разгонял всех. А если не брали на работу, то через три месяца "вешали" "хулиганку".
"Слово "национализм" у нас считалось ругательством!"
— Что я вынес из той хиппарской тусовки? Наверное, появилось толерантное отношение к людям. Ведь в среде хиппи был полнейший интернационализм. Кстати, в свете последних событий, слово "национализм" у нас было ругательством, признак крайне плохого тона. Еще у меня осталась терпимость к мнениям и взглядам, в том числе религиозным.
У хиппарей–то были и буддисты, и православные, и католики, и кришнаиты. Мы всех принимали: на тебе тарелку супа и чашку чая. Каждый, правда, потом избрал свой путь. Некоторые люди стали священниками. Хотя традиционная церковь нас отталкивала, зато сам дух православия присутствовал: любовь и доброе отношение к людям.
Например, Саша Дворкин, который теперь работает при Патриархе всея Руси, занимается сектантами, тоже вырос в среде хиппи. Мы с ним познакомились на рок–фестивале в Вилянах. Кажется, он тогда собирал хипповый и блатной фольклор для книги. Он рассказывал мне, как был в Америке и искал хиппи, но то, во что они превратились, ему не понравилось. Хотя на самом деле Дворкин попал не к хиппи, а в компанию каких–то бомжей. Словом, Саша резко переменился, начал искать работу, а потом повстречал протоиерея Иоанна Мейендорфа и принял православие. Я вот тоже стал православным, — рассказывает Михаил, затягивается сигаретным дымом и точно растворяется в добром прошлом.
В старые трусы — новую резинку
Когда появились границы, уже невозможно было ездить автостопом. Разделение страны в какой–то степени поставило крест на свободе. Хотя не в границах дело, а в отношении. Ведь даже на Гауе, в коммуне, пошли какие–то совершенно ненормальные разговоры "о русских и латышах".
Михаил до сих пор помнит одного инспектора, который при советской власти гонял хиппи под предлогом "нельзя вытаптывать лес". А в первые годы после обретения страной независимости он однажды пришел в коммуну с крепкими поддатыми латышскими ребятами и начал орать: валите вы, мол, из нашей свободной Латвии!
— Я сейчас смотрю — и страшно становится. Как теперь строится общество? Это же блатной истеблишмент в своем самом худшем проявлении. Начался звериный капитализм. Я не апологет советской власти, но вижу, как далеко не последние люди общества копаются в мусорниках, и знаете, это противно!
Если честно, то я не ходил на референдум по вступлению Латвии в Евросоюз. Причем не пошел по простой причине: вспомнил горбачевский опрос 90–го года, когда нас всех просто крупно обманули. И зачем мне новый союз? Цены повысились только. А на местных чиновников, получивших высокооплачиваемые места в Европе, мне наплевать. Видимо, латвийские политики просто не видят для себя другого выхода, как быть под кем–то: избавились от одного союза и вляпались в другой.
Я бывал в "цивилизованной" Европе. Да, традиция smiling faces там в крови. Правда, улыбаться — улыбаются, но кукиш в кармане держат. Здесь же хотя бы видно, что у человека на роже написано, — подмечает Михаил.
Смесь издевательства, глупости и подлости
И бог с ним, с этим союзом, куда хуже от школьной реформы. Она Михаила действительно беспокоит, так как у него трое детей.
— Это никакая не реформа, а смесь издевательства, глупости, подлости и большого комплекса неполноценности. Я не знаю, что за ингредиент доминировал у латвийских политиков, когда они принимали эту реформу.
Мама Михаила Бомбина в 1931 году заканчивала Двинскую правительственную гимназию на русском языке. После этого она поступила в медицинский институт и свободно преподавала латынь как на русских, так и на латышских потоках.
— А политики теперь бьют по тем, кто не может дать сдачи. Отвратительно! Я человек мирный, но чисто теоретически людей могут довести так, что и за оружие возьмутся. Конечно, сомневаюсь, что в Латвии возможен македонский вариант, хотя — кто знает… Мне кажется, свое слово здесь не сказала и наша православная церковь.
Не хватает нам Иоанна Поммера! Надо ведь не просто разбивать лоб перед образами, но как–то воплощать идеалы в жизнь. Иначе грош всему цена. Вера без дел мертва.
Со стороны церкви, как из гроба, в лучшем случае ничего. Слава Богу, что владыка еще не выступил в каком–то экуменическом молебне за реформу образования. Честь и хвала ему за это, сдержался!
И что значит — церковь отделена от государства? А как же Сергий Радонежский, Дмитрий Донской, Александр Невский?! Именно церковь должна заступиться за свою паству.
Нынешняя программа Министерства образования воспитывает людей без роду и племени. В учебниках истории выстроен мир, увиденный глазами улитки. Да, народ должен знать историю страны, но… Дети не знают, например, о Гражданской войне в России (а ведь те события и предшествовали переделу мира) — ей посвящена пара страниц! — зато какой–то Цесисской битве в десять раз больше. Весовые категории–то разные. Не надо доходить до маразма.
Главная метаморфоза
Я спросил у Михаила Бомбина, какие с ним лично произошли перемены. Ну одна явная — от хиппи до уважаемого журналиста. Однако…
— Главная метаморфоза другая. В советские годы я никогда не ходил на 9 Мая к памятнику Победы (тогда еще и Ленина). Если бы мне в хипповое время — в 69–м или 75–м — сказали, что я пойду на День Победы с цветами к памятнику, ну никогда бы не поверил. А теперь хожу, но несу цветы не потому, что там коммунистическая тусовка во главе с "опасным мечтателем" Рубиксом, просто я солидарен: НАШИ правильно разбили фашистов!
Это у Михаила протест, поскольку официальные власти поддерживают эсэсовцев. У Бомбина же отец воевал в Красной армии! В хипповое время был один протест, теперь — другой. А выступал Михаил и тогда, и сейчас против одного: замалчивания правды. Сила действия, как известно, равняется силе противодействия.
— Не надо плевать людям в душу, не надо им наступать сапогом на лицо. Что это за страна такая, в которой президент "вежливо хамит" детям: "На митинг оденьтесь потеплее"?! Я был поражен, что человек, воспитывавшийся в Канаде и получивший там неплохое образование, так себя ведет. Видимо, это уже какая–то истерика. Русские дети — это ведь и ее дети, если, конечно же, эта женщина — президент, а не вождь племени.
И такие метаморфозы, произошедшие с Михаилом Бомбиным, — лишь пример. Людей, которые изменили свою позицию, теперь в Латвии тысячи. И иногда надо почаще вспоминать прошлое, чтобы острее чувствовать настоящее.