Главное, что утверждается в унисон с заявлениями властей Прибалтийских государств, — указанные государства были оккупированы Советским Союзом в 1940 году, и оккупация продолжалась до 1991 года. Забывают или, скорее, сознательно игнорируют, что такое оккупация, точнее — военная оккупация. Разговоры об "оккупации в мирное время" (occupatio pacifica) не имеют под собой никакой почвы, поскольку такого института в международном праве не было и нет. Об оккупации, которая не относится к военной, допустимо было бы говорить в тех случаях, когда имелось в виду освоение никем не населенных и никому не принадлежащих территорий.
Военная оккупация — временное занятие неприятельской армией части территории или всей территории противника без перехода суверенитета над занятой территорией к оккупирующему государству. Ни о какой оккупации Прибалтийских государств советскими войсками не может быть и речи. Между Советским Союзом и Латвией, Литвой и Эстонией в 1940 году не существовало состояния войны. Между ними не велись какие-либо военные действия без объявления состояния войны. Советские войска не нападали на эти государства и не занимали их территорию без их согласия. Таким образом, их нельзя относить к неприятельским войскам, а их ввод на территорию Прибалтийских государств не может быть расценен как оккупация.
Ввод советских войск был осуществлен с согласия Латвии, Литвы и Эстонии, хотя это согласие и было получено в результате предъявления советской стороной правительствам этих стран известных ультиматумов. Некоторыми кругами делается попытка доказать, что, поскольку ультиматумы и последовавший затем ввод войск противоречили международному праву, то такой ввод все же можно считать оккупацией. При этом указывается на вынужденное согласие правительств Латвии, Литвы и Эстонии с требованиями, предъявленными в ультиматумах. В качестве подтверждения иногда проводят параллель с действиями гитлеровской Германии в отношении Австрии и Чехословакии.
Если проанализировать факты, легко заметить, что параллели здесь неуместны. В первом случае немецкие войска вторглись в Австрию, а ее присоединение к Германии (аншлюс, т. е. аннексия) было "оформлено" уже после ввода на ее территорию немецких войск.
С Чехословакией ситуация складывалась иначе. Прибывший в Берлин президент Чехословакии Гаха был поставлен в известность о том, что немецкие войска уже получили приказ вступить в Чехословакию. После этого 15 марта 1939 года он подписал соглашение о "включении чешского народа в состав Германской империи".
В обоих случаях аннексия была недействительной с точки зрения действовавшего в тот период международного права, и нахождение немецких войск на территории Австрии и Чехословакии продолжало оставаться оккупацией. К этому времени в международном праве сложилась общепризнанная норма, запрещавшая ведение агрессивной войны. Начало формированию этой нормы положил известный пакт Бриана-Келлога 1928 года. Вторжение немецких войск в Австрию и Чехословакию, безусловно, представляло собой агрессивную войну, хотя вторжение и не встретило сопротивления. Аннексия, которая явилась следствием агрессивной войны и договора, заключенного в результате принуждения (в случае с Чехословакией), к началу Второй мировой войны считалась недействительной. В 20-х годах прошлого столетия стало также складываться мнение о том, что агрессивная война — международное преступление, то есть серьезное нарушение международного права, угрожающее всему международному сообществу. В приговоре Нюрнбергского трибунала проводится мысль о том, что в конце 30-х годов XX века такая оценка агрессивной войны уже была не мнением, а стала одним из элементов нормы, запрещающей агрессивную войну.
Вместе с тем аннексия и оккупация — не одно и то же. Аннексия — насильственное присоединение к государству территории другого государства (всей или части). До Второй мировой войны не всякая аннексия рассматривалась как противоправная и недействительная. Это связано с тем, что принцип, запрещающий прибегать к силе или угрозе ее применения, ставший одним из основных принципов современного международного права, впервые был закреплен в 1945 году в Уставе ООН. Надо отметить и то, что аннексии не обязательно предшествовала оккупация. Она могла быть следствием только угрозы. Между прочим, еще одним подтверждением того, что ввод советских войск в Латвию, Литву и Эстонию не был оккупацией, служит не только отсутствие между ними и СССР состояния войны, юридического или фактического. Согласия на оккупацию, даже вынужденного, бессмысленно требовать, так как это чисто военная мера, являющаяся одним из возможных результатов боевых действий.
Никому ведь не придет в голову требовать согласия противника на проигрыш сражения. Рассматривая события в Прибалтике 1940 года с международно-правовых позиций, следует помнить, что действовавшее в то время международное право отличалось от современного. Поэтому рассуждения о том, что советские ультиматумы были международным преступлением или нарушали принцип неприменения силы в том виде, в каком он существует после принятия Устава ООН, несостоятельны. Можно говорить лишь о том, что были допущены определенные нарушения договоров между Советским Союзом и Прибалтийскими государствами. В постановлении Съезда народных депутатов СССР от 24 декабря 1989 года, объявившем секретные протоколы, заключенные между СССР и Германией в 1939 году, недействительными, сказано, что они были использованы Сталиным и его окружением для предъявления ультиматумов и силового давления на другие государства в нарушение взятых перед ними правовых обязательств. Но нарушения тех или иных договорных положений не означали, что они повлекли за собой оккупацию.
Упорство, с которым официальные власти Латвии и Эстонии (как и ряд представителей науки и журналистских кругов) отстаивают утверждение о том, что Прибалтика в 1940 году была оккупирована, объясняется просто. Если она не была оккупирована, то как оправдать "выдавливание" русскоязычной части латвийского и эстонского общества и различного рода дискриминационные меры против нее? Признать же, что Прибалтийские государства юридически входили в состав СССР, — значит отказаться от русофобской политики, пересмотреть свое законодательство с учетом международных стандартов в области прав человека и вернуть статус граждан в Латвии и Эстонии тем лицам, которые в советский период его имели и были потом его лишены как получившие его на основании законов "оккупанта". "Теория оккупации" имеет хождение также в Литве, хотя и не используется против русскоязычного населения так, как в Латвии и Эстонии.
В Прибалтике пропагандируется и другая точка зрения: сначала советские войска ее оккупировали, а потом последовала их аннексия, которую задним числом объявляют недействительной. О том, что ввод советских войск в Латвию, Литву и Эстонию не может рассматриваться как оккупация, уже говорилось. Что же касается аннексии, то важно еще раз подчеркнуть: до Второй мировой войны недействительной считалась аннексия, явившаяся результатом агрессивной войны или же договора, заключенного под принуждением. Само по себе признание такого рода аннексий (например, аншлюса) со стороны некоторых государств в предвоенный период и отказ от собственного признания в более поздний период не превращали такие аннексии ни в действительные, ни в недействительные. Признание — прежде всего акт политический и носит декларативный характер. Оно не сообщало аннексии легитимности. Для объективной юридической квалификации ситуации имеет значение не позиция отдельных государств, а существование общепризнанной нормы международного права (запрещающей агрессивную войну, устанавливающей недействительность аннексии, явившейся результатом такой войны и т. п.).
Если считать аннексией включение Прибалтийских государств в состав Советского Союза, то она не была результатом ни агрессивной войны, ни договора, навязанного силой. Можно давать негативную моральную оценку политике Сталина и его окружения, но включение Латвии, Литвы и Эстонии в состав СССР не противоречило действовавшему в 1940 году общему международному праву.
Одним из распространенных доводов сторонников тезиса об оккупации и юридической недействительности аннексии является ссылка на нарушение конституционных норм при выборах парламентов, высказавшихся за вхождение Прибалтийских государств в состав СССР, и на несоответствие их решений воле народов Латвии, Литвы и Эстонии. Действительно, можно усмотреть порок в волеизъявлении народа в случае присутствия иностранных войск. Но тогда придется вспомнить, что независимость Латвии была провозглашена в 1918 году в тот момент, когда там еще оставалась часть немецких войск, а акт о независимости Литвы был принят 16 февраля 1918 года в условиях действительно имевшей место немецкой оккупации. В Эстонии о ее независимости объявил Губернский земский совет в феврале 1918 года, который вряд ли можно было считать подобием легитимного парламента. Затем, после подписания Брест-Литовского договора, немцы оккупировали Эстонию под предлогом охраны ее населения. Дальнейшее становление эстонской власти проходило в течение ряда месяцев тоже во время немецкой оккупации.
О соблюдении конституционных норм следовало бы говорить не только в связи с вхождением Латвии, Литвы и Эстонии в состав СССР, но и с событиями более раннего периода. Так, перевороты, совершенные Ульманисом в Латвии, Сметоной в Литве и Пятсом в Эстонии в 30-х годах прошлого века, явно не укладывались в рамки конституций. Вполне логично было бы ставить вопрос о легитимности их режимов, их соответствии волеизъявлению народов Латвии, Литвы и Эстонии, не касаясь даже ситуации в 1918-1920 годах. Можно было бы задать еще один вопрос: когда народы Латвии, Литвы и Эстонии вполне "стерильно" выражали свою волю? Критериев здесь нет, и в международном праве их не найти, а политические оценки субъективны.
В мирных договорах России с Эстонией (2 февраля 1920 г.), Литвой (12 июля 1920 г.) и Латвией (11 августа 1920 г.) отмечалось, что Россия исходит из права всех народов на самоопределение вплоть до отделения от государства, в состав которого они входят, и указывалось на то, что она признает их независимость. Однако фиксация в договорах этих положений вовсе не означала, что отделение происходило без пороков волеизъявления прибалтийских народов. И почему нужно подчеркивать дефекты их волеизъявлений в 1940 году и не обращать внимания на такие дефекты в 1918 году, которые наложили отпечаток на развитие Прибалтийских государств до начала Второй мировой войны? Почему, наконец, надо считать, что окончательное самоопределение в Прибалтике осуществилось именно в период с 1918 года по 1920 год и народы не имеют права, так сказать, пересамоопределиться? Особое значение имеет следующее: признание Россией независимости Прибалтийских государств в 1918 году, а затем в 1920 году не свидетельствует о том, что они в дальнейшем не могли войти в состав другого государства, если это не противоречило общему международному праву.
То, что Латвия, Литва и Эстония вышли из состава СССР без соблюдения закона о порядке выхода из него, не доказывает, что они не входили в его состав. Реализация принципа равноправия и самоопределения народов, ставшего после принятия Устава ООН одним из основных принципов международного права, в некоторых ситуациях допускается без учета законодательства государства, от которого отделяются какие-то его части. Четких норм, относящихся к ретроспективному применению этого принципа к ситуациям, возникшим до принятия Устава ООН, современное международное право не содержит.
Советский Союз прекратил свое существование вопреки его законодательству. Другие союзные республики, нахождение которых в его составе ни у кого не вызывало сомнений, стали независимыми государствами тоже без соблюдения закона о порядке выхода.
Часто для доказательства оккупации Прибалтики Советским Союзом используется ссылка на то, что многие страны не признали вхождение Латвии, Литвы и Эстонии в состав СССР и на их территории продолжали функционировать дипломатические представительства этих государств, оставшиеся там после 1940 года. Но, во-первых, говорить о многих странах — явное преувеличение. Правильнее было бы употребить выражение "некоторые страны". Во-вторых, как отмечалось, признание имеет декларативный, а не легитимизирующий характер. Надо добавить, что такая ведущая держава, как Великобритания, признала включение Прибалтийских государств в состав СССР де-факто. Объем правовых последствий этого признания эже, чем при признании де-юре. Однако и данная форма признания означает официальное признание. Заслуживает также внимания высказывание известного американского юриста-международника Чарльза Фенвика: "…Литва, Латвия и Эстония потеряли свою самостоятельную международную правосубъектность в результате их аннексии СССР в 1940 году, причем международное сообщество не протестовало и не выразило как-то иначе свой отказ признать советские указы". Примечательно, что здесь дается характеристика реакции не каких-либо государств, а международного сообщества и что это было написано в 1948 году, то есть в разгар "холодной войны".
(Окончание в следующем номере)