Она получила, как теперь говорят, качественное образование, владеет пятью языками. Но жизнь внесла серьезные коррективы в планы будущего советолога, лишив его в 91–м объекта исследований. Сейчас Илзе с удовольствием вспоминает "русский период" своей жизни в Нью–Йорке — изучение русского языка и культуры, встречи с русскими писателями…
В Латвию моя собеседница впервые приехала в 91–м году в составе шведской правительственной делегации, а в 93–м вышла замуж и переселилась окончательно. "Если б не замужество, я не собиралась возвращаться даже в Швецию, подумывала обосноваться либо в Америке, либо во Франции, — говорит Илзе. — Мой муж — экономист Оярс Кехрис. Раньше он занимался политикой, но теперь ушел из нее. И я этому рада, потому что политика — сложная штука, она нелегко совмещается с нормальной жизнью".
— Ступив на землю предков, кем вы себя здесь чувствуете — латышкой, шведкой?
— Как вам сказать, национальность для меня — не самое важное определение идентичности, человек ведь гораздо шире и интереснее. Это лучше понимаешь, когда много ездишь по миру и много общаешься, а я к тому же выросла хоть и в маленькой, но очень открытой стране. В 70–е мигрантов в Швеции еще было немного, но сами шведы очень много ездили по миру и естественно воспринимали людей разных культур. Теперь они гордятся своей либеральной системой. Равные права — это не требование приезжих, это норма для шведов. Возвращаясь к идентичности, шведское гражданство — это очень важно для меня.
— У вас двойное гражданство, а если попросят выбрать?
— Пора нам уже перестать мыслить категориями XIX века. Гражданство — это не признак особой лояльности, это определение связей между человеком и государством. В современном мире все больше людей берут двойное гражданство, и новая конвенция Совета Европы рекомендует принимать это за норму. Я думаю, ей будут следовать все больше государств, потому что она отражает реальные изменения мира.
— Что для вас оказалось наиболее непривычным в Латвии?
— У меня все не получается привыкнуть к сложной административной системе со множеством нелогичностей. Я по нескольку раз ходила в одни и те же инстанции, пока не поняла, что на самом деле все проблемы решаются совсем по–другому, через личные связи. Ужасно неудобно, когда не знаешь, чего ожидают от тебя люди — договориться или благодарности, и какой? Это двойное существование по сей день вызывает дискомфорт.
— К иностранцам у нас все–таки относятся с пиететом, приходилось замечать особое к себе отношение?
— Да, но не всегда позитивное. От меня, как от зарубежной латышки, в соответствии со стереотипами многие ожидали националистических убеждений, а они мне не свойственны. И я нередко чувствую, что разочаровываю окружающих. Правда, как иностранку меня прощают, списывая странности взглядов на непонимание истории и ситуации, и этим пытаются лишить права на собственное мнение. Но теперь, после 10 лет жизни здесь, предъявлять мне такие претензии становится все сложнее.
— Как наша страна выглядит в сравнении с другими?
— Если честно, достаточно провинциально. Наверное, это от маленького масштаба и закрытости. И в политике, и в обыденной жизни людям свойственно интересоваться только собой. Мы очень мало знаем о мире, да и не интересуемся ничем по большому счету. Это признак провинциальности, который надо бы менять.
— Как вы с этим справляетесь?
— Помогают частые поездки по миру. Моя мама живет в Швеции, брат — в Швейцарии, много езжу по работе. Это дает другое ощущение жизни. Хотя путешествовать по Латвии я тоже люблю, здесь очень красивая и ухоженная природа.
— Это "другое ощущение", наверное, помогает отстраненно анализировать наши проблемы?
— Конечно. Наши политики, принимая законы, касающиеся, например, нацменьшинств, рассматривают вопросы очень узко: принять — не принять, без осознания происходящего в Европе и во всем мире, без учета международного опыта и стандартов. Такое отношение нужно менять, чтобы всем членам общества было одинаково удобно в нем жить. Демократия — это процесс стремления к прогрессу, поэтому он никогда не будет завершен. К сожалению, ключевое слово "диалог" приобрело у нас негативный оттенок. Даже смешно, что ратующие за него на самом деле продолжают существовать в режиме монолога.
— Вот к политикам и сводится весь международный опыт, но они держат страну в состоянии провинциальности. Как можно расширить их сознание?
— У них нет иного выхода, кроме как меняться, потому что, живя в Европе, невозможно продолжать изолированную националистическую политику на основе преимущества одной национальности. Конечно, одного масштабного прорыва не будет, процесс пойдет зигзагообразно, будет и противление, но игнорировать международные нормы не получится, требований теперь будет поступать даже больше.
Заметьте, международные организации ведь постоянно рекомендуют нам одно и то же, и Латвия сама постепенно будет меняться. Будут и неграждане выбирать местные органы, вряд ли в этот раз, но в следующий наверняка. Объяснения, что это затормозит натурализацию, — демагогия. Задача ведь в том, чтобы привлечь людей к участию в общественной жизни и поделиться с ними ответственностью. А 20 процентов населения, отчужденного от политических процессов, — это явное свидетельство дефицита демократии.
— С правом выбирать местные власти русские приобретут больший вес в политике, и это наконец потянет за собой перемену моды латышских партий на русофобию — так?
— Когда расширится круг избирателей, "латышские партии", конечно, задумаются о привлечении голосов русскоязычных жителей. Ведь специфические отношения между большинством и меньшинством нужно решать иначе, чем теперь. А вот если снять такие проблемы, проявится очень много общих — социальных, экономических, которые в состоянии решать только надэтнические партии. Взять тот же больной вопрос реформы русских школ, которая на самом деле таковой не является, это скорее из области абсурда.
Нужно сломать стереотип, что русские против латышского языка, и начать думать о качестве всего латвийского образования. И вопрос о языках нужно ставить иначе, чтобы все дети лучше их знали, в том числе и латышам нужен русский, и всем вместе — иностранные языки. Но мы, наоборот, наблюдаем укрепление тенденции на сегрегацию, наши дети продолжают ходить в разные школы — хорошо ли это?
— Какой выход вы предлагаете?
— Родителям и школам (и русским, и латышским) нужно дать больше возможностей самим выбирать модели и языковые пропорции. Но для этого нужна стратегия государства, которое видит себя организацией всех жителей Латвии. С этим, правда, пока трудно. Но жизнь все расставляет по местам, уже ведь ясно, что установленные пропорции 40 на 60 в реальности не всегда выполнимы, и школы все равно будут практиковать разные модели.
— Что меня совершенно поражает в латвийской политике, так это неприкрытый цинизм. Многие вроде бы приличные люди, заняв высокие посты, считают нормой оправдывать должностями свои непорядочные поступки — мол, кресло вынуждает, а сам я вообще–то думаю противоположно. Я понимаю, что политика редко бывает чистой, но всему же есть мера. Или так во всем мире?
— В принципе, в других странах та же картина, но у нас она выражается более примитивно. К примеру, к должности министра люди обычно идут долго, а когда ее наконец получают, позиция уже достаточно сбалансирована и резко ее не меняют. В Европе давно сложилась система партий. Даже не читая конкретной программы, любую партию легко идентифицировать по основным направлениям. У нас вместо этого хаос — в одном объединении оказываются люди с разными убеждениями, которые бродят из одной партии в другую. Это потому, что они сходятся в основном под влиянием экономических интересов, а не на основе определенной идеологии.
Соответственно, и позиции трудно различимы. Но это, конечно, не может служить оправданием. Люди, не имеющие моральных принципов, все равно должны нести ответственность за свои поступки. Подвигнуть их к этому — задача прессы и гражданского общества. Обнаружились противоречия в позиции политика — нужно предавать это гласности и публично с него спрашивать. Даже если он не хочет нести ответственность перед избирателями за пустые слова, пусть хотя бы испытывает неловкость.
— Илзе, вы одна из немногих представительниц титульной нации, кто регулярно и публично критикует "реформу" — исследуете, выступаете, и… ничего. Что чувствуете при этом?
— Чувствую себя очень одиноко. Но я уверена, что нужно продолжать об этом говорить — в этом задача гражданского общества. И потом, неправда, что меня не слышат. Не хотят слышать — а это совсем другое дело.
— Отсутствие в вас вируса русофобии — это последствие шведского климата?
— Нет, это моя бабушка в детстве всегда говорила, что неправильно перекладывать ответственность Советского Союза на русских. Национальность — отдельно, власть — отдельно.