"Лето" свободы в несвободе. Сценаристы Михаил и Лили Идовы про Цоя, Гребенщикова и латышскую вселенную  (104)

Если бы Нил Ушаков вдруг решил учредить приз за популяризацию латвийской столицы в мире, то бывший рижанин Майкл Идов непременно попал бы в шорт-лист. В Риге он прожил до 16 лет, но этого было достаточно, чтобы малая родина заняла прочное место не просто в памяти, а в ее оперативном разделе. Тем более что дальнейший путь определился именно тогда, когда в одном классе рижского Пушкинского лицея сошлись три ученика: Александр Гаррос, Алексей Евдокимов и Михаил Зильберман, впоследствии - Майкл Идов. Три будущих писателя.

Троица очень быстро превратилась в неразлучных друзей, что не удивительно — остальными в классе были девочки. В 92-м году семья Зильберманов приняла решение об эмиграции. Последней каплей стала отвратительная история, когда 14-летнего Мишу и его отца избили на улице за внешний вид — экзекуция сопровождалась антисемитскими выкриками на латышском языке.

Михаил был единственным в семье, кому уезжать совершенно не хотелось, ведь за месяц до отъезда его первый фантастический рассказ был опубликован в русскоязычной версии газеты Diena. Это событие обещало распахнуть дверь в литературную карьеру, возможность которой в эмиграции было трудно предположить. Но все оказалось не так уж фатально: уже через три года американской жизни Михаил получил свою первую награду за англоязычный текст, потом трижды становился лауреатом премии National Magazine Award. Лет на десять русский язык полностью выпал из его литературного оборота.

В 2009-м году вышел первый роман Идова "Кофемолка", который был вскоре переведен на русский язык. Им же. Михаил переехал на несколько лет в Москву, где в период активного протестного движения (акций на Болотная площади, панк-молебна Pussy Riot и т.д.) возглавлял российский GQ, о чем впоследствии написал книгу "Приодевшийся на бунт: злоключения в путинской России".

С коллегой по журналу Андреем Рывкиным Идов сочинил пилот автобиографического ситкома "Рашкин". Исполнять одну из ролей и продюсировать сериал взялся Федор Бондарчук, однак съемки были заморожены из-за смены руководства телеканала СТС. За "Рашкиным" последовали успешно воплощенные в "цифру" сценарии "Духless 2", сериалов "Лондонград" и "Оптимисты"… В каждом из них Идов непременно обыгрывал тему Латвии и Риги. Это стало фирменным знаком.

Лили в сценарное дело попала по воле случая. В Америку москвичка приехала для того, чтобы продолжить юридическое образование в Колумбийском университете, а потом вернуться на родину и влиться со своими знаниями в какую-нибудь крупную международную компанию, осваивающую российский рынок. Но к окончанию учебы в России случился финансовый кризис, и Лили задержалась в Америке, где встретила будущего мужа Михаила — на нью-йоркском концерте Бориса Гребенщикова.

Так же органично Лили из юристов переквалифицировалась в сценаристы: "Михаил и до того регулярно зачитывал мне сценарии и книги как этакому неформальному редактору. Но тут он с соавторами писал "Лондонград" и конкретно попросил помочь с одной женской сценой (той, где главная героиня Алиса в первый раз доказывает свою крутизну). Я ее написала. Эта сцена, без единого изменения, попала в финальный вариант и была снята, чего обычно не бывает. Постепенно я превратилась в полноправного соавтора, а сейчас работаю и отдельно тоже". В сценарии картины "Лето" супруги разбились по темам: Михаил взял на себя музыкально-историческую канву, а Лили специализировалась на романтике.

М.И.: — Несмотря на короткий промежуток, в этот период для меня заложены сразу несколько эпох: ранние 80-е, перестроечные 80-е, 90-е российско-латвийские и американские. Российских я практически не застал, потому что в 1992 году семья переехала в США.

Фильм "Лето" — о ранних 80-х, о попытках найти пространство свободы в удушающем пространстве несвободы вокруг. В 1981 году, когда разворачиваются события фильма, мне было 5 лет. С того времени у меня в памяти остались лишь портреты Брежнева и абсурдные плакаты из серии "Да здравствует нерушимый союз коммунистов и беспартийных!"

Рок-музыку мы с Гарросом и Евдокимовым на троих стали слушать, когда нам было по 12-13. У моей семьи — питерские корни, а фамильная квартира до войны была как раз на улице Рубинштейна, в ста метрах от ленинградского рок-клуба. Так что мое осознанное погружение в мир ленинградского рока отстает от событий фильма лет на 7-8. Но за это время музыканты, которые в фильме изображены начинающими, стали суперзвездами: Гребенщиков писался в Америке, Цой собирал стадионы… Так что по ощущениям это была уже другая эпоха.

— Рижский рок-клуб застали?

М.И.: — На сейшне Рижского рок-клуба был лишь раз — он произвел на меня удручающее впечатление. Я всегда ненавидел бардовскую музыку, а конкретно на этом заседании играли именно ее. Я быстренько смотался. При этом считаю латвийский вклад в развитие советской рок-музыки совершенно неоценимым: начиная с Пита Андерсона и "Желтых почтальонов" и заканчивая "Зодиаком" и прочими интересными электронщиками 80-х.

Кстати, в моем режиссерском дебюте "Юморист" (фильм о суровом творческом кризисе, настигшем представителя смешного жанра, — прим. Ред.), который я недавно закончил, действие происходит отчасти в Риге и Юрмале 84-го года. И там представлена музыкальная эстетика аналоговых синтезаторов в стиле "космических" групп, которая перемежается с оригинальным саундтреком, записанным на органе Домского собора.

— И кто играет?

М.И.: — Конечно, их человек — к этому органу никого со стороны не подпускают. Мы лишь предоставили ноты и по скайпу управляли процессом…

Интересно, что ленинградскую рок-сцену я успел застать через десять лет после своего отъезда в Америку. В конце 90-х и начале 2000-х я играл в одной очень плохой нью-йоркской рок-группе, которая приехала записывать альбом на знаменитую питерскую студию "Добролет", там тогда писался "Аквариум", а параллельно с нами — Вячеслав Бутусов. Мы играли в питерских залах — в оригинальном Fish Fabrique, "Молоке", "Грибоедове"… То есть я застал питерский рок уже следующего поколения, когда рулили группы вроде Tequilajazzz. И мне очень понравилось, что в фильм "Лето" Кирилл нашел и включил группу Shortparis — авангардных последователей петербуржского рока новейшей генерации. То есть преемственность заложена прямо в подкорку фильма.

Л.И.: — Я так глубоко в мир рока не погружалась, но всегда с удовольствием ходила на концерты и слушала дома "Кино", "Наутилус" и "Аквариум".

М.И.: — Конечно же, я был и остаюсь фанатом "Аквариума" и в чуть меньшей мере "Наутилуса". Но Цой всегда стоял отдельно, потому что он единственный из всех советских-российских рок-звезд предоставлял то, что обычно получают от рок-звезд западных — компактно-упакованный набор тинейджерского мировоззрения. Прическа, одежда, поза, манера речи, общий образ, интерес к восточным единоборствам, музыка, которая отсылала к другим западным группам — The Cure, The Smiths. Для многих таким набором был БГ, но на мои нужды в 13-15 лет лучше ложился Цой — я был скорее слабовыраженным готом, чем хиппи.

Я и сейчас продолжаю слушать "Кино", уже вместе с дочерью, но если в детстве-юности мне больше нравился стадионный Цой 87-го года и дальше, а все до того казалось тренировкой, то сейчас как раз первые три альбома кажутся вневременными шедеврами, а дальнейшее, начиная с "Группы крови" — испуганной реакцией очень молодого человека на внезапно обрушившийся груз славы. Эти вещи, за парой исключений, гораздо слабее, чем "Это не любовь", "Ночь" и "Начальник Камчатки".

Л.И.: — Меня больше привлекало "Кино". "Аквариум" всегда был интеллектуальным и многозначным, с отсылами в разные контексты, а мне казалось, что рок-музыке нужна прямота. Причем тоже поначалу предпочитала героические песни позднего периода. С возрастом тоже стали больше нравиться первые "нововолновые" альбомы "Кино".

— Цой погиб в Латвии, когда вы, Михаил, еще отсюда не уехали. Какой была ваша реакция?

М.И.: — Поразительным образом, в момент, когда Цой погиб в Латвии, я был в Ленинграде — в гостях у моих питерских бабушек. Для меня это всегда было мистической рокировкой.

— На место смерти потом совершили паломничество?

М.И.: — Нет. У меня и моих друзей Саши и Леши (Гарроса и Евдокимова) практиковалась странная смесь тотального обожания Цоя и презрения ко всем видимым формам поклонения. Мы были слишком снобы, чтобы ездить за ним, носить майки "Цой жив" и другим способом демонстрировать чувства.

— И на рижский концерт Цоя не ходили?

М.И.: — Ходил. Причем в качестве юного корреспондента газеты "Советская молодежь". Я стоял за самой сценой и видел все вблизи. Собирался даже интервью взять. Вопросы подготовил такие позорные, что стыдно вспоминать, из серии "Виктор, а что такое бошетунмай?". Но в последний момент я струхнул и не подошел. А Цой после выступления быстро прошел в гримерку в окружении железобетонных охранников, а потом погрузился в черную "Чайку" и уехал. Это уже была его айзеншписовская эпоха.

М.И.: — В случае Цоя, это идеальная законченность легенды. Смерть в юном возрасте на пике цементирует наследие — делает его конечным, познаваемым. Это дает возможность избежать сиюминутной политики, не думать, на каких корпоративах он играет. Жутко звучит, но смерть — идеальный способ избежать игры на вечеринках Газпрома и олигархических свадьбах.

В случае с Гребенщиковым… многие не отдают себе отчет, что этот человек уже несколько десятилетий находится в непрекращающемся турне с самой невероятной рабочей этикой не только в русском роке, но и в принципе, сравнимой разве что с Бобом Диланом. Он дает по 200 концертов в год! И если другой на его месте сыграл бы один большой концерт в "Лужниках", то БГ готов ехать в Иваново и Электроугли, подниматься на сцены раздолбанных ДК… Так и поддерживается свежесть восприятия и любовь фанатов: если вы любите "Аквариум", то вы всегда максимум в двух-трех месяцах от его концерта, и они всегда выкладываются примерно одинаково. У них нет халтуры. Я сам был десятки раз на концертах "Аквариума".

Л.И.: — Мы с Мишей и познакомились в 2000-м году на концерте Гребенщикова. Это было маленькое полуофициальное акустическое выступление в John’s Pub, слух о котором прошел по русскоязычной общине Нью-Йорка. Мы с моей подругой по юридической школе пошли. Там подруга встретила Мишу, с которым, как выяснилось, училась в колледже Мичигана — она нас и представила друг другу.

— Наверняка при таком уважении к БГ вас сильно расстроили его суровые высказывания по поводу сценария фильма "Лето"?

М.И.: — Конечно! Но мы его прекрасно понимаем: он один из самых близких очевидцев тех событий, а у всех, кто был рядом в то время, осталось ощущение, что этот светлый, сформировавший их всех период — история ИХ жизни, и может быть рассказана только ИМИ. Я это понимаю, но это ощущение — неверное. Цой у каждого свой, БГ у каждого свой, а наша версия, которая ни секунды не претендует на документальность, имеет такое же право на жизнь, как любая другая альтернативная легенда, рассказанная другими участниками событий.

Л.И.: — Реакция БГ очень неожиданна, ведь негатив и жесткую критику от Гребенщикова редко услышишь. Но во-первых, мы не знаем, что конкретно он читал. Во-вторых, у каждого — свой Цой и своя картина того времени… Для нас вдохновляющим первоисточником стала Наташа Науменко, чьи воспоминания совершенно необычны для того периода, ведь классический русский рок — очень мужское поле. Женщины там почти всегда на заднем плане, как музы и помощницы. А тут очень частный и немного интровертный женский взгляд… И это — не история отношений Виктора и Натальи, а история трех человек, которые вдохновляли и подпитывали друг друга. Отношения между Майком и Виктором тоже очень важны — они влияли на музыку друг друга. Это не только борьба двух мужчин за женщину.

— В этом году Берлин аплодировал фильму про Довлатова, Канны — фильму про Цоя и Науменко. Как думаете, что в них увидел западный зритель, не знакомый ни с Довлатовым, ни с Цоем, ни с Науменко?

М.И.: — Довлатов — это универсальная история талантливого человека, у которого нет возможности приложить свой талант к чему-либо. А "Лето" — любовный треугольник, тоже всем понятная история.

Л.И.: — Подобное легко могло бы происходить в Америке 60-х или в тэтчеровской Англии с панками. Понятные истории молодых людей, которые пытаются жить свободно в условиях общей несвободы, но потом понимают, что их останавливает еще и несвобода внутренняя (как бы они не хотели казаться себе супер-свободными от всего — уз брака, верности и т. д.). Среди двух тысяч зрителей, собравшихся на премьере в Каннах, большинство не знали, кто такие Цой и Майк. Но для публики это и взгляд со стороны на их музыку — Кирилл включил довольно много западной рок-музыки.

— Насколько современные события в России и отношение к ней западных стран накладываются на восприятие этих фильмов?

М.И.: — То есть вы спрашиваете, их приняли на западных фестивалях, потому что они хорошие или потому что конъюнктурные? Ни одно произведение искусства не существует в вакууме. Но в Каннах в основной конкурс берут 16-18 фильмов из тысяч, из которых сотни сделаны не последними людьми с максимальным прицелом на фестивальное будущее… Кино не бывает свободным от политики, но мысль, что можно снять плохой фильм на "стреляющие" темы, и он сразу окажется на фестивале — зловредная и по-плохому детская.

— Если Цой погиб в ожидании перемен, Бутусов с Америкой попрощался "не быв никогда", то вам, Михаил, удалось совершить невероятное по тем временам. Расскажите, как из рижского школьника Миши Зильбермана вы превратились в успешного американца Майкла Идова?

М.И.: — Из Миши в Майкла превратился элементарно: мне не нравилось английское написание имени, как Mikhail, заменил его на Michael. Зильберманом по паспорту я продолжаю быть, а Идова — девичья фамилия моей мамы. Так получилось, что в 2003 году, когда основным моим занятием была музыка, я начал параллельно писать музыкальные рецензии. Меня смущало, что один и тот же человек играет музыку и критикует ее — тогда я и воскресил девичью фамилию мамы, которую отдал критику. Но в итоге моя музыкальная карьера зашла в тупик, а писательская начала развиваться — так Идов стал съедать Зильбермана.

— То есть это не была традиционная для тех времен история смены "неудобной" еврейской фамилии… Из серии Зильбертруд — Быков.

— Идов — куда более еврейская фамилия, чем Зильберман. Она буквально означает "еврей".

— Как вы стали американцем и какое место в вашей самоидентификации занимает Латвия, Рига?

М.И.: — Это сложная история погружения и выныривания. И до сих пор достаточно синтетическая самоидентификация. У меня нет ощущения большой родины — СССР, а есть только малой — Рига. То есть по происхождению я — русскоязычный рижанин. Хотя лет с 18-19 полностью двуязычен: в 92-м мы уехали, а уже в 95-м я писал пьесы на английском языке. По гражданству я — американец. Но в связи с тем, через что сегодня проходит Америка, я рад, что больше шести лет не живу в США, а сейчас обитаю в Берлине и отчасти Португалии. Тут мне очень уютно, и я большой поклонник европейского эксперимента. В культурном же плане я скорее русский. Вот так все размыто.

— Что вас так расстраивает в происходящем в США — Трамп?

М.И.: — Разумеется! Одна из причин, по которым мы задержались в Берлине — та политическая, идейная и моральная катастрофа, которая разворачивается в Америке.

— Лили, у вас тоже все непросто, как я понимаю?

Л.И.: — У меня два гражданства. И я чувствую двойную ответственность за процессы в России и Америке. Сегодня это — двойная боль. Я безумно переживаю за происходящее в России, всегда голосовала на выборах, но сейчас даже не вижу кандидатов.

В США тоже печально, но не так безнадежно. Тут есть две основных партии, каждую из которых поддерживает примерно половина населения. Какая из них победит — немножко случайность, немножко заданность. Даже если тебя не устраивает все происходящее, тут можно поддерживать оппозицию и бороться. Есть ощущение, что участвуя в выборах, у тебя есть шанс на что-то повлиять. Для Америки "ждать перемен" — не пустые мечты. Каждые два года можно что-то поменять — то Конгресс, то президента.

— Недавно Михаил закончил съемки режиссерского дебюта — фильма "Юморист", часть сюжета которого проходит в Риге и Юрмале. Какой вы нашли свою родину?

М.И.: — Я тут бывал несколько раз. И конечно, сейчас очень сильно все поменялось — Евросоюз, НАТО, еврозона. То, что творилось в отношении русскоязычных в начале 90-х, казалось чудовищным — случались отвратительные эксцессы, но за последние лет десять я наблюдаю очевидный прогресс и испытываю жгучий стыд за то, что прожив 16 лет в стране, так и не выучил ее язык просто потому, что не было в этом необходимости. Несмотря на то что я латвиец в третьем поколении.

Как раз моя мама говорила на латышском без акцента. Но в начале 90-х знание латышского языка ей не помогло: мама была библиотекарем, а это считалось государственной должностью, которую не имели права занимать неграждане. Живи я сейчас в Латвии, считал бы долгом говорить на латышском. За два месяца съемок фильма "Юморист" мне удалось немного освежить в памяти язык, но на съемочной площадке стоял такой вавилонский гвалт — пять языков — что особого погружения не случилось. Мне нравится мелодика латышского. А Ригу я считаю одним из самых симпатичных городов Европы, городом недооцененной архитектуры и урбанистики.

Л.И.: — Михаил свою любовь к Риге передал и мне. Каждый приезд мы открываем что-то новое. Конечно, я в восторге от района ар-нуво, а в последний раз пришли в восторг от чудесного Национального художественного музея. Кстати, дома у нас стоит мемориальная гигантская бутылка Рижского бальзама. Полная.

— Михаил, вычитала, что вы следите за жизнью в Латвии через интернет-аккаунты Нила Ушакова.

М.И.: — Я подписан на несколько латвийских имен в фейсбуке и твиттере — Нил Ушаков, Эдгарс Ринкевичс, сайт Re:Baltica (он дает новости на английском и латышском), а также на рассылку реально тупых шуток на латышском языке в фейсбуке. Просто ради того, чтобы держать в ленте некоторое количество языков, на которых я толком не говорю, но что-то понимаю и хочу держать в тонусе, а этому иногда помогает даже попытка расшифровать тупой анекдот. Также слушаю много латышской музыки, включая страшно симпатичную мне поп-рок-группу Astro’n’out. У них есть песня Esi Man Klāt, которую я в прошлом году прослушал раз 300.

— Ностальгия по Латвии ощущается и во всех ваших сериалах: персонажи с латышскими именами-фамилиями, которых почему-то играют литовцы и русские, авиаперелеты через Ригу, игра с латышскими словами… В "Оптимистах" — Рута Блаумане (Северия Янушаускайте), в "Лондонграде" — Майя Алксне (Дина Корзун) и Дайнис Гаррос…

М.И.: — Я хотел, чтобы в моем дебютном "Юмористе" снималась латвийская актриса Яна Сексте, но не сложились графики. В итоге эту роль играет Вильма Кутавичюте — снова литовка! Да, я стараюсь отмечать латвийские корни во всех работах — сценариях, книгах. Например, назвал одну из серий "Лондонграда" "Доктор Майя" по имени героини Майи Алксне — шутку поймут лишь те, кто знает латышский: "майя" — "дом" — "хаус" — "Доктор Хаус". Что касается "Оптимистов", я страшно горжусь, что главный женский персонаж в сериале на Первом канале — латышская американка, для которой русский — третий язык. А Блаумане она — потому что в Риге я жил на улице Блауманя, 16/18.

Так что все неслучайно. И свой режиссерский дебют я с удовольствием снял в Латвии, в копродукции с латвийским Tasse Film. Действие отчасти происходит в Юрмале моего детства, в 1984 — в шагах от места, где я жил на даче.

— А прообраз юмориста — Задорнов или Шифрин, которые связаны с Юрмалой?

М.И.: — Нет. Это собирательный образ советского юмориста. В нем есть элементы и Задорнова с Шифриным, и Жванецкого, и Хазанова.

— У вас, кстати, играет Алиса Хазанова.

М.И.: — Да, она играет жену юмориста, но взял я Алису не поэтому — она великолепная актриса. И уж бонусом — то, что ей эта жизнь хорошо знакома. Забавно, что сына главного героя играет Даниэль Шифрин, который не имеет никакого отношения к Ефиму Шифрину.

Л.И.: — В этом фильме дебютировала и наша дочь: как положено, проходила пробы, и ее утвердили. Потом она неделю снималась. По завершении съемок сообщила, что хочет быть режиссером, а не актрисой.

— Последняя книга Михаила "Приодевшийся на бунт: злоключения в путинской России" рассказывает о годах работы на посту главного редактора модного журнала GQ, которые совпали с протестными акциями на Болотной, Пусси Райот и т. д. Как бы вы оценили результат этого движения?

М.И.: — Оно уже привело к одному результату — обострению противостояния. Крым, Восточная Украина, последующее закручивание гаек — все это прямая реакция на протесты 2011-2012 годов. Пока у нас не хватает исторической дистанции, чтобы распознать в происходящем какой-либо нарратив, потому что это еще только начало — обмен первыми ходами с обеих сторон. Но Россия, которую мы видим сейчас, и даже образ России, взламывающей выборы, — это прямая реакция на протестное движение. Вплоть до того, что группировки провластных хакеров выросли из молодежных движений, которые, в свою очередь, были созданы в ответ на первый Майдан. Это все перетекающие друг в друга действия и противодействия. Окончательный результат мы увидим не сегодня и не завтра.

Л.И.: — Когда мы там жили и участвовали в протестных акциях, тогда казалось, что наши усилия могут принести результат. Сейчас уже так не кажется.

— Нам в Латвии очень хотелось бы, чтобы в России все разрешилось, отношения наладились и наши политики не имели возможности бесконечно спекулировать на российской угрозе.

М.И.: — Зря вы себя рассматриваете так зависимо от России! Хоть и понятно, что это удобная поза для правительства Латвии, чтобы получать больше субсидий под знаком "Россия сейчас на нас нападет". Если бы я был правительством Латвии, то сам бы встал в такую позу. Но России сейчас дай бог с собой разобраться.

Меня куда больше беспокоит приход к власти стран Европы крайне правых, которые могут привести к развалу европроекта — это реальная угроза, которая может произойти под предлогом борьбы с мигрантским кризисом, который ни черта не кризис, а нормальное движение народов в глобализирующемся мире. Вот против этого надо взяться за руки. Правда, сам я — экстремальный глобалист. Я за сильный Евросоюз и максимальное растворение границ внутри него. И вообще считаю основной целью человечества на ближайший век исчезновение наций и государств.

— А языков? Или все перейдем на английский? Или на китайский, все же? И что станет с русским и латышским?

М.И.: — Как карта ляжет. Планета одна и маленькая. Существование стран на ней — на данный момент зловредный идиотизм, поэтому что быстрее приводит к глобализации, то и хорошо. Если окажется, что единственной исторической функцией США было научить китайцев английскому, ну окей, значит — так надо. В итоге все языки сохранятся в виртуале, ведь через 30-40 лет искусственный разум будет сильнее человеческого в разы. Например, к чему идет гугл-транслейт? Лет через 15 (мы все еще будем живы и даже не старики) скорость перевода устной речи приблизится к моментальной, так? А значит, не будет разницы, на каком языке кто говорит, слышать его будут на любом другом, с замедлением в долю секунды. Это же очевидно!

Даже если не останется ни одного живого человека, который говорит на латышском, будет некая конфигурация виртуальной и аугументированной реальности, которая на веки вечные сохранит любой язык во всей его гибкости. В любой момент, когда кто-то с кем-то захочет на нем поговорить или выучить язык предков — он по меньшей мере сможет это сделать, общаясь с ботами. Уже сейчас половина общения по бизнесу происходит с ботами. Лет через 30-40 в сети — или в том, во что она превратится — будет созвездие из миллиона латышских ботов. Они смогут создать для вас кастомизированное пространство, в котором латышский — главный язык на планете и во всей Вселенной. Одно условие, если до этого мы, как идиоты, друг друга не вырежем.

— Приятно услышать мнения людей, которые над схваткой — везде и нигде одновременно. Увы, таких немного.

М.И.: — В 13-14 лет для меня главными строчками группы "Кино" были "Я один, но это не значит, что я одинок. Мой магнитофон хрипит о радостях дня. Я знаю, что завтра меня ждет несколько встреч, И кофе в известном кафе согреет меня…" То есть то, что люди получают от Бродского чуть в более зрелом возрасте — поза стороннего наблюдателя и взаимодействие с миром на своих условиях — я получил из Цоя: "я могу брать от мира радости, которые мне нужны, но если что-то меня не устраивает, я могу это просто отрезать". Этому меня, как ни странно, научила группа "Кино".