Кристина Худенко, Марис Морканс (фото)
Трясина
Золотые гастарбайтеры и почти белые медведи
Главной задачей города Седы было "греть Ригу". В топку рижской ТЭЦ забрасывали по 650 тысяч тонн торфа в год. Не жалели топлива и на Седу. В новые времена тема отопления стала главной болью города. В продолжении погружения в быт провинциального поселения Седа журналисты Delfi отправились на торфяные болота, где по поверьям местных жителей бродят белый лось, белый волк и даже почти белый медведь. А еще там можно встретить дефицитных по ковидным временам гастарбайтеров.
Под ногой предательски чавкнуло — ботинок, метивший на безобидную, поросшую мхом кочку, по щиколотку погрузился в липкую рыжую жижу. «Вот оно, настоящее болото, наша Гримпенская трясина! — с гордостью провозглашает член правления акционерного общества Seda Александр Томашевич, который взялся показать, как выглядит главная кормилица здешних мест. — У вас под ногами зыбучая смесь из бузы и торфа. Грубо говоря, холодец. Красиво, конечно, но неопытному человеку бродить не советую».
Почему мы решили отправиться в Седу?
Седа — построенный в 50-е годы на болоте Видземе городок в форме солнца: круглая главная площадь, от которой разбегаются улицы-лучи с монументальными двухэтажками в стиле сталинского ампира. Тяжелый физический труд на местном торфозаводе для переехавших в Латвию работяг из России и Беларуси компенсировался сравнительно благоустроенной, культурно насыщенной жизнью и ленинградским снабжением. В 90-х болото начало иссякать, снабжение прервалось, жители поразъехались, дома стали разваливаться... Залечь на дни в Седе и исследовать жизнь провинции — такой челлендж взяли на себя журналисты Delfi. Ну правда, сколько можно, всё про Ригу да про Ригу?!"
Торфяные залежи Седасского болота изначально оценивалась в 30 лет активной разработки. На что рассчитывали строители монументального рабочего поселка потом — для нас так и осталось загадкой. «Дома построили, запустили туда людей, как карасей — пусть плывут», — образно описал историю проекта нынешний глава местной управы Алексей Ефимов.
На сегодня в Седасском болоте невыработанным остался лишь небольшой участок, к которому в дождливое время на машине не подъедешь — только на вагонетке. Остальное — охраняемая природная зона, востребованная у наблюдателей за птицами и дикой природой. Правда, последнее время им приходится бродить с опаской — то тут, то там видны медвежьи следы, а волки осмелели настолько, что бегут за машинами. В качестве компенсации, государство сдало акционерному обществу Seda часть болота Таурес в 25 км от Седы, куда мы и отправились в солнечный денек.
На сегодня в Седасском болоте невыработанным остался лишь небольшой участок, к которому в дождливое время на машине не подъедешь — только на вагонетке. Остальное — охраняемая природная зона, востребованная у наблюдателей за птицами и дикой природой. Правда, последнее время им приходится бродить с опаской — то тут, то там видны медвежьи следы, а волки осмелели настолько, что бегут за машинами. В качестве компенсации, государство сдало акционерному обществу Seda часть болота Таурес в 25 км от Седы, куда мы и отправились в солнечный денек.
Стартовали от Седасского магазина, где местные мужики, поймав тему, щедро делились знаниями о болотах: «Там бродит редкий вид лося — белый, сам видел. Это большая диковинка — убивать нельзя!» — «А я волка видел — белого!» — «Какие волки — медведь! Моя свояченица только присела над черничным кустом, как рядом ветки хрусть, она очки натянула, обернулась и ка-ак драпанет. Говорит, буквально в паре метров медведь был». Подхватываем тему: «Белый, конечно?» — «А вы откуда знаете? Бок у него белый... свояченица сказала!»
«Горячка у вас белая!» — поставила суровый диагноз выплывшая из магазина дама в кокетливом леопардовом платье. Любитель медведей опасливо подвинул с края стола распакованный флакон тройного одеколона и жалобно протянул в сторону выглянувшего из машины Томашевича: «Са-а-аш, возьми меня к себе в работники, одному в лес-то ходить страшно!» — «Да на что ты мне сдался!» — сурово отрезает Томашевич и жмет на газ.
Коммунальный вопрос. Когда торф уже не греет
Если набрать в поисковике слово «Седа», в первую очередь выскочит множество публикаций о проблемах с отоплением. Казалось бы, как такое возможно в городе, построенном на залежах главного горючего ископаемого Латвии — торфа. Запросто! В связи с этим вспомнился один из самых красивых павильонов Международной художественной биеннале в Риге, посвященный венесуэльскому поселку Конго Мирадор на озере Маракайбо: щедрые залежи нефти под ним бодро скачиваются международными нефтяными корпорациями, а у жителей — по два зуба во рту и веселые танцы, чтобы не унывать и не мерзнуть.
В советское время проблем с отоплением в Седе не возникало: коммунальным хозяйством города заведовал торфозавод и на своих тепла не жалел. Горячая вода текла из кранов круглый год — гости из Валмиеры завидовали. Сталинские дома с высокими потолками пожирали гигакалории, но никому в голову не приходило экономить. 98% города были подключены к системе центрального отопления — такой роскоши не было нигде в Латвии.
«В 90-х мэр Седы того времени Валера Рушев совершил, как я считаю, большую ошибку: когда начался раздел имущества между городом и приватизируемым заводом, он решил перенять коммунальные услуги, чтобы самоуправление могло заработать, — рассказывает Лидия Солдатенкова. — Не учел, что подходил к концу срок службы девяти оригинальных котлов, в которые снизу подавался торф, а сверху — смесь фрезерного торфа и щепы. В советское время за бесперебойную работу системы отвечал ленинградский «Гелион», а тут — сами.
В 1999 году никто уже не хотел становиться мэром, меня уговаривали целый месяц. К тому моменту с перебоями работала всего одна печь. Мы срочно вызвали из Риги пожилого печника, который починил одну печь, а вторую достроил. Запустили под Новый год, благо зима до этого была теплой, а наутро грянули зверские морозы. Мы перекрестились. Конечно, о нормальном тепле речи не шло, но удалось хотя бы не разморозить систему».
“
Еще недавно там была одинокая окраина заболоченного леса, но несколько лет назад вырос торфяной завод. В следующем году там будет выработано столько торфа, сколько раньше производила вся царская Россия.
С тех пор каких только невзгод не пережил «тепловой фронт» Седы. Финский энергетический концерн Vapo, который в Эстонии успешно строил котлы на торфе, предлагал сделать новую котельную для Седы и 15 лет продавать тепло по фиксированной цене. Переговоры шли долго, но в последний момент городское руководство передумало — решило отапливаться российским углем. Ближайшая газовая труба обрывается в 25 километрах от города, между Стренчи и Валмиерой. Тянуть ее дальше невыгодно — обслуживание не окупается. В пятиэтажки привозят газ в больших резервуарах, в двухэтажные дома — только балонный для плит. Главы городской управы Алексей Ефимов говорит, что сейчас идет установка новых котлов на щепе: «Одна фирма обещает продавать нам тепло не так дорого».
Местные жители в чудеса не верят. Двухкомнатная квартира в «сталинке» — это 60 кв. метров, потолки под три метра высотой и более 200 евро за отопление зимой. Седасские старики с пенсией чуть выше 200 евро, простые трудяги и безработные с такими расходами не справляются. И массово отказываются от центрального отопления — устанавливают буржуйки, альтернативные котлы и бойлеры. Из 28 находящихся на балансе города домов 11 отключены от отопления и потихоньку разрушаются. Арендная плата в таких домах — 4 цента за кв. метр, но получить такое жилье могут лишь те, у кого нет другой недвижимости, а доходы не позволяют другого жилья. Поэтому в город стекаются малоимущие и пенсионеры со всей страны.
Болотный бизнес. На золотых унитазах никто не сидит, но жить можно
Нынешний руководитель торфяной добычи в Седе Александр Томашевич начинал на заводе лаборантом.
Отец Александра Томашевича много лет был директором Седасской школы. «В мое время — с 1980 по 1990 год — там училось два потока по 24 человека в классе. Наша хоккейная команда каждый год попадала в финал республиканских соревнований, а дважды были даже в финале всесоюзной «Золотой шайбы», — как и все коренные седассцы, ностальгирует Александр. — Наш дядя Толя каждый год каток заливал, а дядя Валера учил стрелять в тире. Стадион считался лучшим в районе… Да назовите мне, что хотите, все это было в Седасе — она была настоящим раем на земле! После школы я пять лет учился в Рижском политехе, но не прирос — при первой возможности вернулся в родные края».
Получив профильное образование на химфаке, Томашевич вернулся на завод, в лабораторию по анализу субстратов. Постепенно дорос до директора. В 90-х после приватизации Seda отошла сперва одному голландцу, потом финнам, а в 2013 году своим нынешним владельцам — другим голландцам и бельгийцам.
Получив профильное образование на химфаке, Томашевич вернулся на завод, в лабораторию по анализу субстратов. Постепенно дорос до директора. В 90-х после приватизации Seda отошла сперва одному голландцу, потом финнам, а в 2013 году своим нынешним владельцам — другим голландцам и бельгийцам.
Александр готов долго говорить о судьбе своей отрасли. Болота занимают десятую часть территории Латвии. Средняя толщина торфяного покрова — полтора метра. На каждого жителя приходится по 750 тысяч тонн торфа. Седасское болото, которому около 12 тысяч лет, планировали осушать еще в 1875 году, но тогда немецкие бароны не смогли друг с другом договориться.
В советское время, когда потребовался торф для рижской ТЭЦ-1, за дело взялись основательно. Торфозавод Seda построили в 1954 году: 1800 гектаров торфяных полей обслуживали две смены по сто человек. Для вывоза продукции построили больше 40 км железнодорожных путей, ремонтно-механическую мастерскую, цех для ремонта крупногабаритной техники, электроцех, железнодорожное депо… После отделения от СССР потребление топливного торфа сначала выросло, а потом резко упало: ТЭЦ-1 перешла на газ. Новых владельцев интересует лишь верхний слой «светлого торфа», который используется для приготовления сельскохозяйственного субстрата.
В 2018 году Латвия продала торфа на 185 миллионов евро в 112 государств. На уровне всей страны торф — один из самых успешных экспортных продуктов.
Все бы хорошо, но «зеленые» почивать на лаврах не дают — бьют тревогу, что осушение болот ведет к росту выбросов углекислого газа. «В Нидерландах торф уже не добывают, а в Германии каждый год объявляют последним, — делится опасениями Томашевич. — Так что у нас перспектива сложная».
Болотовед. «Болота выгоднее сохранять и охранять»
По мнению исследователя Видземской высшей школы Оскара Явы, от болот одна польза
Научный ассистент Института социальных, экономических и гуманитарных исследований Видземской высшей школы (ВВШ) Оскарс Ява болота исследует много лет. Он хорошо знаком с важной ролью торфа в судьбе Седы, ведь она находится всего в 25 км от Валмиеры. Ява убежден, что "зеленые" правы: болота трогать нельзя. Более того, в исторической перспективе это даже невыгодно.
«Как ценителю архитектуры, мне очень жаль, что сегодня такие населенные пункты (как Седа — Ред.) теряют экономическую активность, а здания приходят в упадок, — говорит он. — С другой стороны, как ученому, который посвятил свою работу исследованию гидрологической системы и возобновления болот, мне ясно, что дальнейшая их разработка — недолгосрочна и не должна поддерживаться. Для сохранения «болотных» поселков надо искать другую экономическую модель с более высокой добавочной стоимостью».
«Как ценителю архитектуры, мне очень жаль, что сегодня такие населенные пункты (как Седа — Ред.) теряют экономическую активность, а здания приходят в упадок, — говорит он. — С другой стороны, как ученому, который посвятил свою работу исследованию гидрологической системы и возобновления болот, мне ясно, что дальнейшая их разработка — недолгосрочна и не должна поддерживаться. Для сохранения «болотных» поселков надо искать другую экономическую модель с более высокой добавочной стоимостью».
Верховое болото Таурес пленяет воображение. Но ходить туда в одиночку не рекомендуют — очень обманчиво.
Ява уверен, что природные верховые болота (те, которые питаются осадками) выполняют важные функции в экосистеме, поэтому их надо сохранять нетронутыми и восстанавливать деградирующие. По его словам, есть множество аргументов в пользу того, чтобы прекратить использовать болота как источник добычи торфа:
- Снижение риска наводнений. Латвийские болота, а конкретно торф, выполняют роль природной губки. В естественном состоянии они сокращают сток рек, который за счет осушения растет. Летом-осенью 2017 года на территории Латвии, особенно Латгалии, были наводнения из-за дождя. Если бы болот было меньше, последствия таких наводнений были бы куда более значительными. Если бы все деградированные болота восстановили, потери были бы меньше.
- Снижение риска пожаров. Они случаются чаще на деградированных болотах, чем в природных. И усиливаются пористой структурой торфа, низкой плотностью и наличием кислорода (до 40%). Торф может гореть под землей, даже если земля влажная или покрыта снегом, потому что после длительного периода засухи вода очень медленно впитывается в торф. Торф теряет способность впитывать воду, как сухая губка. За примером далеко ходить не надо: летом 2018 года в курземской волости Валдгале много недель в лесу бушевал разрушительный и трудно поддающийся тушению пожар.
- Аккумулятор углерода. Болота покрывают лишь 3% суши планеты, но содержат около трети предполагаемого глобального углерода почвы. Это количество равно биомассе всех наземных растений на Земле и содержит примерно вдвое больше углерода, чем все лесные экосистемы Земли.
- Функция самоочищения воды. Механические, физические, физико-химические, биологические и биохимические процессов водно-болотные угодья улучшают качество воды. Благодаря болотам, в озера, реки и грунтовые воды, попадают более чистые поверхностные воды, что снижает стоимость очистки воды перед использованием в пищу.
- Функция отдыха. Само исследование природы способствует хорошему здоровью. Болота и источники связаны с образованием лечебных минеральных вод, особенно серных, которые до сих пор успешно используются в лечении, реабилитации, медицине и косметике.
- Источник даров природы. Естественное верховое болото создает благоприятные условия для развития и существования популяций ягод, грибов, лишайников и других влаголюбивых организмов. Это излюбленное место сбора морошки, клюквы и грибов, что для многих не просто досуг, а возможность получения дополнительного дохода. Болота — среда обитания многих лечебных растений.
- Хранилище свидетельств истории. В слоях торфа сохраняется практически нетронутой пыль древности и остатки живых организмов, которые помогают воссоздать флору и фауну, типичную для этого региона в более ранние периоды времени. При осушении болот все это безвозвратно уничтожается.
Болотный труд. «Наши просто не готовы столько трудиться!»
«У меня вопрос: почему углекислый газ «зеленых» волнует, но при этом они забывают, что заболоченная местность — это скопление метана и диоксида азота, не менее разрушительных для озонового слоя? — рассуждает Томашевич. — Можно поспорить и с тем, что торф — невозобновляемый ресурс. Хоть и медленно, в среднем 2 мм в год, но он снова нарастает».
Эта картина торфоразработок в духе советского реализма выставлена в школьном музее Седы, чтобы дети представляли, как выглядел труд их бабушек и дедушек.
Томашевич полагает, что государство в ближайшее время вряд ли откажется от использования болот: «На этом неплохо пополняется госбюджет. Только за аренду полей у Latvijas valsts mēži мы платим по 170-180 евро за гектар, а когда кадастровая стоимость вырастет, будем еще больше платить. При этом в Эстонии за 1 га берут 11 евро. И как прикажете конкурировать? Пока держимся. На золотых унитазах в нашем бизнесе никто не сидит и на белых мерседесах не ездит, но работать можно. И нормально жить тоже».
Еще одна головная боль Томашевича — поиск сезонных рабочих. «Постоянных работников у нас шестьдесят. На сезон охотно брали бы еще столько же брали, но где ж их найти? Труд — адский: нарезанный на кубики торф складывают на поддон и накрывают пленкой сохнуть. Каждый такой кубик в мокром виде весит до 20 кг, а потом усыхает до 900%. С местными проблема: много усилий нужно, чтобы сначала их принять на работу, а вскоре уволить — после первой усталости или первой зарплаты».
Томашевич такого отношения к работе не понимает. В школьные годы сам подрабатывал на торфодобыче. Своего сына привел на болото в 12 лет. Сначала тот пеньки собирал и пленку снимал, а к 16 годам окончил курсы и получил сперва дипломы тракториста и экскаваторщика. Работал в бригаде и умел все. Заодно понял, что от жизни хочет большего и в итоге уехал учиться в Уэльс на компьютерные науки, где стал одним из лучших выпускников. Приехал на каникулы домой — и снова на болота. А что без дела сидеть?
Уже шестой год компания привлекает к труду гастарбайтеров: "Сначала зазывали из Болгарии и Румынии, но там больше зарабатывали конторы по найму, до работников мало что доходило. Зачастую люди жили впроголодь, а после завершения сезона им не на что было уехать — компании их бросали. Более успешные отношения сложились в последние годы с Украиной и Узбекистаном. Но тут вмешался коронавирус. Посольства не работают, границы закрыты, транспорт отменяется…"
В итоге пара узбекских граждан нашлась в Латвии — их кинули другие местные работодатели. "Бригада украинцев добиралась до Седы не один день, — говорит Томашевич. — Сначала они приехали на границу с Польшей — все разрешения на руках, но поляки не пустили. Вернулись в Киев. Купили билеты на самолет. Вечером зарегистрировались, а в ночи приходит сообщение: рейс отменен. Нашли частный бусик, который помчал к Латвии через Беларусь… А в бумагах — польский погранпункт. К счастью, там договориться удалось. Надо было успеть в Латвию до 17 июля, и без пяти полночь мои украинцы бежали через границу с чемоданами. Их можно понять: до этого они пять месяцев просидели на родине без работы".
Седасские довольно скептически относятся к гастарбайтерам, поселившимся в здании бывшей служебной гостиницы. Нет, приезжие не пьют и не буянят, а от их жилья время от времени долетают пленительные ароматы то плова, то борща с чесночными пампушками… Но как-то подозрительно много зарабатывают, считают местные. Своим на «Седе» столько не заплатят. Рассказывают, что в прошлом году по этому поводу даже произошла драка.
Минимальную зарплату для гастарбайтеров устанавливает государство. Сегодня это 1076 евро. Принимающая фирма должна оформить все документы, а зачастую она же оплачивает дорогу и жилье, как в нашем случае.
"Логика у властей такая: безработица в стране есть, но раз своими не можете заполнить вакансии — платите, — поясняет Томашевич. — Не хотят, чтобы низкоквалифицированные работники въезжали в Латвию. По-моему, зря. В свое время Ирландия на таких работягах поднялась".
"Конечно, у нас бизнес — за воздух платить не будем. Заранее говорим гастарбайтерам: мы готовы платить 2,5 евро за переуложенный кубометр, поэтому, если на свою «минималку» (1076 евро) не наработаете, придется расстаться. Но им настолько важна эта работа, что они даже перерабатывают. Наши не готовы столько трудиться! Да и зачем? Можно же просто жить на пособие своих детей и случайные заработки с черники и грибов. А зимой — пробраться на чужие огороды, что-то у одного стянуть — другому продать. Или из магазина вынести под курткой товар. Знают, до какой суммы можно, чтобы не посадили. Одного тут поймали: сидит и раскручивает железную дорогу. Вызвали полицию. А он: и что я такого сделал? Ну, и что с него возьмешь?" — рассуждает Томашевич.
Пара друзей приехали в Латвию из Намангана. «Наш город — второй по величие после Ташкента, славится своими казанами для плова, — рассказывает один из них. — Но работы не всем хватает, в Узбекистане больше 30 млн жителей. Средняя зарплата 300 долларов. Сезонные заработки в Латвии позволяют жить весь год — с женами и детьми. В Седе мы с мая: нас бросили на другой работе, а Саша спас от депортации — быстро оформил документы. Работаем по 5-6 часов в день, но интенсивно. Тут главное — выработка. В свободные дни путешествуем по Латвии: на море были, в Цесисе замок смотрели, в Гулбене. До Риги пока не добрались».
Перебираться в Латвию навсегда и перевозить сюда семьи ребята не хотят: «Нам тут очень спокойно. Ни разу не сталкивались с враждебным отношением, но все же у нас другой менталитет. Детей надо в школу и садик водить, а тут — другой язык, религия, культура… И ни одной мечети! В Латвии сложно сделать настоящий плов — даже риса нужного не найти. Когда карантин в Узбекистане кончится и будут рейсы — сразу поедем домой, мы семью второй год не видим. А весной — снова к вам!»
Жилистые украинские хлопцы приехали в Седу из Полтавы и Золотоноши (Черкасская область). «В Украине потолок зарплаты — 300-350 евро, а в карантин работы вообще не найти. А у нас у всех дети». Трое из гастарбайтеров рассказали, что работали машинистами, но зимой эта профессия означает простой и максимум 200 евро в месяц. «До 2014 года я ремонтировал квартиры в Москве — очень было выгодно, — рассказывает один из парней. — Даже подумывал переехать в Россию, но тут начался Крым. И все. В прошлом году устроился в Литве — работодатель не понравился. В Латвии хорошо, за три месяца можно больше, чем у нас за год заработать. Но домой очень хочется...» Украинцы сообщили, что помидоры на их родине, конечно, вкуснее, но борщ и вареники с картошкой тут тоже получаются очень неплохо.
Возвращаемся в Седу. По пути встречаем наблюдателей за дикой природой. Томашевич предупреждает: неподалеку — свежие следы медведя. В дороге он снова вспоминает седасское детство, в котором медведей и «зеленых» не было. Зато были отряды ЛОТОС по прополке свеклы, ночные вылазки с девушками на взлетную полосу местного аэропорта для сельхозтехники, купания в карьере, танцы в клубе, клуб интернациональной дружбы, роль пораженного химическим оружием на соревнованиях по гражданской обороне… Спрашиваем: а теперь, что — болото, болото, болото?» — «А что такого? Вот у вас — портал, портал, портал…»