Без мамы, без мужа, без родителей. 8 историй о том, что случилось 21 ноября 2013 года

По просьбе героев этой статьи комментарии к ней отключены.

Под обломками магазина Maxima погиб гражданский муж Алёны Бурве - 43-летний Андрей Бурвис (на фото).

21 ноября 2013 года был обычный для нашей семьи день. Одного ребенка отправили в школу, второго отвели в детский сад. Потом пошли в мужем выгуливать собак, у нас в ту пору их было четыре. Успели даже немного поругаться. Муж работал из дома, я занималась чем-то по хозяйству. Это была годовщина нашей совместной жизни, поэтому вечером мы собирались сходить в магазин, чтобы купить вино и продукты. Андрей все время откладывал поход в магазин на вечер, а я и не спорила. Когда мы засобирались в Maxima, муж предложил забрать из садика ребенка и пойти в магазин вместе. Но вот почему-то я отказалась, сказала ему, что успеем забрать до шести вечера.

Мы зашли в зоомагазин, купили корм собакам. Играла рождественская музыка, на полки раскладывали игрушки и новогоднюю мишуру. Знаете, что странно: в тот день я бегала от полки к полке, как будто куда-то торопилась. Андрей подошел к полкам с вином, взял такую бутылку с изогнутым горлышком. Потом мы направились к кассам, заплатили 17 с чем-то латов. Муж, не спеша, складывал покупки по пакетам. И вдруг раздался хлопок. Андрей успел повернуться назад, посмотреть на меня, сказать: "Алена, я люблю тебя", и взял за руку. Потом ему на голову прямо у меня на глазах упала балка. Меня оттолкнуло в сторону и стало заваливать. Я получила повреждения обеих ног, но, была, видимо в шоковом состоянии — смогла своими силами выбраться из-под завалов.

Многие говорят: у тебя, наверное, вся жизнь перед глазами пронеслась. Нет, я в тот момент думала только о своих детях. Что будет с ними, если я погибну? Кому они будут нужны, поможет ли им государство? Мне, например, государство не платит никаких компенсаций как пострадавшей в этой трагедии. Медицинская справка у меня есть, есть заключение от семейного врача. В тот день я отказалась от госпитализации, потому что хотела остаться возле Maxima, чтобы найти своего мужа. На следующий день друзья отвезли меня в больницу "Гайльэзерс", потому что ноги сильно распухли и посинели.

Дали компенсацию в размере 10 000 латов на троих (мне, нашей общей дочке и дочке Андрея от первого брака). Maxima платит 700 евро нашей дочери, но мой сын, которого Андрей растил с пяти лет, не получил ничего. Помогли в Ziedot.lv. Я осталась одна, с детьми, без работы, без единственного кормильца. В состоянии непроходящего стресса и шока. И в этом состоянии нам, пострадавшим, пришлось ходить по инстанциям, выпрашивать, вымаливать помощь.

Нам выделили бесплатных психологов и санаторий. Но кто сможет понять, какие душевные раны мы получили в результате того обвала? Кто из чиновников знает, каково это, лежать под бетоном и думать: выживешь ты или нет? Каково выбираться из-под руин, осознавая, что на тебе не только пыль и бетон, но и чужая кровь?

Я потеряла там своего мужа и подругу. Помню, как мы со строителями выносили из-под завалов пострадавшего мальчика, как мы искали куртку, чтобы его накрыть. Как здоровый 40-летний амбал отказал нам, а сам в это время все снимал на видео. До приезда медиков и спасателей пострадавшие сами помогали другу, на подмогу пришли и строители. Когда приехали пожарные, я пошла показать им, где могут находиться люди, и тут произошел второй обвал…

Прошел год, но боль не прошла. Как я рыдала вечерами, так и рыдаю. Бывают срывы, хочется громить все, что попадается под руку. Иногда хочется бросить все и броситься с 9-го этажа. Но есть дети, есть обязательства, которые держат…

Андрею 4 ноября должно было исполнится 44 года. Всего 44! Я поехала на кладбище, положила цветы на могилу, но я до сих пор не могу принять тот факт, что у меня больше нет мужа. Мы мечтали вместе встретить старость. Говорили, что только смерть нас разлучит. Кто ж знал, что разлучит так скоро? Я осталась вдовой в 38 лет.

Не знаю, как выживала первые дни. Я похудела на 10 кг, подруги приносили мне одежду, потому что на мне все висело. Меня трясло двое суток. Мы сидели с приятелем, который потерял под завалами жену, в игровом зале рядом с Maxima и ждали, когда же назовут знакомые фамилии. Ждали приговора. Андрея нашли 51-м, мою лучшую подругу — 54-й.

На могиле мужа я поклялась идти до конца. Чего бы мне это не стоило. Я буду добиваться, чтобы виновных нашли и посадили. Кого мне теперь бояться, если я одной ногой стояла в могиле?

Сложней всего бороться с системой. Ведь трагедия — это не случайность, это ряд ошибок, допущенных на разных уровнях: конструкторами, строителями, чиновниками, принимавшими объект. Кто и как разрешил вести строительные работы на крыше магазина, в который ежедневно ходят сотни людей? Я задавала этот вопрос владельцам здания и представителям Maxima, но ответа так и не получила. А фирма, которая возвела этот объект, так и продолжает работать.

Я заметила, что у нас, у тех, кто выжил в той трагедии, появился комплекс: в магазинах мы стараемся бывать редко, все выбирать быстро. Иногда даже ищем глазами, куда можно спрятаться в случае обвала. При любом шорохе, при любом срабатывании сигнализации мы выбегаем из здания.

Не могу сказать, что по природе я злой человек. Но я бы очень хотела, чтобы те, кто виноват в этой чудовищной трагедии, пережили бы тот ад, который пришлось пройти нам. Чтобы они вошли в магазин, где их просто убивают. Ни за что. Просто потому, что они туда зашли.

К 21 ноября нас снова вспомнят первые лица государства, начнут сыпать громкими словами и пустыми обещаниями. Мы им не верим. И мы не хотим их видеть в этот день в Золитуде с пламенными речами. Это не праздник, это наше горе. Все, что мы хотим от государства, это наказать виновных и изменить законы, которые бы предотвратили повторения трагедии.

Ангелина Атаринова 21 ноября 2013 года потеряла маму Жанну.

В тот день из Москвы должен был вернуться папа. Мама собиралась ехать его встречать в аэропорт. Незадолго до этого мы немного повздорили из-за каких-то мелочей, как это часто бывает в подростковом возрасте. Мама, уходя, сказала мне: "Пока, доченька!" Я просто проводила ее глазами и села к компьютеру делать задания по английскому языку.

В какой-то момент мне внезапно стало плохо, очень тревожно. Я решила полежать на диване. В этот момент мне стала звонить одноклассница. Звонила долго, я не хотела брать трубку, но потом решилась. В трубке услышала: "Maxima рухнула!" У меня как-то все сразу сжалось внутри. Не знаю, почему, но я пошла в мамину комнату, увидела там ее шарф, взяла его и стала плакать.

Потом я решила позвонить папе. Он ответил: "Я еду в такси". Подумала: как же он едет в такси, ведь мама же поехала за ним больше часа назад. Мысли стали путаться. Я зашла на Delfi, к той поре там уже разместили первые фотографии с места трагедии. Там я увидела на стоянке мамину машину. Позвонила подруге и попросила сходить со мной к магазину. Я звонила и звонила маме, гудок проходил, но она не отвечала. Я надеялась, что она просто оставила машину, зашла в другой магазин и из-за шума ничего не слышит.

Потом приехали папа, тетя, дядя. Взрослые увезли меня от магазина: было холодно, шел дождь… Я сидела дома и плакала. Плакали все: бабушка, дедушка. Мне показалось, что за эти минуты я поседела. А потом были мучительные два дня. Мы сидели дома у бабушки, когда пришел папа и принес в пакете мамину сумку. Она была мокрая, от нее пахло алкоголем. Внутри кусочки бетона. Очень хорошо запомнила бирку с маминым именем и номером 63 на сумке. Я спросила: "Маму нашли?" Папа сказал: "Да, нашли". Мы сразу все поняли.

Я отказалась от того, чтобы на меня тратили деньги, которые выплатила Maxima. Мне не нужны деньги за близкого человека, который растил меня и воспитывал. Психолог говорил мне: "Чтобы пережить это, надо пройти много стадий. Нужно преодолеть много препятствий. Но когда покажется, что самое страшное уже позади, все может вернуться".

Меня поддерживали родные и близкие, хотя нам всем было тяжело, и каждый выбирался из ситуации, как мог. Меня поддержали в школе, педагоги, друзья. Я занимаюсь конным спортом, когда мне было плохо, я уезжала на конюшню, общалась с любимой лошадью. Жаль, что так складываются обстоятельства, и теперь ее продают. Очень жаль расставаться с другом, который помог мне пережить самый страшный период в моей жизни. В конный спорт меня, кстати, привела мама, за что я ей очень благодарна.

Изменилась ли я за этот год? Да, я считаю, что очень. Я и раньше-то была с характером, а теперь могу огрызнуться, могу нахамить, хотя и знаю, что это неправильно. Этот год сделал меня жестче, и теперь я хочу сама все решать за себя. Этот учебный год я начала довольно плохо, но теперь взялась за ум.

Мама была очень светлым добрым человеком. Бывали времена, когда ей приходилось работать на пяти работах и тянуть на своих плечах всю семью. Она работала бухгалтером, много времени проводила на работе, но всегда находила время на нас. Моя мама — красивая блондинка с голубыми глазами. Она никогда не злилась, через несколько минут после ссоры она уже улыбалась. Строгая, но при этом хрупкая. Сильная и женственная.

Она очень любила животных. В доме у нас появился котенок, которого из Резекне привезла подруга: мама посмотрела на него, улыбнулась и оставила в доме. Потом мы взяли щенка чихуахуа. Он был болен и требовал ухода, но у мамы находилось время и на это.

Мама была очень сильным человеком, она справилась с онкологией. Сколько ей пришлось пережить за всю жизнь, трудно представить. Она всегда боролась и честно шла до конца. Мне сложно сказать, какое препятствие могло ее остановить…

Я очень люблю и ценю свою семью. Я благодарна всем моим близким за то, что они для меня делают. Сейчас я живу у бабушки, потому что после гибели мамы не могла оставаться в нашей прежней квартире. Когда я захожу туда и закрываю глаза, то представляю, где стояла мамина кровать, велосипед, где были ее вещи. Вспоминаю, как мама вставала по утрам, как мыла голову, красилась, завтракала. Теперь дом пуст. В нем больше нет мамы.

21 ноября 2013 года было обычным днем. Я пришел из школы, сел к компьютеру делать уроки. Мамы с папой не было. В тот момент я не знал, куда они ушли. Заметил, что оба оставили свои мобильные телефоны и одну связку ключей. Где-то в голове промелькнула мысль, что, скорей всего, решили сходить в магазин. Но время шло, а родители не возвращались. 


В какой-то момент под окнами стали проноситься машины с мигалками, одна за другой. Я посмотрел в окно, увидел, что они съезжаются примерно туда, где расположена Maxima. Подумал, что мама с папой могут быть там, но все время гнал от себя эту мысль. Это была такая форма самообмана, когда заранее чувствуешь, что случилось непоправимое, но настраиваешь себя на другое.


Потом начались звонки. Все спрашивали, как у нас дела, все ли мы живы-здоровы. А я не знал, что им отвечать, ведь родители так и не вернулись. В новостях я прочитал про обвал в магазине, но все время прокручивал и прокручивал внутри себя одну и ту же мысль: мамы и папы там быть не может, все-таки, они могли ведь пойти куда-то в другое место. Даже думал, что они просто заночевали у кого-то.


По новостям стали передавать, что в Maxima много погибших и раненых. Но я себя настраивал на то, что моих близких там не будет, хотя где-то совсем в глубине души настраивал себя на то, что они уже ушли навсегда. Я ждал и ждал, но потом лег спать. 

Примерно около трех часов ночи раздался звонок по домофону. Я подумал, что это родители, потому что, как мне казалось в тот момент, раз они забыли телефоны, то ключи могли потерять и зайти в подъезд сами не могут. Мы живем на втором этаже. И когда я подошел к входной двери, то к ней уже подходили двое полицейских. Знаете, это был самый страшный момент в моей жизни. Полицейский меня спросил: "Здесь ЖИЛ Михаил Есипенко?" И тогда я все понял…


Меня попросили взять документы (свои и родительские) и повезли к магазину. Там стояли палатки, в которых работала полиция и куда привозили погибших на опознание. Моего папу опознали одним из первых, потому что он по старой привычке всегда носил с собой документы. То, что там происходило, напоминало картины 11 сентября в Нью-Йорке: спасатели бегают по руинам и кричат, тут же рядом стоят наготове медики, кругом пыль, суета, хаос. Когда проверили документы и поняли, что мне всего 14 лет, то решили не вести на опознание, а привели психолога и социального работника, а затем отправили домой. Попросили, чтобы я позвонил кому-нибудь из родственников. А у меня никого почти и нет. Годом ранее умер дедушка. Смог дозвониться дяде Юре, который, как я думал, находится в Санкт-Петербурге, но он оказался в Риге. 


Первую часть той ночи рядом со мной был офицер полиции, который поддержал меня не по долгу службы, а по-человечески. Он ведь не был обязан это делать, но очень мне помог в те первые часы. За такое отношение я до сих пор очень ему благодарен.
 Когда я спросил у полиции, не нашли ли мою маму, то к той поре информации о том, что она могла быть среди погибших, еще не было. Я думал, что мама получила травму, но ее спасут. Потом нам сообщили, что погибла и мама.


Мои родители были очень дружны, они всегда и везде были вместе. Помню, как они все время держались за руки. Скорей всего, там было и в тот день: они просто собрались и вместе пошли в магазин. Всегда и везде вместе, до последней минуты.

Этот год очень много изменил в моей жизни, он полностью изменил меня. Может быть, это прозвучит странно, но я стал более патриотичным. Я осознал свою принадлежность к этой стране. Теперь я больше доверяю людям и стараюсь принять их такими, какие они есть. Но круг моих друзей значительно сузился. Время показало, кто действительно настоящий товарищ, а кто лишь делает вид и старается быть любезным, прикрываясь общими фразами.


Я стал больше ценить силу слов. Раньше я мог запросто что-то пообещать и не выполнить, я мог даже не переживать по этому поводу, находя себе оправдание. Мы часто бросаемся словами. Говорим: "Удачи!", хотя нам все равно. Спрашиваем: "Как дела?", но зачастую даже не ждем ответа. Но мир так изменчив и стремителен. Надо осознавать цену каждого слова и никогда не разбрасываться обещаниями.


Этот год помог мне стать более открытым. Я перестал бояться быть самим собой. Перестал прятаться и бежать от жизни. Отбросил эгоизм и перестал жить только для себя и своими интересами. Я стал любить жизнь. Я стал реалистом, но при этом не перестал верить в Бога.


Раньше я думал, как это здорово — жить с родителями. Многие дети, как я заметил, будучи в гостях, на совместных мероприятиях — совершенно не ценят своих родителей, не ценят их заботливого отношения, каким бы образом оно не проявлялось с их стороны. Сейчас у меня остались только приятные мысли и желания при упоминании моих родителей. Осталась невыполнимая мечта — видеть их на своей свадьбе. Хотелось бы, чтобы родители радовались моим успехам, переживали за мои неудачи, но вместе со мной, cидя рядом, cмотря в глаза. Я понимаю, что теперь это невозможно. Да, жизнь продолжается. Но моя жизнь больше никогда не будет прежней.

21 ноября 2013 года три сестры — Даниэла, Диана и Снежана — остались без мамы: 37-летняя Юлия Бурдукевич погибла под обломками крыши торгового центра Maxima. Портал Calis.lv встретился с мамой Юлии, Людмилой Ларкиной, которая вместе с мужем воспитывает девочек.

В тот день у Юлии был выходной. Она всегда ходила в магазин вместе со всеми дочками (родная — 18-летняя Даниэла, 15-летняя Диана и 13-летняя Снежана — дочери гражданского мужа, мать их бросила), но 21 ноября Даниэла сказала, что не пойдет — ей надо писать сочинение по латышскому. Снежана сказала, что у нее болит голова. В магазин за краской для волос отправились Юлия и Диана. За пять минут до трагедии Юлия звонила маме, спрашивала, какой тон краски ей покупать. Они решили взять еще и мороженого, и это был последний разговор Людмилы с единственной дочерью. Уже через 10 минут позвонила Диана и закричала, что магазин рухнул, и мама осталась под обломками. Бабушка не поняла, что случилось, передала трубку Даниэле, которая тоже не смогла понять, в чем дело. Семья сразу отправилась в магазин.

После этого начался самый большой кошмар в жизни этой семьи. Все бежали, никто ничего не мог объяснить. Диана видела, как на маму упал бетонный блок, она показывала, где стояла Юлия — возле витрин с мороженым. Однако извлечь ее из под обломков удалось только через несколько дней. Все это время девочки ждали у магазина и до последнего верили, что мама осталась в живых. Надежда, к сожалению, не сбылась.

Год пролетел, но все это как будто произошло вчера, говорит Людмила. Каждый день проходит со слезами и болью. С утра все встают, говорят "Доброе утро!" и ждут, ждут, ждут, когда кто-то ответит тем же. Теперь семья состоит из сводных сестер, бабушки и дедушки, а также овчарки и кота. Где отец младших сестер? Оказывается, для него трагедия стала слишком сильным испытанием — он оставил ребенка и ушел жить к другой женщине. В их жизни были и другие тяжелые испытания: мать их бросила, а теперь отвернулся и отец. Бабушка и дед остались единственной опорой в жизни.

Людмила признает: хорошо, что есть дети, о которых надо заботиться, иначе было было бы не выжить. Сейчас забота о девочках занимает весь ее день, и на размышления остается только то время, когда никого нет дома. Тогда она плачет, а дедушка злится, пытается остановить поток слез. Кот тоже сердится. Людмила говорит, что за несколько месяцев до трагедии кота принесла домой Юлия, словно для того, чтобы оставить его вместо себя.

Хуже всего было в самом начале — когда шли поиски Юлии, а затем оформление документов в связи с детьми. Людмила благодарна всем, кто был рядом: соседям, друзьям, знакомым и совершенно чужим людям, которые помогали и поддерживали семью. Трагедия показала, что никакого раскола из-за языка между людьми нет, это инициируют "сверху", считает Людмила. Семье помогло очень много латышей, причем совершенно чужих людей. Соседка-латышка в первые дни приносила горячую еду, понимая, что семья вообще не думает о пище. Она снова и снова перечисляет всех тех, кто поддерживал, бегал за лекарствами и помогал. На похороны пришло около 350 человек. Организовать похороны помогла Рижская дума, большую помощь оказала школа.

Трагедия ударила и по здоровью девочек. У Даниэлы начались обмороки, у Снежаны в 13 лет повышенное давление от стресса. Раз в неделю по совету психолога отправляются кататься на лошадях. От санатория девочки отказались (Людмила говорит — мало ли какие там люди бывают, отпускать девочек одних нельзя), поэтому семья летом ездила в Болгарию. Там Даниэла участвовала в очередном конкурсе по танцам — она серьезно занимается балетом и современными танцами с детства. Некий банк выделил финансовую помощь, и девочки учат на эти деньги английский язык. Помощь от Maxima — около 800 евро в месяц — полагается только Даниэле. Алименты за двух младших сестер отец не платит, хорошо, что есть две пенсии…

Людмила полагает, что виновных в трагедии много: это и Maxima, и строители, и правительство, которое не проследило за законодательством в области строительных нормативов. Она, и не только она до сих пор считает, что на самом деле жертв трагедии было больше. Зачем? Для того, чтобы не искать виновных, так как если количество жертв более 60, то расследование надо вести на уровне Евросоюза. Какое наказание должны получить виновные? Людмила не жаждет мщения, ведь никто не вернет ей дочь: "Думаю, что мою душу все равно никто не поймет. Я потеряла ребенка". Реальные виновники трагедии все равно не сядут на скамью подсудимых, поэтому Людмиле жаль тех, кто получит наказание вместо них. Бог все видит — это единственное, что успокаивает.

Валерий Слинько провел под обломками магазина Maxima несколько часов.

Это был какой-то странный день. Я возвращался домой, хотел заплатить за электричество, купить в магазине творог и мандарины. Зашел в Maxima, заметил, что как-то маловато народу.

Помню, как стоял у кассы, рядом с отделом алкоголя. Вдруг с потолка стало что-то валиться, услышал женские крики. Сначала даже не понял, что произошло. Стоял, как вкопанный. Потом грохот, нас стало заваливать. Последнее, что я видел, это то, как передо мной в кассе сидел кассир Мартиньш, а на него падает плита.

Подо мной оказался какой-то мужчина. Всего нас в той секции было четверо. Помню, как женщина звонила то ли сыну, то ли дочке. А потом я потерял сознание. Очнулся и не соображал, что происходит: темно, сверху что-то капает. Кругом разбитые бутылки, какие-то железки. Я служил в армии и помню, что в таких ситуациях нас учили выбираться. Стал шевелить пальцами. Шевелятся. Шевелю коленями. Тоже шевелятся, но внизу все зажато.

Второй обвал я вспомнил чуть позже. Страшно вспоминать, как над моей головой сложились две плиты. Расстояние между ними было около 30 см. И в этом промежутке оказалась моя голова. Когда пришли спасатели и светили фонариками, то как раз заметили мою голову и руки.

Там на крыше строители складывали мешки с камнями, вот этими камнями нас и стало постепенно заваливать. Дышать становилось все тяжелей. Пока дышишь, камни опускаются все ниже и ниже, и сильно давят. В какой-то момент мы услышали крик: "Есть кто живой?" Я кричу: "Есть!" А в ответ - тишина. Лишь потом я понял, что меня никто не слышит, потому что кричать я уже не мог.

Спасатель смог меня вытащить лишь с третьего или четвертого раза. Он копал меня, а я мужчину, который оказался подо мной. Потом меня вывели оттуда. Было такое ощущение, что я стою на какой-то горе. Темно, где-то вдалеке полиция. Меня довели до "скорой", положили на кушетку. Я был в состоянии шока, говорю: "Вроде, я цел, спасайте других". Один из врачей тогда сказал медсестре: "Что ты с ним возишься, пускай идет домой". Я встал и дошел до дома, как я там оказался, до сих пор не знаю.

Жена была в шоке от увиденного. Я был весь в пыли, лица почти не видно. От меня жутко пахло алкоголем, я был протипан им насквозь. В носках, карманах, штанах оказались камни. Голова разбита, куртка разрезана на спине, на теле гематома. В ту ночь я не спал, но утром поехал на работу, потому что не мог подвести коллег. На выходных, вроде, ничего не болело.

В субботу, 23 ноября, я пошел к Maxima. Зачем я это сделал? Кого я там ждал и собирался увидеть? Не знаю. Плохо мне стало в понедельник. В это время стало проходить шоковое состояние. Семейный врач отправил меня на больничный.

Никакой помощи от государства я не получил, потому что физически, вроде, был здоров. По-человечески ко мне отнеслись лишь в Рижской думе, откуда меня направили в клинику ARS. Там действительно работают золотые люди: меня везде едва ли не водили за руку, провели все обследования и не взяли ни сантима. Потом по весне меня направили в санаторий в Яундубулты. Очень помогла психолог Наталья Белякова. И не только мне, но и полицейским, спасателям и медикам "скорой" которые работали на месте трагедии. Она профессионал своего дела.

Многие из нас до сих пор очень остро переживают те события. Мы не спим ночами. Кого-то мучает осознание того, что он остался жив, а его родной человек остался погребенным под завалами. Это был сущий ад. Кого-то опознавали лишь по крестику на шее, кого-то по кускам одежды...

Думая о 21 ноября 2013 года, я вспоминаю, как у меня под завалами сохранилась иконка Николая Чудотворца, которую мне больше 30 лет назад подарила бабушка. Хотите верьте, хотите нет, но она меня спасала в трех авариях, спасла и на этот раз.

Вспоминаю еще мужичка, похожего на бродягу, который в тот день был возле Maxima и старался всем помочь. Предлагал принести горячего чаю или подать одеяло. Там было много народу, но этот человек меня поразил больше всего своей искренностью.

Поразили и наши ребята-спасатели. Пока не подвезли нужные инструменты, они пытались поднять плиты подручными средствами. Работали на износ. Их надо было не только награждать, а дать достойную зарплату и страховку. Они и есть настоящие патриоты, а не те, что кричат о своем патриотизме с трибуны. Они спасают людей, и делают это за мизерную зарплату. Молодые честные парни.

Когда произошло обрушение, мне тоже стали звонить друзья и знакомые. По скайпу меня нашел бывший сослуживец из Баку. Он вышел в эфир, включил камеру. Смотрю, у него там вся семья за накрытым столом. Спрашиваю: "Что отмечаете?" Он говорит: "Твой второй день рождения".

Проезжая сейчас мимо Maxima, я стараюсь сохранять спокойствие. Но так бывает, что внезапно накатывает какое-то беспокойство, я начинаю неправильно реагировать на ситуацию. Складывается такое ощущение, что ты робот. Идешь, но не видишь лиц. Это нехороший сигнал. Самому не по себе от этого. Смогу ли от этого когда-нибудь избавиться?

Спасибо Регине Лочмеле-Луневой, которая собрала нас всех и оказала поддержку. Мы теперь стараемся встречаться друг с другом, просто говорить о том, что происходит в жизни. И знаете, что еще изменилось за этот год? Мы теперь стали пытаться оказать помощь всем, кто в этом нуждается. Словом или делом.

В пятницу вечером я обязательно буду на месте трагедии, чтобы вспомнить погибших и поддержать тех, кому еще тяжелей, чем мне.

Возможно вы удивитесь, но мы ждали этого дня. В течение двух-трех недель мы наблюдали из офиса, как ежедневно большие грузовики привозили огромные мешки (примерно метр на метр) с землей , которые выгружали и ставили прямо на крышу магазина. Все это заливалось дождем. Мы часто ловили себя на мысли: когда это все рухнет? Это прискорбно, но нас не оставляла мысль, что все это лишь вопрос времени.

В тот вечер мы сидели на верхнем этаже нашего офиса (на Приедайнес, прямо напротив Maxima). В какой-то момент я услышал грохот, подумал, что, наверное, из грузовика упал какой-то контейнер. В это время я разговаривал по Skype с сыном, который находился в Дрездене. За несколько минут ему сообщили, что произошло с магазином. От него я и узнал о трагедии, хотя находился всего в сотне метров.

Мы вышли из офиса и в тот вечер больше в него не возвращались, потому что пытались помочь пострадавшим. На два дня мой офис стал чем-то вроде штаб-квартиры для прессы: здесь журналисты отогревались, писали тексты, пользовались интернетом для работы.

В первые часы мы все пребывали в шоковом состоянии. Причем, не знали, что делать, не только мы, но и сами спасатели и полицейские, первыми прибывшие на место происшествия. Они не знали, с чего начать. Понятно, что никто не был готов к такому событию. Пока дошло до координации работы ответственных служб, на месте происшествия происходило, как я говорю, "Броуновское движение молекул". Чтобы упорядочить действия спасателей, полиции и медиков, понадобилось несколько часов.

Мне уже задавали вопрос: правда ли, что в первые часы из-под завалов раздавались звонки мобильных телефонов и стоны? Я вам честно скажу: в том грохоте и шуме ничего нельзя было расслышать. Это, скорее, эмоции.

Знаете, ко мне на работу должна была выйти девушка — бывшая одноклассница моего сына. В тот день у нее под завалами Maxima погибла мама. Она начала работу в нашем офисе, но я все время думал: насколько у нее хватит сил и терпения, чтобы каждый день видеть место, куда пошла и не вернулась мама? Долго она не выдержала.

Сам я в этот магазин заглядывал редко, потому что он мне почему-то не нравился. Туда заходила моя жена, каждое утро бывала там и коллега. Понимаете, район у нас очень маленький, все очень компактно, все друг друга знают. У всех в этой трагедии кто-то погиб или пострадал: родители, родственники, соседи, коллеги по работе, лучшие друзь.

В первые месяцы после трагедии мы могли лишь с грустью смотреть на то, как долго тянется следствие. Мы не собирались мешать полиции и уж тем более учить ее, как нужно вести расследование. Но, глядя на ситуацию, мы все понимаем, что виновных не найдут и не накажут. Потому что дело тут не в одном человеке, а в целой системе.

Как накажут тех, кто в свое время изменил закон о строительстве, позволивший допустить эту трагедию с 54 жертвами? Сейчас вновь собираются изменить законодательство, чтобы вернуть ему прежний вид. Но систему никто не накажет, к сожалению. Знаете, я даже не удивлюсь, если в числе пострадавших, в итоге, окажется и сама Maxima. Это абсурдно, но я такой вариант не исключаю.

После трагедии возникла мысль о создании общества, которое бы помогало жертвам трагедии. Я предоставил созданной общественной организации Zolitūde 21.11. помещения для ежемесячных собраний. Благодаря Регине Лочмеле-Луневой организация действительно оказывает самую мощную поддержку потерявшим родных и близких. Сейчас общество уже получило статус благотворительной организации. Одной из инициатив общества — cоздание на месте обрушения Maxima мемориального парка в память о погибших. Однако и тут не все так просто: земля-то чужая, обо всем надо договариваться. Пока же там за забором только саркофаг: накрытый крышей пол и подземная законсервированная стоянка.

Изменилось ли что-то за год? Заходя в большой магазин, я теперь все время подсознательно проверяю конструкции над собой. Это происходит автоматически. Понимаю, что это глупо, ведь насколько мы можем разбираться в тонкостях строительства? Мы не можем со своими любительскими знаниями оценить степень риска. Однако, каждый раз заходя теперь в магазин, я все время осматриваю потолки.

К этому моменту дороги уже были перекрыты. Дальше по дороге проезжали только кареты "скорой помощи". Сирены периодически звучали даже ночью, но это, как ни странно, не раздражало. Слушали и думали: "Ну слава Богу, еще кого-то живым нашли". Очень хотелось, чтобы этих сирен с живыми найденными было больше.

Потом мы с женой пошли к месту трагедии, понесли еду для тех, кто мок под дождем и ждал вестей о своих близких. Ощущения были двойственные. С одной стороны шок, что такое могло произойти, сострадание к жертвам. С другой стороны, было видно, что люди не разучились сострадать и помогать, собраться в тяжелый час.

На месте трагедии бросилось в глаза, что все обломки несущих конструкций были без деформаций. Вечером, просматривая фотографии с места обрушения на Delfi, также обратил внимание на сохранность всех несущих конструкций, пострадали только места соединения. Позже произошло третье обрушение, заснятое журналистами BBC. После просмотра этих кадров пришло понимание механизма разрушения магазина. Хотя я и не эксперт в этой области.

И еще постоянно крутилась мысль, почему не зовут людей на помощь. Даже не запуская внутрь. Туда сразу пришло много людей, по призыву пришли бы еще, могли бы по живой цепи из рук в руки обломки передавать — внутри спасатели, снаружи добровольцы. Завалы могли очень быстро разобрать. Наверняка и со своим краном кто-то бы быстрее нашелся, чтобы крупные фрагменты поднять. Может, хоть одну еще жизнь спасли.

После тех событий мы перестали ходить в Maxima. Где-то полгода вообще не заходили в магазины этой сети. Да и вообще старались избегать супермаркетов. В первое время, заходя в магазины, поднимал глаза к потолку и, видя такое же техническое решение, поеживался.

В том магазине я был три раза, хотя он и находился рядом с домом. После открытия магазина мы с женой туда пошли, но что-то не понравилось. И это что-то появлялось после каждого посещения этого магазина. Теперь я думаю, что это Бог уберег.

Вечером, около 17.30, я приехала домой в Золитуде и, как обычно, пошла в Maxima. От станции до магазина мне идти около 10 минут, но начался мелкий дождик, а зонта у меня не было, и я решила пойти домой.  Около шести вечера позвонила моя крестная, она тогда жила около Maxima, и сказала, что только что там раздался взрыв. Деталей она не могла знать, и мы решили, что, наверное, взорвался какой-нибудь котел. Не знаю почему, но решила сбегать посмотреть, что там на месте. И уже там, на месте я поняла, что случилось что-то страшное: на месте еще не было никаких служб, здание еще не огородили.

Облако пыли, кучи стекла, среди этого стоит огромная, темная обесточенная громада магазина без части фасадной стенки. Ужас…  Вокруг бегают люди, кричат, зовут близких. Вспоминаю, и мурашки бегут по коже. Особенно, когда понимаешь, что мог именно в это время быть там, внутри, но кто-то там наверху, видимо, написал другой сценарий…

Конечно, была куча зевак, молодняк какой-то рядом стоял и смеялся. Из магазина вышел мужчина и сказал что-то вроде: "Ребята, давайте дуйте отсюда, там минимум человек 50 погибло".  Показалось, что это какое-то преувеличение, глупая шутка. Потом, конечно, начали звонить друзья и знакомые, спрашивать, все ли в порядке. Очень много людей звонило, даже те, от кого и не ждал звонка. Вообще, трагедии очень сближают людей, даже не понимаю, в чем причины такого.

Пока все хорошо, мы не замечаем ближнего. Крепчаем в своем эгоизме и потихоньку "скурвливаемся", а горе напоминает, что в большинстве своем общество не потеряно, что хорошие люди вокруг. Часто думаю о причинах этого.

Я внимательно следила за ходом спасательных работ: и в Интернете, и по радио. Еще я помню абсолютную тишину в районе в дни спасательных работ. Такой тишины не было ни до, ни после трагедии. Потом горькое осознание того, что погибли люди, которых хоть шапочно, но знал… Радость, что живы те, кто живы, что не были там. Досада от того, что это случилось в час-пик вечером, а не ночью, когда внутри никого. Злость на строителей. Гамма эмоций.

И еще раз пришлось убедиться в том, что "в гости к Богу не бывает опозданий". Очень хочется, чтобы эта трагедия научила нас больше ценить друг друга, больше думать, а также с полной отдачей делать свою работу. Не халтурить. Ведь все произошло из-за халтуры, когда много маленьких действий "спустя рукава" привели к такой страшной катастрофе.