25 лет независимости: русскоязычные в Латвии — свои или чужие?  (591)

Так уж исторически сложилось, что западный край Российской Империи всегда притягивал людей, которым по тем или иным причинам хотелось быть подальше от всевидящего ока суровой государственной власти. Сюда бежали староверы, по территории Латвии проходила черта оседлости. Исторически здесь проживали русские, евреи, поляки, белорусы, немцы. Культурное и конфессиональное разнообразие, большая терпимость к иным определялись географией и многовековой историей. Здесь всегда дышалось чуть свободнее. Одновременно Латвия — в отличие от соседок Литвы и Эстонии — традиционно была больше завязана на центральную власть сначала Российской Империи, а потом и Советского Союза. Рига была крупным промышленным и техническим центром, что требовало притока рабочей силы соответствующей квалификации и меняло национальную структуру населения.

Советская власть, конечно, не поощряла тягу к национальным корням, а потому постепенно этническое многообразие республики свелось к существованию двух общин, объединяющим фактором для которых служил в первую очередь родной язык. Латышский или русский, являвшийся тогда языком титульной нации СССР, и одновременно средством коммуникации между представителями всех национальностей, проживавших на одной шестой части суши. С точки зрения формирования латвийской русскоязычной общины — такой, какой она встретила в начале 90-х годов восстановление независимости Латвии — термин "русскоязычная" вместо "русская" вполне обоснован. Риску утверждать: родной язык, а не пятая графа советского паспорта, не исключительно этническое происхождение, определяло на начало 90-х принадлежность к общине.

Одновременно внутри СССР Латвия выделялась интеллектуальным потенциалом, образованностью населения — в том числе, его русскоязычной части. Климат, не позволяющий снимать два урожая в год, обычно стимулирует изобретательность: и если современная Финляндия в более поздние годы стала родиной бренда Nokia, то Латвия в советские годы была родиной радиоприемника "Спидола" производства завода ВЭФ, знаменитых "рафиков".

Пользуясь интеллигентскими терминами 60-х, в русскоязычной части латвийского общества советских времен физики доминировали над лириками. Но физики читали, писали, думали и размышляли; а некоторые даже иногда диссидентствовали на своих кухнях. Неслучайно в 80-е годы русскоязычная пресса именно Латвии гремела на весь Советский Союз: легендарная "Молодежка", изначально печатный орган Комсомольской организации ЛССР, опубликовала первое интервью с будущим президентом России Борисом Ельциным, заняла в перестройку выраженную либеральную позицию, встав на сторону реформаторов и поддержав борьбу за независимость.

Конечно, у русскоязычного населения республики не было единой позиции на референдуме о независимости Латвии, что объясняется целым рядом причин. Однако сравнение удельного веса латышей в населении и результатов референдума о независимости Латвии вынуждает сделать однозначный вывод: без голосов русскоязычных граждан итоги плебисцита были бы совсем иными. И этот факт говорит о том, что плюрализм мнений на самом деле был характеристикой русскоязычной части общества.

Конечно, кто-то вписался в новую реальность успешно: в те годы формировалась и бизнес-элита страны. В том числе, и русскоязычная ее часть — в бизнесе, в отличие от сферы государственного управления, доминировали рыночные, а не политические правила игры. И все же очень многие русскоязычные жители средних лет спустились по социальной лестнице на несколько ступенек вниз: люди уважаемых профессий в одночасье потеряли свою конкурентоспособность, далеко не все смогли переквалифицироваться. Целые сферы занятости оказались закрыты, в том числе, из-за выдвинутых государством требований знания латышского языка. Многие, в том числе и те, кто голосовал за независимость Латвии, получили от молодого государства в виде благодарности фиолетовый паспорт негражданина. Что накладывало свои ограничения на возможности трудоустройства и затавляло покупать у спекулянтов приватизационные сертификаты, недостающие для получения в собственность типовой квартиры.

Поколение тех, кто в 90-е годы приближалось к 50 годам и старше, попало в жернова истории. Фактически, оно было списано — во имя светлого будущего молодого государства. Социально-экономическая реальность проявляла жестокость по отношению ко всем жителям страны, но в случае с русскоязычным населением дополнительным фактором бедствия стала государственная политика.

Давление Запада, проводящего инспекции и мониторинги перед Латвии в ЕС, принудило страну смягчить политику в отношении нацменьшинств. Русскоязычные жители перестали бояться одной только аббревиатуры ДГИ, из обихода ушло слово "круглопечатники" (кто из молодых вообще знает, что оно означает?). В 1998 году, были открыты "окна натурализации", которые дали большинству неграждан возможность сдать экзамены и стать гражданином.

Но именно в этот период стало ясно: политика в отношении русскоязычного населения вмонтирована в фундамент государства, и смена поколений не решит порожденные этой политикой проблемы. В 2002-м году начались массовые протесты против школьной реформы. Яростное сопротивление русскоязычной молодежи — старшеклассники, участвовавшие в протестах, появились на свет в середине 80-х годов, и уж никак не могли ностальгировать по Советскому Союзу — показало: обида на государство остается объединяющим фактором для всех поколений, а не только для людей в возрасте.

Какие бы геополитические аргументы ни приводила в тот момент власть, привыкшая винить во всем восточного соседа, такая преемственность поколений стала все же результатом, в первую очередь, внутренней политики 90-х. Попытка разорвать связь поколений, объявив чужаками родителей и надеясь на то, что обида не перейдет к детям и внукам, было наивно. Оказалось, что русскоязычная молодежь все равно чувствует свою отчужденность от государства. Традиция отмечать 9 мая для многих из них — это не результат пропаганды, а семейная традиция: каждый год в этот день они поздравляли своих дедушек и бабушек. Эти люди помнят свое детство и раннюю юность: ту социальную катастрофу, которые пережили их родители.

Наиболее образованная, мотивированная, социально-активная и молодая часть русскоязычного населения приобрела характерные признаки психологии нацменьшинства, по рождению поставленного в более сложные условия выживания: "где все на "четверочку", тебе надо на "пятерочку"". Именно в этот период в масс-медиа началось обсуждение конкурентоспособности выпускников латышских школ в сравнении с выпускниками школам нацменьшинств, которые владеют и латышским, и русским, и английским, да еще, в силу обстоятельств, являются более пробивными. Кто-то из них делает выбор в пользу ассимиляции и попытки "стать латышом", пользуясь терминами Сармите Элерте. Но идентичность — национальная, культурная, религиозная — материя тонкая. И очень многие, будучи вполне интегрированными, трудоустроенными, владея латышским языком, на эмоциональном уровне, видите ли, ощущают: государство не готово принять их такими, какие они есть.

Параллельно в латышских масс-медиа присутствовал и совсем иной образ русскоязычного жителя — жителя не самого благополучного социально микрорайона Риги, необразованного, перемежающего речь через слово матом, дурно воспитанного, разъезжающего на древней "бэмке", украшенной к 9 мая российским триколором. Говорить и писать об этом неприятно, но при всей карикатурности образа отрицать нельзя: часть русскоязычного населения страны действительно маргинализировалась.

Вот несколько печальных характеристик. Способность бойко изъясняться и на русском, и на латышском языках (но лишь на уровне, позволяющем заниматься неквалифицированным трудом). Непроходимая безграмотность, в том числе, если приходится написать хотя бы абзац на родном языке. Косвенно это результат реформы образования, не компенсированный усилиями семьи, способной вкладывать — и интеллектуально, и материально — в развитие ребенка. И эти молодые люди — дети тех, кого власть называла "оккупантами" — живут в ощущении своего социального неблагополучия, низкого социального статуса, этакой обслуги. Такие настроения свойственны трудовым иммигрантам (и часто второму поколению) — приезжей низкоквалифицированной рабочей силе в странах богатой Западной Европы. Социальное недовольство и чувство отчужденности находит выход в попытке идентифицировать себя хотя бы с исторической родиной (что характерно — многие молодые люди никогда не бывали в России!), информация о которой черпается из телевизора и интернета. Наиболее точно эту аудиторию характеризует мнение, которое прозвучало в ходе дискуссий перед референдумом о статусе русского языка в 2011-2012 годах: "Я почитал, что пишут в интернете некоторые защитники русского языка. И подумал — а может уже защищать и некого и нечего? Это же катастрофа — "извЕните" пишут вместо "извИните"…

Словом, внутри русскоязычного общества будет продолжаться дробление по целому ряду признаков — возрасту, уровню доходов, уровню образования, идеологическим предпочтениям, "традиционным" или "западным" ценностям и даже по отношению к политике Владимира Владимировича Путина.

Казалось бы, требованиям, выдвинутым в 90-е к русскоязычному населению, молодежь соответствует. И вот с этой точки зрения требование "стать латышом" — ни что иное как новый виток национализма, в чем-то более опасный. Потому что такие требования уже не вписываются в рамку четких юридических понятий, их можно легко интерпретировать. Именно по этой причине большое значение имеет и включение в текст Сатверсме "преамбулы", в которой говорится о том, что Латвийское государство было создано с целью гарантировать существование латышской нации. Эта декларативная норма фактически ознаменовывает отказ от принципа политической нации, включающей в себя жителей всех национальностей.

Месседж "вы свои, вы наши" сегодня пытается послать русскоязычной аудитории на родном для нее русском языке часть политической элиты, используя в качестве канала коммуникации государственное телевидение. Это главный тренд: теперь русскоязычное меньшинство — это ресурс, который нужно холить и лелеять, чтобы Россия, упаси Бог, не захотела защитить своих соотечественников. Ведь Латвия — государство, с самым большим удельным весом русскоязычного населения среди всех стран-участниц ЕС.

Как бы мы ни оценивали геополитическую конъюнктуру, она уже заставила государство хотя бы косвенно признать, что интеграция не может происходить исключительно на базе латышского языка. Впрочем, немалая часть политической элиты продолжает апеллировать к русскоязычной аудитории исключительно как к пятой колонне.

Все последние годы государство, легко жонглируя словом "интеграция", подталкивало русскоязычную молодежь к выбору ассимиляционного пути как верной гарантии карьерной и социальной успешности. Стань латышом, и успех в Латвии гарантирован. Латышами все стать не захотели, да и просто не смогли. Сферой государственного управления карьера не ограничивается — если тут доминируют латыши, то в бизнесе, и в качестве предпринимателей, и в качестве наемной рабочей силы — русскоязычные жители представлены весьма широко. Главное, чтобы бизнес мог выжить, но это уже немного другая история. К тому же, границы открыты (характерно, что русскоязычные жители уезжали и уезжают преимущественно на Запад, а не в Россию). Параллельно шел процесс маргинализации немалой части русскоязычного населения. Тут тоже все было на уровне полунамеков: принадлежность к русскоязычному меньшинству пытались сделать тождественной принадлежности к низкому социальному классу. И вдруг оказалось, что это опасно для самого государства — ведь именно эта часть общества наиболее внушаема, чувствительна к той же российской пропаганде.

Современный мир оказался слишком большим, а Латвия — лишь его частью, а не центром. На постоянное место жительство в Великобританию, Ирландию, другие страны уезжают самые активные, самые образованные, самые мотивированные и целеустремленные. Как работающие руками, так и работающие мозгами. И латыши, и русскоязычные жители. И где-то на детской площадке в Лондоне или Дублине их дети уже бойко говорят между собой по-английски…