Депрессия, свинина, угроза раздеть жену. Как Латвия до сих пор принимала беженцев  (145)

Этот рассказ добровольца-переводчика вошел в исследование, которое осенью 2015 года проводилось в Латвии по заказу Центра профилактики и контроля за заболеваниями, пишет Delfi.lv. В рамках проекта изучались проблемы, с которыми сталкиваются в Латвии люди, претендующее на получение убежища.

Авторы исследования Айвита Путниня, Сигне Межинска, Кристианс Заланс и Артурс Покшанс провели интервью с 32 беженцами, претендентами на получение статуса беженца или альтернативного статуса. Все участники исследования входили в группу лиц с повышенным риском возникновения психологических проблем, связанных с пережитым в родной стране, процессе миграции или уже в Латвии. Полный текст исследования ("Patvēruma meklētāju uzņemšanā iesaistīto speciālistu un brīvprātīgo pieredze darbā ar patvēruma meklētājiem un garīgās veselības problēmu risināšanā") опубликован на сайте Латвийского Университета.

Один из добровольцев, работающих с беженцами, говорит, что неопределенность по поводу будущего накладывается на психологические проблемы человека: "В прошлом году был парень из Ирака. Пока он сидел в Даугавпилсе, ему сказали — отпечатки пальцев у тебя взяли, если куда-то уйдешь, тебя вернут назад. Он весь год сидел, нервничал, ходил на курсы латышского языка. И в конце концов статус не получил. Это очень трудно. Не каждому, кто там сидит, что-то можно сказать. Слова могут взорвать. Когда человек все время думает, думает. (..) Если человек не знает, что будет дальше, это очень тяжело".

Физические условия содержания беженцев улучшаются, но страх выдворения в родную страну и неизвестность по поводу будущего оказывают сильное влияние не только на индивидуальное самочувствие людей, но и на повседневную жизнь беженцев в целом.

Многие участники исследования говорят, что в центрах содержания и изоляторах ощущается тяжелая атмосфера. Описываются ситуации, когда взрослые мужчины в массовом порядке плачут без явной причины. Резкие перемены настроения, агрессивность и подавленное состояние оказывают влияние и на психологическое состояние добровольцев и специалистов, которые работают с беженцами. После рассмотрения долгой процедуры люди, претендующие на статус беженца — в основном, мужчины — жалуются на головную боль, сонливость и подавленное настроение.

Несмотря на то, что в центре временного пребывания свобода передвижения не ограничена, беженцам не хватает занятий — обучения, работы и т.д. Окружающая среда незнакома, и языковой барьер мешает ее освоить. "Здесь [в Муцениеки] все говорили по-русски, — рассказывает один из подростков. — Не было такой возможности, чтобы кто-то говорил по-латышски. Я тут провел год и вообще не ходил в школу. Все говорят на чужом языке, ты ничего не понимаешь, ни слова. У меня каждое утро болела голова, было на самом деле трудно. Школу я бросил, не ходил в нее целый год".

Несколько участников исследования говорили также о голодовках как крайнем средстве протеста. "Никакого внимания. Их помещают в изолятор. Они говорят: в центре есть медицинский изолятор. В случае голодовки их обычно помещают туда, и за ними наблюдает врач. Но на самом деле нет никакой специальной инструкции, внутренних правил, как действовать в таких случаях. Людей просто наказывают за это. Их просто изолируют в закрытом помещении. И, конечно, нет никакого психолога. Был случай, когда человек 11 голодали одновременно, тогда их поместили и в штрафной изолятор, потому что в медицинском не было места", — рассказывает один из участников исследования.

В целом состояние здоровья претендентов на получение убежища не самое лучшее — стресс в процессе миграции провоцирует обострение хронических заболеваний. Чаще всего люди сталкиваются с обострением анемии, язвы желудка, с дефицитом витамина D. Среди беженцев есть дети с врожденными генетическими заболеваниями, больные гепатитом С. В интервью также упоминаются и проблемы с зависимостями — например, от наркотиков.

У многих беженцев недостаточно информации о репродуктивном здоровье, контрацепции и сексуально-трансмиссивных заболеваниях. На контрацептивы у них зачастую не хватает денег. Авторы исследования отмечают, что сейчас нет возможности проверить беженцев на ВИЧ, гепатит С и т.д.

Один из добровольцев, который в свое время тоже получил убежище, заявил в интервью: "Когда я попал в Европу, я впервые узнал, что такое презерватив. Я не был там (в родной стране — Ред.) 20 лет, может, ситуация изменилась. Через интернет я читаю, что там есть много служб, которые обучают людей разному. Может, люди что-то знают. Я, например, здесь ни с одним про это не говорил".

В исследовании сказано: с одной стороны, статус ищущего убежища не дает этим лицам подрабатывать, с другой — размер получаемого пособия не позволяет оплатить и сами медицинские услуги, и даже поездку в медучреждение. Бывали ситуации, когда услуги приходилось оплачивать через софинансируемые Евросоюзом проекты или организовывать сбор пожертвований.

Одна из главных проблем беженцев — недоступность необходимых услуг детям. Один из специалистов сферы здравоохранения описал проблему так: "Весной этого года мы получили сигналы от центра в Муцениеки, что сразу у нескольких семей нет доступа к медицинским услугам. То есть они могут рассчитывать лишь на "скорую помощь" и первичный уход, в который не входит лечение зубов. Дантист поможет лишь в случае, если болит зуб и необходимо его вырвать. Вот и все".

Исследователи признают, что ограниченный доступ к услугам здравоохранения уже сам по себе является фактором, который вызывает дополнительное напряжение между беженцами и специалистами.

Данная тема становится причиной для конфликтов и непонимания. Например, медперсонал рассказывает, что в случаях, когда они привезли клиента к специалисту, однако работник счел его жалобы неоправданными, беженец зачастую обвиняет всех в сговоре. При этом отмечается, что проблемы с доступностью услуг здравоохранения имеются и у латвийцев, поэтому нельзя винить медицинскую систему Латвии в том, что она не решает проблемы именно мигрантов.

Те мигранты, которые получили статус беженца, находятся в той же нише, что и другие жители Латвии, однако им не хватает знания основ системы здравоохранения в Латвии, к тому же мешает языковой барьер.

В исследовании отмечается, что в Латвии тяжело найти профессиональных и специально обученных для здравоохранения переводчиков. К тому же переводчиков, знающих редкие языки, немного.

"Сначала я очень старательно искал переводчика, официального переводчика. Но такие есть лишь в МВД. А если звонить в Минобразования или другое министерство, то там ничего не могут ответить. Может быть, сейчас ситуация изменилась, но три-четыре года назад я не мог найти официального переводчика", — рассказал один из участников интервью.

Вот так бывший соискатель убежища описал ситуацию, когда он впервые столкнулся с вызовом "скорой помощи" и больницей: "Знаешь, сначала, когда я оказался тут, было трудно. Сейчас уже… Знаешь, что происходит внутри, когда видим женщину. Когда вижу, уже волосы дыбом становятся. От стыда. Когда у меня очень сильно заболел желудок, отвезли в Гайльезерс. Ночь. Подключили к системе. Просыпаюсь — лежу полуголый, уж прости. Приходит 25-30 молодых девушек и только один доктор-мужчина. Мне пояснили, что это студенты из университета. И все они меня за что-нибудь трогают. Вот тут больно, а тут? Я уже забыл про свою болезнь. Было очень стыдно и я ничего не мог сказать".

Особой зоной табу и для мужчин, и для женщин Востока является репродуктивное здоровье и планирование семьи.

Похожим образом педагоги говорят и о выборе школы для подростков — в оценку уровня претендента следует включить оценку школьника, его пожелания, а не просто определить уровень знаний. Несовершеннолетние беженцы — особая группа, подчеркивают исследователи. Часть подростков попадает в Латвию без родителей, и работа с ними особенно важна для успешного процесса интеграции.

В двух интервью с разных точек зрения упомянут один и тот же случай, когда увлеченный исламом подросток попал в сельскую приемную семью, где не только употребляли в пищу свинину, но и готовили на той же плите еду для свиней. Парень протестовал против таких условий жизни, однако правозащитные ведомства решили, что он высказывает неуважение к оказываемой ему помощи.

"Так бывает, что в приемные семьи берут и детей с различными проблемами со здоровьем. И вот этому парню не понравилось жить в одной комнате с душевнобольным молодым человеком. Были и другие требования: отдельную комнату, например. Затем не понравилось, что женщина, которая готовила еду для всей семьи, использовала ту же плиту для приготовления пищи для скота — ведь это была деревенская семья. И он сказал, что на его родине так не делают и что тут он жить не будет", — рассказал участник интервью.

В свою очередь, представитель школы данную ситуацию описал иначе. "Он приехал ко мне и сказал: заберите меня обратно, я там не могу ни есть, ни пить. Понимаете, он мусульманин, а еда была, как и принято в деревне, со свининой. У них другая ментальность. Может быть, они потом научатся, но не слишком этого хотят. Им нужны рис, овощи, курица… Этот мальчик очень исхудал".

Вспоминает специалист по здравоохранению: "У меня был один пациент, который… признался, что в свое время его очень, очень ужасно пытали. А вообще он очень благосклонно настроен. Я порекомендовал обратиться к психиатру или психотерапевту, но на этом все и закончилось. Беженцы не могут принять, что им нужно идти лечиться у психиатра".

Это подтвердили и другие специалисты: "Что касается помощи жертвам насилия и пыток, то у нас, можно сказать, существует огромная трещина в этой сфере. Нет никакой системе, как таких людей выявлять, и никто не берет в расчет их нужды. Государственные учреждения не обращают на это внимание. Такое фиксируется лишь в личном деле персоны, если человек упоминает это как причину для того, почему ищет убежища. Внимание обратят, если покажет какие-нибудь телесные повреждения".

"До сих пор в центре задержания и Муцениеках не было психологов и социальных работников. Насколько помню, в рамках проекта можно было поговорить с психологом, но проблема заключалась в недостаточном знании языка… Можно сказать, что у ищущих убежища нет никакой психологической поддержки и плохое душевное самочувствие. Особенно у тех, кто находится в Даугавпилсе", — пояснил специалист.

О таком травматичном опыте рассказал один из добровольцев, который в свое время сам запрашивал статус беженца в Латвии. "Психологически плохо. Чувствуешь, что везде начинаются боли. Я получил язву желудка. Сижу, нервничаю, нервничаю и не могу поесть. 7-8 лет мучался, все время лечил желудок. Ты никому не можешь рассказать о своей ситуации. Все копится внутри. Начинаешь седеть, настроение ужасное, болит желудок", — рассказал мигрант.

В целом отмечается, что психологические травмы в ходе общения с различными учреждениями мигранты чаще всего получают не из-за своих социальных навыков или душевного состояния, а из-за отношения представителей принимающей стороны к беженцам в целом — присутствуют и страх, и различные предубеждения, и недостаток знаний.

Поэтому, как уверяют исследователи, социальным менторам беженцев очень важно не только работать над тем, чтобы беженцы лучше адаптировались, но и помогать различным учреждениям более качественно оказывать мигрантам услуги, помогая работникам преодолеть барьеры в общении и предрассудки.

Также необходимы единые стандарты в вопросах защиты интересов детей, а также поддержка семьям беженцев с детьми, если интересы здоровья и развития находятся под угрозой.

Содержание образовательных программ и для взрослых, и особенно для детей следует приспособить под людей, для которых латышский язык не является родным и изучается сравнительно недавно. Например, в билингвальных школах Латвии имеются разные требования для каждой из программ, однако отдельных требований к беженцам пока не существует. Следует понимать, что детям мигрантов нужно больше времени на выполнение заданий, к тому же язык некоторых заданий слишком сложный.

Также необходимо оказывать поддержку тем специалистам, которые работают с соискателями статуса беженца, и создать регистр переводчиков, который поможет найти в Латвии человека со знаниями специфических языков.