Во время песенной революции Марина Костенецкая была избрана депутатом Верховного Совета СССР от Народного фронта Латвии. За независимость республики она боролась в Кремле", — говорит Стражнов. С Костенецкой он был знаком с конца 80-х. В те времена Стражнов открыл одно из первых рекламных агентств, а Костенецкая была звездой публицистики. Ее проблемные статьи в газете Padomju Jaunatne читала вся Латвия, а книги расходились мгновенно…
"Ее имя сегодня вписано в латышские школьные учебники по истории. Но, как известно, имя может жить своей самостоятельной жизнью, а вот сам человек к старости всегда остается наедине с собой. В квартире Марины все очень скромно — жизнь среди книг, картин и фотографий. Единственное, что свидетельствует о былой славе — полка, плотно уставленная папками с письмами читателей. Ведь в ХХ веке люди общались не телеграфным стилем СМС в телефоне, а писали подробные письма на бумаге и от руки. Таких писем в писательском архиве Марины Костенецкой более трех тысяч…"
Про героиню. 'Может, я ошибалась... Но никогда не делала карьеру в сотрудничестве с кровавым режимом'
"Внутренне она уже приготовилась к переходу в иной мир, но это ее нисколько не страшило, — рассказывает Георг. — Марине довелось много путешествовать по Азии — она бывала в Китае, Японии, Малайзии, трижды посетила Индию. Так что восточная философия, включающая в себя понятие реинкарнации, для нее совсем не чужда…"
Тем не менее Георг обратился за помощью к целителю Михаилу Мошенкову, который буквально поставил писательницу на ноги и вернул ей вкус к жизни. Марина Костенецкая решила, что "должна успеть рассказать, сколько добра и света жило в людях моего поколения, хотя все мы жили при страшном политическом режиме". Поскольку несколько лет назад Георг переехал жить из Риги в провинцию, соавторы писали книгу большей частью в общении по "скайпу" и постарались максимально сохранить стиль и атмосферу переписки. Вплоть до обсуждения нюансов стрижки газонов и свиноводства.
Перед глазами читателей пройдет вся жизнь Марины Костенецкой — от девочки, чей отец был объявлен врагом народа и пособником нацистов, до популярной писательницы с многотысячными тиражами, русской героини Народного фронта, которая оказалась непонятой значительной частью русскоязычной Латвии. Авторы покажут самые неожиданные повороты судьбы Марины Костенецкой — комсорга чукотских оленеводов, проводника состава с латвийскими бурыми телками, последней надежды Анастасии Цветаевой, народно избранного депутата Верховного Совета, защитницы прав детдомовцев…
"Я готова к помоям, которые будут вылиты на мою голову после выхода нашей книги, — признается Марина Костенецкая. — Потому что писала книгу честно, как честно прожила и всю свою жизнь. Возможно, в чем-то была неправа, возможно, в чем-то заблуждалась. Но никогда не делала карьеру в сотрудничестве с кровавым режимом. За ошибки готова отвечать перед Богом, но никак не перед коллаборационистами нового разлива из безопасного ХХI века…"
С разрешения авторов портал Delfi публикует несколько ярких выдержек из книги.
Про коммунистов бывших и настоящих. 'Сейчас всех их скопом разоблачать — это очередная подлость'
"…Я с интересом читаю всплывающие нынче разоблачения недавних героев Атмоды "праведниками" новейшей истории. Например, выпущенный издательством "Atēna" трехтомник "Mūsu vēsture: 1985-2005". ("Наша история: 1985-2005"), в котором о тех, кто реально возглавил движение за восстановление независимости Латвии, брезгливо вытирают ноги новоиспеченные историки.
Оказывается, очень легко пригвоздить к столбу позора всех и вся — мол, мы, пишущие историю Латвии времен Атмоды, объективны и знаем всю подноготную тех, кто боролся за независимость. Да, конечно, секретарь ЦК Латвии по идеологии Анатолий Горбунов политическую ориентацию поменял вовремя. Но, с другой стороны, и критикующий Горбунова в своих мемуарах лидер Народного фронта Дайнис Иванс в застойные времена СССР тоже был далеко не диссидентом. Его прочувствованный некролог на смерть Брежнева тоже может когда-нибудь всплыть со страниц старых газет!
И в то же время Атмода не могла состояться ни без Горбунова, ни без Иванса. Не могла она состояться и без легендарного председателя Союза писателей Латвии Яниса Петерса, и без популярного журналиста-международника, профессора Маврика Вульфсона… Список можно продолжить.
Возведенная сегодня в ранг чуть ли не главной диссидентки Латвии Лидия Ласмане-Доронина просто в силу своего весьма скромного положения на социальной лестнице общества не могла возглавить "Песенную революцию". Нужны были смелые, харизматичные лидеры, имена которых были бы на слуху, кого узнавали в лицо, а таковые, увы, в то время зачастую находились у власти (в политике, в прессе…). И сейчас всех их скопом разоблачать — это очередная подлость журналистов, берущихся написать правильную историю…"
Про травлю из-за отца. 'Ну, вы уж как-нибудь определитесь — дочь фашиста или польская жидовка?'
Будучи юристом, начал было работать по специальности, но столкнувшись с тем, что ему в обязанности вменялось и оформление документов на отправку мирного населения в Германию на принудительные работы, сразу же ушел с хорошо оплачиваемой должности и устроился корректором в русской газете "За родину". Да, газета выходила на оккупированной территории. Но отец был в ней всего лишь корректором, а никак не редактором и даже не корреспондентом, то есть занимал чисто техническую должность…"
Marina Kostenecka: "Отец, отбыв десятилетний срок заключения на шахтах Воркуты, после смерти Сталина был признан не имеющим судимости и поражения в правах и смог воссоединиться с семьей, то есть приехать к нам с мамой в Ригу. Арестовали отца за месяц до моего рождения, так что мы с ним друг друга увидели впервые, когда мне было уже 10 лет".
В книге Марина Костенецкая подробно рассказывает, как во время ее избирательной кампании в Верховный Совет СССР в 1989 году с подачи КГБ "всплыла" и была использована история отца. Вот, например, что произошло на встрече с избирателями в Ливаны.
Marina Kostenecka: "…Из зала пошли провокационные записки: "Отрекись от фашиста отца, иначе мы за тебя не будем голосовать!". Помню, я ответила, что если сейчас отрекусь от отца, то завтра с такой же легкостью отрекусь и от них, своих избирателей, так что пусть лучше сразу голосуют против меня. Ответ на одну записку даже развеселил зал. Кто-то не очень умный написал: "Почему ты скрываешь свою национальность? Ты ведь не русская, а польская жидовка". На что я ответила: "Ну, вы уж как-нибудь определитесь — дочь фашиста или польская жидовка? Одно с другим не вяжется…"
Про русский язык и культуру Латвии. 'Сегодняшние 'хранители' скорее озабочены сохранением советской культуры
Marina Kostenecka: "А где он (русский язык) сегодня сохраняется чистым?! В России?! Не смеши мои тапочки… Боюсь, что сегодня чистым русский язык остается только у потомков первой волны эмиграции в Европе. Да, в Латвии, конечно, говорить о сохранении русской культуры сложно. Сегодняшние "хранители" скорее озабочены сохранением советской культуры — а это далеко не то же самое, что русская культура. Нас, потомков старых русских, идеологи могущественного Интерфронта всех скопом объявили пособниками фашистов, мои книги в Риге к продаже отказались принять так называемые "русские" магазины…
В Латвии вместо русского языка существует смесь советского (из Зощенко), белорусского, латгальского и латышского — всего понемногу. Но зато какие амбиции у целого десятка общественных организаций, как бы представляющих "русскую культуру"!
Marina Kostenecka: "…общаться с русскими мне труднее, чем с латышами. Это результат пропаганды идеологов Интерфронта против Народного фронта как такового, а против моей личной принадлежности к этой организации вдвойне. И хотя для дежурящих у костра русских идеи Интерфронта абсолютно неприемлемы, все же тон, которым задают мне вопросы эти защитники баррикад, звучит настороженно:
– Вы ведь русский человек, правда? Тогда почему вы вступили в латышский Народный фронт?
Отвечаю на вопрос вопросом:
– Но вы ведь тоже русский человек. Так что же вы здесь сидите ночью вместе с латышами?
– Я? Ну, я защищаю свою родину от Рубикса. Я здесь родился.
– Ну вот видите — сами же и ответили на свой вопрос. Я тоже здесь родилась.
И еще. В Латвии я защищаю честь России. Понимаете, очень не хочется, чтобы родина моих предков вписала в мировую историю еще одну страницу кровавого подавления волеизъявления к свободе небольшого народа. У латышей есть право стать свободными и независимыми от империи в собственном доме".
Про поездку в Чернобыль. 'Теперь я знаю, как будет выглядеть наша планета после ядерной войны'
Зловещая тень Чернобыля нависла не только над СССР, но и над другими странами. Конечно, я внимательно следила за информацией о катастрофе не столько по советской прессе, сколько через "вражеские голоса" зарубежных радиостанций… Поздним октябрьским вечером 1986 года в Риге на троллейбусной остановке возле Матвеевского рынка… вдруг, как из-под земли, прямо передо мной вырастает фигура поэта Улдиса Берзиньша. Я, конечно, обрадовалась знакомому человеку, потому что ждать в одиночестве последний троллейбус становилось уже неуютно. Мы обменялись несколькими незначительными фразами, после чего Улдис безо всякого перехода задал мне дурацкий вопрос: "Хочешь в понедельник лететь в Чернобыль?"
Конечно, сказанное я всерьез не восприняла, подумала, что коллега шутит, но прежде чем успела сказать ему, что шутка неудачная, поэт Улдис Берзиньш ровным монотонным голосом, как некую рутинную информацию, стал излагать суть дела. Очевидно, в предыдущие дни я была в разъездах по Латвии на встречах с читателями, поэтому до меня не смогли дозвониться, и я просто была не в курсе, что Союз писателей проводит акцию по сбору книг с автографами для отправки в латвийский полк ликвидаторов, работающих на устранении последствий аварии в Чернобыле.
Библиотечку собрать удалось быстро — ни один писатель не отказался подарить свою книгу со словами благодарности и поддержки ликвидаторам. Но дальше возникли проблемы: необходимо было найти трех писателей-добровольцев, которые согласились бы доставить собранные книги в радиоактивную Зону. Но почему же книги нельзя отправить просто посылкой, без персонального сопровождения? И тут, в ответ на мой логичный вопрос, все тем же ровным монотонным голосом Улдис Берзиньш сообщил главное: приказ об акции по сбору книг пришел в Союз писателей из ЦК партии.
Дело в том, что в латвийском полку случилось подряд два ЧП: не выдержав эмоционального напряжения, повесился один из врачей медицинской роты, а через день его примеру последовал и рядовой… В ЦК партии забили тревогу — суицидальные настроения могут принять характер эпидемии, необходимо срочно поднять боевой дух посланных в зону резервистов!
Самое подлое заключалось в том, что сразу же после аварии людей призывали, якобы, на обычные военные сборы сроком на два месяца. Где эти "сборы" будут проходить и в каких "учениях" резервистам предстоит участвовать, никому не говорили. О том, что послушно отправившийся из дома по повестке в военкомат человек нежданно-негаданно оказался в радиоактивной зоне, родственники зачастую узнавали лишь спустя несколько дней… Но — со дня призыва и сам резервист, и родственники начинали считать дни до окончания сборов. Два месяца.
За лето часть резервистов действительно сменили другие люди, но большинству в сентябре вдруг объявили, что они уже все равно получили "свою дозу радиоактивности", новую партию резервистов отправлять в Зону на облучение нет смысла. Так что придется призывникам первой волны оставаться здесь до конца, то есть до момента завершения строительства защитного саркофага над четвертым взорвавшимся блоком электростанции. Вот это циничное заявление военного командования и стало спусковым крючком для самоубийств в латвийском полку.
Отменить решение армейских чинов ЦК партии не мог, но поднять в полку боевой дух можно было попытаться. Однако и тут случилась осечка: на весь Союз писателей Латвии нашелся всего один человек, согласившийся добровольно ехать в Чернобыль — поэт Улдис Берзиньш. Как он позже сам мне то ли в шутку, то ли всерьез объяснил — двое детей у него уже есть, третьего заводить не планирует, так что облучения он уже не боится…
Вторым сопровождающим писательскую библиотечку в Зону по партийной линии был назначен уже не писатель, а журналист Андрис Спрогис. На тот момент Спрогис на непродолжительный срок был утвержден главным редактором газеты Союза писателей "Литература ун Максла", и его ЦК мог отправить в Чернобыль добровольно-принудительно. Ну, а третьего так и не нашли…
Лететь надо в понедельник утром. И вот около полуночи в субботу мы с поэтом Улдисом Берзиньшем стоим на абсолютно пустой улице Ленина (нынешняя Бривибас) возле Матвеевского рынка, и коллега спокойно объясняет мне, что приезд двух мужиков в Зону никак особенно не скажется на настроении уставших резервистов, а вот если бы они увидели у себя в полку популярную писательницу, женщину… Короче говоря, последний ночной троллейбус 17 маршрута еще не успел доехать до Матвеевского рынка, когда я сказала Улдису: "В понедельник летим вместе".
Третье командировочное удостоверение в Союзе писателей выписали в воскресенье, а рано утром в понедельник к дому каждого из нас троих подъехала машина "Волга" из гаража ЦК, и писательский десант с комфортом был доставлен на военный аэродром, откуда спецрейсом нам надлежало лететь в Чернобыль.
Помимо нас в самолете летело человек двадцать новых резервистов ("партизан", как их называют в народе) на смену комиссованным в Зоне по состоянию здоровья ликвидаторам. Выглядели "партизаны" весьма живописно: средних лет мужчины в военной форме БУ, с длинными, свисающими из-под пилоток волосами, с одинаковыми вещевыми мешками, небрежно накинутыми на одно плечо — военной выправки нет и в помине. Это были люди сугубо штатских в мирной жизни профессий — шоферы, инженеры, художник — некоторых из них военкомат, как выяснилось, забрал на сборы среди ночи прямо с постели…"
В книге Марина Костенецкая в подробностях рассказывает о том, как с двумя коллегами-мужчинами побывала в "мертвой Зоне" и видела, как ликвидаторы, заменив собой выбывшего из строя японского робота, сбрасывали с крыши реактора смертельно радиоактивные графитовые стержни. Свое повествование она завершает историей встречи с одним из латвийских врачей, бывшем в Чернобыле.
Marina Kostenecka: "…я обещала, Георг, рассказать еще о латвийских чернобыльцах на крыше третьего блока, когда они заменили собой вышедший из строя японский робот. Самой мне эта история в подробностях тоже стала известна лишь много лет спустя, когда из-за возникших проблем со здоровьем я, наконец, решилась все же обратиться в Центр радиологической медицины в Республиканской больнице Страдиня. Там надо было вставать на чернобыльский учет, а для этого предъявить документы, подтверждающие факт моего пребывания в 1986 году в Зоне.
Среди прочего я принесла на прием врачу и свою опубликованную после поездки в "Падомью Яунатне" статью "Будни Чернобыля. Осень". Начиналась статья словами о начальнике медицинской роты докторе Андрисе Юнге: "Доктор Юнга, что вы делаете на этом страшном болоте? Вы — детский врач. Вы — такой ярко выраженный интеллигент. Доктор Юнга, вы ведь не умеете командовать!" Врач, прочитавшая этот текст, вдруг поднимает на меня глаза и говорит: "Юнга? Месяц назад он тоже встал у нас на учет". Находит его карточку — телефон не указан, есть только адрес: город Иецава, улица, дом…
Конечно, на следующий же вечер на машине своих друзей я была уже в Иецаве. Дверь открыла жена доктора Юнги. На лестнице было темно, и она меня не узнала. Подумала, как потом выяснилось, что по делу пришла какая-нибудь родственница маленького пациента. Меня пригласили пройти в дом. С раскинутыми для объятий руками я влетела в ярко освещенную кухню и… тут же соляным столбом застыла на пороге: на табурете передо мной сидел совершенно седой доктор Юнга с одной подвернутой штаниной, а рядом у стены стояли костыли и отстегнутый протез.
Вместо радостных объятий, я смогла ему только негромко сказать: "Наше братство свято". А он вдруг покраснел до самых корней седого ежика на голове, встал, неловко балансируя на одной ноге и сделал шаг мне навстречу: "Да. Но видите, я тоже уже не тот".
…Эта встреча с доктором Юнгой состоялась в 2004 году, через 18 лет после нашего знакомства в Чернобыле. Я давно уже работала на Латвийском радио и, отправляясь в Иецаву, в предвкушении эксклюзивного интервью, конечно, положила в сумку диктофон. Но после того, что я увидела в доме детского врача Иецавской поликлиники Андриса Юнги, мой рабочий инструмент так и остался без дела лежать в сумке. Мы с Андрисом просто сидели за кухонным столом и говорили, говорили…
В тот вечер я узнала, что за эти годы доктор Юнга перенес пять тяжелых операций. Что от государства ему вроде бы полагаются даже двойные льготы — как репрессированному в детстве во время депортаций 1949 года и как инвалиду-чернобыльцу. Однако реально получить эти льготы не очень-то получается, потому что ходить по бюрократическим кабинетам с протянутой рукой у Юнги больше нет сил. Еще я узнала, что ему полагается бесплатный импортный протез, но стоит он дорого, так что государство пока смогло предоставить чернобыльцу только такое изделие, которые производились когда-то на советских заводах для инвалидов Отечественной войны.
Через неделю я приехала в Иецаву еще раз. Теперь радиоинтервью с доктором Юнгой было уже заранее оговорено. Диск с этой аудиозаписью хранится сегодня в моем писательском архиве, и сейчас я хочу привести тот отрывок из интервью, который относится непосредственно к работам по ликвидации последствий аварии на крыше третьего блока Чернобыльской электростанции.
М.К. Люди шли на крышу, на эту очень опасную операцию, добровольно или "добровольно-принудительно" их посылали? И как вообще было принято решение именно людей латвийского полка туда посылать?
А.Ю. Командованию полка был отдан приказ выделить из подразделений определенное количество добровольцев, и из медицинской роты я должен был выделить шесть человек. На вечерней поверке это было объявлено, и в очень короткое время из строя вышли все шесть человек.
М.К. Эти ребята, которые сделали шаг вперед из строя, они осознавали, куда они пойдут, что им предстоит делать и насколько это опасно?
А.Ю. Я думаю, что они это вполне осознавали. Тем более что записывались ведь адреса близких родственников и, конечно же, говорилось, что много чего там неясного.
М.К. То есть они идут в неизвестность…
А.Ю. Да, так оно и было.
М.К. Вы можете назвать имена тех первых шестерых добровольцев? Потому что, насколько я знаю, потом уже не было принципа добровольности, а был принцип разнарядки — столько-то человек поставить на крышу!
А.Ю. Из медицинской роты это был Верещагин Юрий, Фесько Василий, Кытманов Юрий, Грудилов Вячеслав, Желанов Игорь и Дударев Семен. Считаю, что с их стороны это действительно было большое мужество. Интересно было бы узнать, как сложилась их дальнейшая судьба? Ведь двое из них получили свыше двадцати пяти рентген… Ну, переоблучились! Их на второй день отправили в госпиталь при Киеве, но вечером их вернули с рекомендациями срочно доставить по месту жительства.
М.К. Сколько был фон на крыше? Вот официально — сколько рентген там было?
А.Ю. На крыше… Ну, нам сообщили, что фон где-то четыреста, шестьсот рентген в час. А на одной из сторон трубы даже до тысячи семисот рентген в час. Личный состав не знал этих цифр. Это знали, эти цифры, мы, офицеры из довольно узкого круга…
Про современную Латвию. 'Раскол по национальному признаку стал одним из краеугольных камней всех негативных процессов'
Marina Kostenecka: Как писал Эдвард Радзинский еще в 1995 году — "Поле битвы после победы принадлежит мародерам". И это, к сожалению, так. И не только в Латвии. Если мы возьмем все союзные республики бывшего Советского Союза, изменения произошли примерно одинаковые — к власти пришло новое более молодое поколение.
Кем были эти люди? Это были комсомольцы 80-х, прагматичные, без особых этических и моральных тормозов, они стали строить новые государства, внешне напоминающие старые демократии, но ничего общего с ними не имеющие. По сути — это все были советские люди в классическом понимании этого слова. Т.е. для них личный комфорт в самом примитивном понимании по-прежнему оставался выше интересов страны и народа. Более того, сам народ стал источником их доходов.
Началось фантастическое социальное расслоение общества. Я помню пережитый шок, когда Глава банка Латвии определил себе зарплату в 6000 латов. На фоне того, что получали в то время врачи, учителя да и ученые в научных институтах, это была просто запредельная, космическая сумма! Вот уж действительно, как говорится, когда мама не сказала… Но общество безропотно проглотило эту пилюлю. Как потом безропотно соглашалось и с другими решениями Сейма и Кабинета министров.
Наши с тобой бывшие коллеги и знакомые вдруг оделись в смокинги, сели в мерседесы и стали изображать из себя аристократов, принцев крови, новую элиту. Но ведь изображать еще не значит быть! Аристократом ты станешь, когда изживешь из себя холопскую мораль — из грязи в князи — и вместо того, чтобы кичиться незаслуженным богатством, подумаешь о том, для чего это богатство на твою голову вдруг свалилось…
Вот цитата того времени из интервью газете "Час" политика, депутата Сейма Илзе Крейтусе: "Напомню только одну деталь: все эти годы, пока Эйнарс Репше был руководителем Банка Латвии, то есть одним из высших должностных лиц страны, ему было позволено самому себе назначать зарплату! И Репше, глазом не моргнув, определил себе зарплату в 6000 латов и еще премию в 6000 латов. Но объясните мне, как руководитель государственного учреждения может сам назначать себе зарплату? Почему такое же право не дается, например, директору школы?
Этим примером я хочу подчеркнуть только одно: была создана экономическая база для того, чтобы Репше мог делать то, что он хочет. И такую зарплату Репше назначил себе в то время, когда пенсия в Латвии составляла всего 15 латов! И когда мы в Сейме спросили президента Банка Латвии Эйнарса Репше об этом, он так же, как и сейчас, назвал это очернением и разглашением секретной информации".
Подобные примеры мы видим не только в Латвии, но и в России, и во многих других постсоветских республиках. Самое интересное, что "агрессивно-послушное большинство" (гениальное определение Юрия Афанасьева!) молча соглашается с таким положением дел. Еще раз приходится повторять расхожую фразу: можно вытащить парня из Кемерово, но невозможно вытащить Кемерово из парня.
georgijs straznovs: А эстонцы как-то выкрутились в аналогичной ситуации. Мы же имеем очередной "совок" — недальновидное, коррумпированное, мстительное и совсем нехристианское (читай: неевропейское) государство. Скажешь, нет? Спроси об этом у врачей, учителей, у крестьян, у среднего и мелкого бизнеса, у всех, кто работает, у всех, кто составляет соль земли любой нации.
Кто-то из политиков еще в 90-е сказал — "Латвия будет принадлежать десяти семьям". И таки Да. А остальным куда податься? В Ирландию? "Лучшими намерениями" мы вымостили эту дорогу сама знаешь, куда. Мы с Россией в этом плане идем ноздря в ноздрю. И в плане качества дорог, кстати, тоже.
Marina Kostenecka: Эстонцы оказались мудрее и прагматичнее латышей. Тут несколько моментов. Во-первых, благодаря Президенту Тоомасу Ильвесу, эстонцы закрыли путь в управление государством бывшим комсомольцам, чекистам и партноменклатуре. Они сделали цивилизационный прорыв, чтобы, как Моисею, не водить еврейский народ по пустыне сорок лет, пока вырастут новые поколения, не знавшие, не имевшие опыта египетского рабства.
Мы же проделали это только частично (запретили баллотироваться в выборные органы власти бывшим сотрудникам КГБ), а для бывшей партноменклатуры оставили открытыми все двери! Поэтому сегодня имеем то, что имеем.
Это один аспект, отличающий Эстонию от Латвии. А другой, куда более существенный, касается отношения национальной элиты к нацменьшинствам, проживающим на территории стран, обретших в конце ХХ века независимость от советской метрополии. Ведь, что греха таить, эстонцы так же, как и латыши, мягко говоря, недолюбливают русских. И те, и другие ввели в своих странах такое политическое новшество как "паспорт негражданина". Но эстонцы просчитали возможное поведение неграждан на несколько шагов вперед и сразу пошли на некоторые уступки этой категории своих жителей. Например, разрешили участвовать в муниципальных выборах, более гибко и обдуманно стали проводить реформу по переводу школ нацменьшинств на государственный язык обучения, ну, и т.д., и т.п.
В Латвии же вся дальнейшая политика в отношении неграждан была сформулирована национал-радикалом Юрисом Добелисом в одной фразе: "Нам не надо, чтобы вы знали латышский язык. Нам надо, чтобы вы знали свое место". И это было сказано априори сразу всем русскоязычным! И тем, кто с пеной у рта защищал советскую власть в Интерфронте, и тем, кто на стороне Народного фронта плечом к плечу с латышами стоял на баррикадах. За примером ходить недалеко.
Ты сам, Георг, вспоминаешь Александра Демченко, оператора из киногруппы Юриса Подниекса. Демченко, рискуя жизнью, снимал в ночь на 13 января 1991 года кадры штурма советской армией телевизионной башни в Вильнюсе. Ну, а после восстановления независимости Латвия отказалась предоставить ему гражданство. Имеет он право обидеться на новую власть? Думаю, что более чем…
Да, конечно, сегодня спекуляция вокруг баррикад со стороны тех русских, которые в лучшем случае просто отсиделись в те ночи дома у телевизоров, накручивается без стыда и совести! Мы, мол, все были на баррикадах, а латыши не дали нам гражданства. Нет, дорогие товарищи, не все вы там были!
Другое дело, что существуют факты, которые неопровержимо подтверждают: да, действительно после восстановления независимости новые власти предали лояльных Латвии русских. Я имею в виду возникшие на волне Атмоды Гражданские Комитеты. Эта общественная организация занялась составлением списков потенциальных граждан будущей независимой Латвии. Меня и по сей день гложут сомнения, не была ли вся эта затея со списками провокацией КГБ? Ведь тот, кто изъявит желание стать гражданином нового государства, тем самым тут же попадет и в поле зрения органов как противник советского режима!
Как бы то ни было, уже в декабре 1989 года в пунктах регистрации Гражданских Комитетов в списках числилось более семисот тысяч человек, добровольно прошедших регистрацию. Гражданство по этим спискам было обещано каждому написавшему заявление, независимо от того, был ли человек гражданином Первой Латвийской Республики, является ли прямым потомком тех граждан или приехал в Латвию уже после установления советской власти, то есть после 1940 года.
Так вот, из этих семисот тысяч пожелавших стать гражданами будущей Латвийской Республики, тридцать тысяч человек действительно приехали в Латвию только после 1940 года. Ну а когда независимость была реально восстановлена, и Верховный Совет ЛР принял Закон о гражданстве, выданные Гражданскими Комитетами в ЛССР удостоверения были просто-напросто аннулированы. Людям, которые с большим риском для себя и своих семей шли регистрироваться в граждане в 1989 году (советская власть еще и не думала сдаваться!), сказали, что гражданство им просто не полагается…
Институт натурализации в Латвии возник лишь несколько лет спустя. Но теперь, однажды преданные властью, люди уже не спешили идти сдавать экзамены для получения гражданства. Еще раз напомню — десять библейских заповедей в ХХ веке никто не отменял! Ложь порождает не только обиду, но и возбуждает в обманутом человеке самые низменные чувства, нередко, увы, и жажду отомстить за пережитое унижение. Так что раскол общества по национальному признаку стал одним из краеугольных камней всех негативных процессов, которые мы сегодня в Латвии наблюдаем…"
Marina Kostenecka: "…во время "Песенной Революции" народ искренне жаждал восстановления исторической справедливости! Нам казалось, стоит Латвии обрести независимость — и все будут счастливы. Латыши говорили: "Хоть в пастолах, но ходить по своей свободной земле!" А когда свобода была достигнута, вдруг выяснилось, что в 21-м веке в пастолах по Европе уже далеко не уйдешь.
Точных статистических данных нет, но, боюсь, что за годы независимости из-за сложившейся экономической ситуации число покинувших Родину латышей уже превысило количество депортированных Советской властью граждан Первой Латвийской Республики. Вся разница в том только и состоит, что две основных волны советской депортации (1941, 1949 годы) проходили под конвоем НКВД в вагонах для перевозки скота на восток от границ Латвии, а в конце двадцатого — начале двадцать первого века слово депортация корректно заменили определением экономическая эмиграция. Эта "эмиграция" проходила (и, увы, продолжает проходить!) уже не в телячьих вагонах, а в комфортабельных самолетах с дешевыми авиабилетами наших олигархов.
На сей раз исход идет не на восток, а на запад от границ государства. Но!… При такой политике Латвия безвозвратно теряет своих граждан! В страны Запада мы массово поставляем готовых налогоплательщиков".