Фото: Ольга Павлова
"Мы, наверное, первое поколение русских, которые не заставляют латышей говорить по-русски, а сами пытаются говорить по-латышски. Что, кстати, довольно трудно: как только слышат твой акцент, то немедленно переходят на русский", — говорит известный российский журналист Валерий Панюшкин. "Облегчите жизнь тем, кто хочет выучить язык, помогите с теми же курсами, с титрами на русском в театрах, чтобы людям легче было интегрироваться в нашу культуру. Все известные мне люди, которые переехали сейчас из России, тем или иным образом учат латышский. В конце концов наш главный союзник — Америка — создана эмигрантами. Когда люди были не согласны, они бежали. Лучшие убегают", — считает Дмитрий Крупников, его новый друг из Риги.

Известный российский журналист, писатель и попечитель многих благотворительных фондов Валерий Панюшкин познакомился с Дмитрием Крупниковым, заместителем председателя Рижской еврейской общины, на мероприятии, которое устроила популярная российская актриса Чулпан Хаматова, после нападения армии РФ на Украину покинувшая страну и уже два года живущая и работающая в Латвии.

Проект "Двойной портрет"

Война в Украине, развязанная агрессивным российским режимом, заставила многих людей бросить свои дома и искать убежище в чужих странах. Латвия приняла и помогла тысячам беженцев из Украины, бежавшим из-под бомбежек, и сотням гражданам России и Беларуси, которые не поддерживают политику, проводимую их правительствами.

Серия парных интервью "Двойной портрет" — о том, как остаться человеком, не дать волю злу и ненависти, протянуть руку помощи тому, кто в ней нуждается. Независимо от паспорта и несмотря на болезненную историю отношений между странами, идеологию и пропаганду, направленную на разжигание ненависти и непонимания. Мы расскажем вам истории людей из разных стран и жителей Латвии, которые им помогли и продолжают поддерживать.

"Двойной портрет" — проект фотографа Ольги Павловой и Media Hub Riga. Видео: Денис Соломович и Ксения Косинова.

– 24 февраля 2022 года я проснулся с ощущением, что все. Все пропало. Жить в России, которая развязала войну, для меня было невозможно. В этот же момент перестала существовать и моя профессия — писать правду на русском языке можно где угодно, но не в России, а я ничего не умею больше, — рассказывает Панюшкин. — Мы не смогли уехать в первые же дни: надо было заплатить кредит, продать машину, у младших детей не было паспортов (Панюшкин переехал в Латвию с женой и тремя детьми), у нас не было виз. Все это мы успели сделать к маю, и за это время уже стало понятно, что в школе детям рассказывают черти что. У них там была одна хорошая учительница и одна плохая. Плохая говорила: ура, сейчас мы хохлов замочим, хорошая: дети, только не говорите никому, война — это ужасно, но только тшшш. И что — после такого я оставлю детей в школе?

Была и еще одна причина, которая подталкивала к отъеду — у многих россиян в тот момент появилось чувство, что изгоями они станут если не навсегда, то очень надолго, и мир закроется даже для их детей.

- Я прекрасно помню, как был студентом искусствоведения, изучал флорентийские официальные праздники 15 века, балы, парады, турниры, вот это все. И я был совершенно уверен, что купол Санта-Мария-Дель-Фьоре своими глазами никогда не увижу. Потому что мои профессора не видели тех мест, которые они изучали. Юрий Кнорозов расшифровавший алфавит майя, не бывал ни разу в Мексике, и только уже под старость, когда вся эта работа была сделана, впервые там оказался. И я был уверен, что со мной будет то же самое. И когда я впервые приехал во Флоренцию, вышел с вокзала Санта Мария Новелла и пошел в сторону возвышавшегося вдали купола Санта-Марии-Дель-Фьеоре и колокольни Джотто, я так обалдел, что ударился башкой о фонарный столб на улице… И вот это ощущение, что моим детям закроется мир, было совершенно невыносимо.

После отъезда Панюшкин, издавший в России несколько книг, написал новую — "Это мы, беженцы". Она полна слез, боли, ненависти и любви. "Меня от самоубийства в первые месяцы войны удерживало только дело, которое я сам себе в отчаянии назначил, — написать эту книгу о беженцах", написал Панюшкин. Его книга продается в Латвии.

Вообще Латвия в жизни Панюшкина появилась случайно. Позвонила подруга из "Новой газеты" и спросила, если ли у них визы. И сказала, что может помочь с латвийской. К этому времени в Латвию уже переехали их знакомые журналисты из преследуемых в России изданий, а Чулпан Хаматова, с которой Валерий был хорошо знаком по совместной работе в фонде "Подари жизнь" и различным культурным проектам, предложила им пожить у нее дома.

- Когда ты оказываешься в эмиграции, то первое время очень растерян, ничего вообще не понимаешь, даже как в автобусе заплатить, — вспоминает Панюшкин. — И вот ты приезжаешь, а у тебя нет дома, нет документов, ничего нет, а трое детей есть. Два месяца мы прожили у Чулпан, и выдохнули — уффф — ты на даче, дети носятся и играют во дворе, а ты как электрический веник везде носишься и пытаешься получить налоговый номер, найти подходящую квартиру, устроить детей в школу и т.д. Но возвращаешься туда, а тебя вечером ждет ужин. Вот Дима привез баранину и мы сделали плов. Или вот тот же Дима принес мне колбасу, вкусную очень, из какого-то специального магазина, специально для меня отыскал. И у тебя вдруг появляется удивительное ощущение, что у тебя тут кто-то есть. И ты понимаешь: а жизнь-то не кончилась, и говоришь своим бегающим детям — не орите, не трогайте собаку!

Дом Чулпан, в котором семья прожила первое время, чем-то похож на дачу под Петербургом, где вырос Панюшкин. А первая квартира, которую они сняли в Риге, была в доме с двором-колодцем, почти как у его сестры Панюшкина в Питере. Летом прошлого года Панюшкин с семьей был в отпуске у друзей в Хорватии. Там было много детей, они все время кричали и "вскрывали мозг". "И я сказал жене: "Оля, чего-то я наотдыхался, поехали домой". И вдруг поймал себя на том, что под словом "домой" имею в виду Ригу. Не Москву, не Петербург, не даже нашу дачу под Петербургом, не наш дом под Москвой, а именно Ригу, — говорит Панюшкин. — А прошел всего-навсего год".

Дмитрий Крупников называет себя "полностью местным", хотя по отцовской линии он эмигрант во втором поколении. Его предки бежали из большевистской России в Европу: жили в Париже, Берлине, Флоренции, наконец в ноябре 1923 года прибыли в Ригу. Надеялись, что после НЭПа (новая экономическая политика проводилась в России с 1921 по 1928 годы, тогда заменили продразверстку продналогом и изымали в деревнях на 40% меньше зерна, чем раньше, разрешили рыночные отношения, привлекли иностранный капитал в виде концессий, провели денежную реформу, в результате которой рубль стал свободно конвертируемой валютой) они смогут вернуться в Россию, откуда были родом. Но остались в Латвии.

- Папе было три года, когда он приехал в Ригу, родители отправили его в латышский садик, потом в немецкую школу, он был полностью интегрирован в общество, — рассказывает Крупников. — Мама моя из коренных местных, я родился здесь, тоже как отец ходил в латышский садик, потом в русскую школу. В нашей семье всегда говорили на нескольких языках.

Отец Дмитрия — Петр Крупников — был профессором истории, выдающимся лектором, приглашенным профессором многих университетов мира, автором книг и научных статей, крупным специалистом в области взаимоотношений Латвии и Германии. Уже в конце жизни отца Дмитрий уговорил его надиктовать мемуары. Так появилась книга "XX век: прожитое и пережитое", она издана на латышском и русском языках. Каково это быть беженцем и начинать с нуля, семья Крупникова испытала на себе. Поэтому Дмитрий убежден, что уехавшим от войны и режима надо обязательно помогать.

- Я считаю, что люди должны делиться не по паспортам, а по тому, что они делают, и как отвечают за свои действия. Именно за свои действия, — говорит Дмитрий. — И, на мой взгляд, обязанность правительства Латвии и общества в целом — помочь тем, кто выбрал трудный путь борьбы и уехал из России, хотя у них там все было. Тем более, что приехали такие замечательные люди как Валера и его жена Оля. Чтобы они могли нормально тут жить, чтобы тут было общество, которое хочет их поддержать.

Крупников старается своему новому другу не навязываться, но всегда быть рядом, если что-то надо. Например, помочь детям со школой, рассказать о невероятном концерте, на который сложно попасть, а он заранее подумал и пригласил. Или сходить вместе в театр.

- Звонит Дима, приглашает в театр, спектакль на латышском. Я немножко понимаю общий смысл, но не понимаю шуток по-латышски. И вот смешной момент, все кругом ржут, а Дима мне тихонечко на ухо переводит, почему тут смеются и что именно тут смешно — рассказывает Панюшкин.

- В Новом рижском театре есть замечательный спектакль "Дедушка", — тут же подхватывает Дмитрий. — Он о том, как внук пытается найти информацию о своем дедушке, пропавшем во время Второй мировой войны. Это три разных взгляда на историю. Спектакль хорош тем, что дает понимание истории Латвии, всего того, что тут творилось на протяжении XX века.

Крупников считает, что прежде всего спектакль этот был бы полезен русским, потому что латыши и так довольно хорошо знают то, о чем в спектакле речь.

- В нашей истории столько всяких перипетий! Латвия в Первую мировую потеряла почти миллион человек: высланные, уехавшие. Первыми высылали евреев, как немецких агентов, потом уезжали промышленники, потом были латышские стрелки, потом фронт… — продолжает Дмитрий. — И вот чтобы приехавшие могли лучше интегрироваться и понять, почему здесь сейчас так, в театре нужны титры на русском: финансово — это копейки, а политически, к сожалению, нет. Понимаете, я сам много чего не знаю о соседях. Ну хорошо, страны Балтии мы знаем, а Северный Кавказ, как советская армия заходила туда, какие там события были? Историю своей страны надо впитывать с детского садика, со школы, надо тут жить. И вот если люди хотят слушать и готовы воспринимать, надо рассказывать на доступном им языке.

На то, что у нацменьшинств, к которым относятся в Латвии и русскоговорящие, очень много проблем, в конце февраля 2024 года еще раз обратил внимание Консультативный комитет Рамочной Конвенции по защите прав нацменьшинств при Совете Европы, призвав эту ситуацию срочно исправлять. Латвийские власти не согласны с этим и традиционно ссылаются на особую историческую ситуацию Латвии (оккупацию и русификацию с 1945 по 1991 годы). Валерий Панюшкин понимает их опасения: небольшая страна, рядом большой агрессивный сосед, тяжелое прошлое, попытка сохранить свою культуру.

- Мы, наверное, первое поколение русских, которые не заставляют латышей говорить по-русски, а сами пытаются говорить по-латышски. Что, кстати, довольно трудно: как только слышат твой акцент, то немедленно переходят на русский, — говорит Панюшкин. — И я всякий раз в магазине, в ресторане говорю: поговорите со мной по-латышски, пожалуйста! Я понимаю, что делаю ошибки, что мой латышский очень примитивный, но как мне иначе его выучить? Поэтому, если бы я, например, был каким-нибудь министром в Латвии, то не ограничивал бы русский, а продвигал латышский. Я придумал такую рекламную кампанию для латышского языка: попросить известных голливудских актеров их известные фразы сказать на латышском. Например, Арнольд Шварцнеггер говорит "I'll be back!" на латышском, ну круто же! Попросить Джонни Деппа, других "звезд", это было весело и прикольно.

Нужно не дерусифицировать Латвию, а продвигать латышский, согласен Крупников.

- Латвия — единственное место, где латыши проживают как нация. А латышский долгие годы если и не выдавливали, но в целом его становилось все меньше, поэтому реакция властей, пытающихся спасти культурное пространство страны, мне понятна. Но мне кажется то, как сейчас это делается — неправильно, — говорит Крупников. — На мой взгляд, это поиск там, где светлее, а не там, где труднее. Облегчите жизнь тем, кто хочет выучить язык, помогите с теми же курсами, с титрами на русском в театрах, чтобы людям легче было интегрироваться в нашу культуру. Все известные мне люди, которые переехали сейчас из России, тем или иным образом учат латышский. Так помогите им в этом. В конце концов наш главный союзник — Америка — создана эмигрантами. Когда люди были не согласны, они бежали. Лучшие убегают, худшие соглашаются и остаются. Я считаю, что для тех, кто совершил поступок, бросил все и уехал, кто не захотел участвовать в том ужасе и быть на стороне страны-агрессора, делается недостаточно и делается неправильно. Не надо им создавать дополнительных сложностей в виде, например, запрета машин с российскими номерами, которые невозможно было переоформить и пришлось всем продать, не нужно создавать проблем с получением вида на жительство. И давайте уже оставим историю историкам. Мой папа был историк, в семье говорили на четырех языках, нас с братом воспитывали чуть ли не шизофрениками. Потому что дома мы говорим одно, а снаружи говорим другое. Я с 12 лет слушал BBC и точно знал, где что говорю. Помню, как на политинформации в школе рассказываю о чем пишут в газетах и вдруг понимаю, что забыл, как зовут человека, который совершил переворот в Уганде. И автоматически произношу его имя по-английски, как говорят на ВВС: general Idi Amin. К счастью, в классе никто ничего не понял тогда… Я бы хотел, чтобы мои дети жили в нормальной стране, где они могут говорить то, что думают. А не так как жили мы, потому что мы были вынуждены жить в двух мирах, и это, конечно, отложило отпечаток на психику.

Валерия Панюшкина тоже волнуют вопросы самоидентификации и истории. Его дед был финном-ингерманландцем, родным языком у него был финский. В 1939-м году Ингерманландия была захвачена СССР.

- Я кто? Я — финн? Я — русский? Я не знаю финского — дедушка запрещал моей маме говорить по-фински, потому что это был язык врага и даже дома говорить по-фински было нельзя. Но сам дедушка пел мне колыбельные по-фински и сопровождал это словами: только в садике никому это не говори, — вспоминает Панюшкин. — А знаете, кто завоевывал Ингерманландию? Маршал Семен Тимошенко, украинец. И половина его армии состояла из украинцев. И вот как этот узел можно распутать? Да никак невозможно, но важно знать и понимать сколько всего в нашей истории намешано, и если мы будем мстить за наших дедушек… Ну это как если бы моя левая почка пошла войной против моей правой почки… Недавно мне пришлось поехать в Москву, потому что тяжело заболел отец. И Москва произвела на меня очень тяжелое впечатление. Я понял, что не скучаю по ней совсем, только по нескольким людям, которые там остались. Скучаю по старшей дочке, ей 20 лет, она художница. На день рождения она подарила мне маслом написанный пейзаж. Дорога. Деревья. И я такой — дыщщщ. Потому что я могу с точностью до 20 сантиметров показать место, где она стояла и рисовала это. Это наша дача под Петербургом, где прошло мое детство. И вот что мне делать, если латвийские власти дают визы моим несовершеннолетним детям, им можно со мной тут жить, а старшей дочери нельзя, потому что совершеннолетняя. Чтобы встретиться с ней, мне надо ехать в третью страну.

Если вы хотите стать героем проекта и рассказать свою историю, пишите на doubleportraitmedia@gmail.com.

Любуйтесь латвийской природой и следите за культурными событиями в нашем Instagram YouTube !