Дешевый газ позволял Александру Лукашенко не повышать цены на коммунальные услуги для населения, дешевая нефть делала сверхприбыльными нефтепродукты, производимые из нее в результате переработки на новополоцком заводе "Нафтан" и в Мозыре, где завод на 40% контролируется гражданином России Михаилом Гуцериевым.
Поддержание уровня этих цен на приемлемом для Минска уровне и составляло главный источник "белорусского экономического чуда" — а вовсе не пресловутые организаторские способности "батьки", не трудолюбие белорусов и даже не заклинания вроде "у них не было Чубайса, вот и не разворовали".
И каждый год российское правительство — начиная еще с приснопамятного кабинета Михаила Касьянова (вот оно откуда пошло, так давно это было) — ставило вопрос о том, что братское белорусское государство должно "жить по средствам". Касьянов, правда, утверждал потом, что это была вовсе не его инициатива, но, по существу, это не имеет значения.
Можно сказать, это было сезонным обострением хронического экономического заболевания: Александр Лукашенко требовал сохранения цен на удовлетворяющем его уровне, что позволяло ему финансировать социальные программы, а менявшие друг друга российские премьеры вынуждали его идти на какие-то уступки в виде продажи контрольного пакета пресловутой "газовой трубы" ("Белтрансгаз"), совместного контроля белорусского воздушного пространства и т. д.
А поскольку российские премьеры каждый раз оказывались подозрительно несговорчивыми, Лукашенко с громогласными заявлениями садился в самолет, летел в Москву или Сочи, где тот или иной российский президент равнодушно-благожелательно кивал головой и шел на уступки "братскому белорусскому народу". Владимир Путин, правда, даже во времена первого своего срока был жестковат и периодически говорил о необходимости отделения "мух" от "котлет" (то есть, лирических заявлений о братстве от экономики), но…
Но каждые пять лет Лукашенко проводил у себя президентские выборы, и уже поэтому цены на газ и нефть нельзя было повышать. А еще у него были парламентские выборы и референдумы. А еще у него были проклятые националисты, упорно пытавшиеся запродать страну воображаемому Западу…
В общем, все как-то успокаивалось. Да и Лукашенко время от времени шел на реальные уступки. Вчера, например, он заявлял о том, что газопроводная труба является национальным достоянием, а завтра он объявлял ее ржавой, ненужной и обиженно спрашивал:
— И что, я должен был молиться на эту ржавую трубу, которая в земле лежит?
Газораспределительная станция к югу от Минска. Фото REUTERS/Scanpix/LETA
Ну, зачем же молиться? Да и ржавой она была только в риторике спора с оппонентами, а вовсе не в реальности. Просто пока она была своя и за нее шел торг, нужно было набивать цену, а когда "батька" ее продал, можно было и продемонстрировать, что стоила она в реальности меньше полученных уступок "Газпрома".
Вся эта словесная эквилибристика продолжалась до 2014 года, когда против России были введены экономические санкции, да и цены на нефть во всем мире упали. Свободных денег у Кремля оставалось все меньше, так что финансирование "белорусского экономического чуда" становилось все более обременительным даже для него. К тому же появились новые сателлиты, никем не признанные, а потому полностью зависящие от России и охотно уступавшие ее элите лакомые куски на своей территории.
Сначала это были Абхазия и Южная Осетия, которые Лукашенко наотрез отказался признавать суверенными государствами. А непосредственно в 2014 году Россия откусила от Украины Крымский полуостров и запустила когти в Донецкую и Луганскую области, что потребовало значительных ресурсов.
Добавим уже упомянутые санкции — и выясняется, что белорусско-российская интеграция уже не является внешнеполитическим приоритетом; что конкуренция за "кремлевскую любовь" обострилась настолько, что следует подумать о встречном предложении. А встречных предложений не было. Просто потому, что единственное реальное предложение, которое было у Александра Григорьевича, — платоническая межгосударственная любовь, а это в сложившихся условиях Кремль уже не слишком удовлетворяло. Возвышенное чувство нужно было конвертировать в нечто более осязаемое.
Поводом для ревизии накопившихся взаимных обязательств стал "налоговый маневр" для российских нефтяников. Российское правительство решило не идти в этом вопросе на какие-либо уступки ни одному иностранному покупателю нефти, а стало быть, и Беларуси. Можно сказать, что белорусская сторона убедила сама себя в том, что и на этот раз все образуется после двусторонних переговоров. Однако — не "образовалось".
Мне известно, что еще в конце 2017 года Кремлем была заказана аналитическая записка о том, как может развиваться ситуация на постсоветском пространстве. Думаю, необходимость подобного документа была вызвана, в первую очередь, теми центробежными силами, которые начали действовать после аннексии Крыма: лидеры государств, входящих в СНГ, внезапно обнаружили, что "работа" России с "младшими партнерами" может осуществляться также и силовым образом. А российскому руководству стало очевидно, что прежняя политика "пряника" должна сочетаться с политикой "кнута", причем каждый раз — в каждом новом случае — пропорция "кнута" и "пряника" в политико-экономическом "коктейле" должна быть строго продумана и дозирована.
Разбирать предложенные экспертами варианты в Кремле, судя по всему, начали сразу после президентских выборов 2018 года. И то, с чем Лукашенко столкнулся в ноябре — декабре 2018-го, со стороны России уже не было игрой или импровизацией. Впервые Путин продемонстрировал наличие стратегической линии. Применительно к официальному Минску эта линия означала "дальнейшее углубление интеграции" в полном соответствии с уставными государствами Союзного Государства России и Беларуси. Пришло время отчитываться за эффективность "братской любви".
Сначала вице-премьер Дмитрий Козак, потом премьер-министр Дмитрий Медведев, наконец, министр финансов Антон Силуанов с разной степенью жесткости подтвердили, что Кремль не пойдет на какие-либо уступки, пока слова об интеграции не повлекут за собой конкретные действия. Подытоживая сказанное, Минск должен был понять: от него требуют усиления контроля за единым таможенным пространством со стороны России, контроля за судебной системой Беларуси, а также единого эмиссионного центра.
Фактически речь пошла о реальной передаче в Москву рычагов управления белорусской экономикой и об отказе Лукашенко от волюнтаристских принципов решения экономических споров. Благо, российская сторона убедилась на примере "калийного конфликта", чем это чревато: напомним, что во время рабочего визита в Минск в 2013 году был арестован действующий глава "Уралкалия" Вадим Баумгертнер, и лишь неоднократное давление российских властей, вплоть до личного вмешательства Владимира Путина, позволило добиться его освобождения.
Предприятие по добыче калия под Солигорском (Белоруссия). Фото AFP/Scanpix/LETA
Дальше, как писалось в классических русских романах XIX столетия, Лукашенко возопил. Однако даже попытки закрытых переговоров с Путиным, которые обычно позволяли белорусскому лидеру "соблюсти лицо", на этот раз не привели к желаемому результату.
При этом проблема несговорчивости российских партнеров объяснялась как раз их пониманием сложившейся в Беларуси политической ситуации. В 2019—2020 годах Лукашенко предстоит пройти через парламентскую и президентскую избирательные кампании, и "нефтяная дельта" — разница между льготной ценой на нефть, поступающую для внутреннего белорусского потребления, и рыночной ценой на нефтепродукты, поставляемые Беларусь на экспорт — является залогом того, что можно будет и дальше покупать благосклонность избирателя и гарантировать лояльность государственного аппарата и силовиков. Отступать некуда, когда позади выборы. А значит, давление на этот раз может привести к успеху.
Но Лукашенко достаточно давно живет на этом политическом свете, чтобы не понимать: уступки Кремлю ослабят российское давление лишь на некоторое время. Затем все повторится снова. "Налоговый маневр" для нефтяников Кремль отменять не будет, а значит, и площадка для маневрирования самого "батьки" становится все меньше. Каждая новая уступка будет воспринята как должное, и сезонный конфликт, усиливающийся к концу очередного года, неизбежно оставит его в прежнем положении обороняющегося.
Поэтому бессменный белорусский лидер наконец решил установить оградительный барьер на пути "любовных" домогательств России. И он сам, и министр иностранных дел Беларуси Владимир Макей, за последние годы успевший смягчить неприятие белорусского режима Западом, установили этот барьер, заявив, что суверенитет Республики Беларусь не подвергается сомнению.
Спикер нижней палаты Национального собрания (парламента) Беларуси Владимир Андрейченко внезапно — публично! — обнаружил, что договор о создании Союзного Государства в полной степени невозможно реализовать. Наконец, новоназначенный посол Беларуси в Москве Владимир Семашко, еще недавно в качестве вице-премьера возглавлявший белорусские делегации на переговорах с российскими коллегами по энергетическим противоречиям, с грустью констатировал, что даже на реализацию относительно мягких — пока — требований Кремля по углублению интеграции уйдет пара лет.
Собственно говоря, Минск не скрывает своей тактики Мальчиша-Кибальчиша: нам бы день простоять, да ночь продержаться, да выборы пережить.
Но и Москва не дура, чтобы в очередной раз поверить слезам братской любви и мольбам об ужасах белорусской прозападной оппозиции. История со сменой правящей элиты в Армении продемонстрировала Кремлю, что если экономика бывшей советской республики действительно контролируется Россией (а в случае с Арменией следует учитывать также зависимость любой власти в Ереване от поставок российского оружия, позволяющих обеспечивать статус-кво в конфликте с Азербайджаном из-за Нагорного Карабаха), то, в принципе, никакие братские чувства уже не нужны. Можно и торговаться.
Так что, судя по всему, игры вокруг нефти будут продолжаться до момента переизбрания Лукашенко. Тем более, что оно, похоже, так же неизбежно, как и восход и закат солнца.
