Президент Франции Эмманюэль Макрон, возможно, и одержал победу в тяжелой битве за свой закон об иммиграции, но не потерял ли он свою душу?
Это обвинение прозвучало на исходе полного драматизма дня во французской политике, когда президентская партия получила то, что одна газета назвала отравленным поцелуем, или "поцелуем смерти", от ультраправых, возглавляемых Марин Ле Пен.
Не сумев провести через парламент свой первоначальный вариант иммиграционной реформы, правительство было вынуждено включить в законопроект ряд более жестких изменений, навязанных ему со стороны правофлангового мейнстрима.
Выбор был или пойти на этот шаг, или признать свою несостоятельность в законодательной сфере по вопросу, который, по словам французских избирателей, всех их задевает за живое.
Проглотить ужесточенную версию закона об иммиграции было уже само по себе достаточно неприятно для многих членов центристской партии президента Макрона "Возрождение" и ее союзников. Но внезапный удар под дых, который нанесла Ле Пен незадолго до голосования в Национальном собрании днем во вторник днем, оказался совершенно невыносим.
Ни с того ни с сего она объявила, что нынешняя версия закона, ужесточенная, по ее словам, благодаря давлению ее 88 депутатов, теперь выглядит вполне удовлетворительной.
Более того, она назвала это "идеологической победой", поскольку закон об иммиграции впервые признает принцип "национального предпочтения" — давнюю заветную цель ее партии "Национальное объединение".
Она вправе так говорить, потому что в некоторых важных аспектах измененный закон открывает новые горизонты.
Например, он устанавливает сроки оседлости для получения иностранцами некоторых пособий — вплоть до пяти лет; несколько размывает право на получение гражданства для родившихся во Франции, которое прежде давалось всем автоматически; и вводит обязанность парламента устанавливать ежегодные квоты на иммиграцию.
Ле Пен сказала своим депутатам, чтобы они проголосовали за новый текст, содержащий более жесткие меры. Это и стало ее "поцелуем смерти" для президента Макрона.
Для людей, не слишком разбирающихся в тонкостях французской политике, это может показаться совершенно обыденной вещью. В конце концов, закон был разработан не ею, а центристами Макрона и сотрудничавшими с ними правыми республиканцами. Если Ле Пен решила поддержать его — что ж, она в своем праве. Но, хорош ли этот законопроект или плох — он хорош или плох вне зависимости от того, что говорят о нем ультраправые, разве нет?
Нет. Думать таким образом — значит недооценивать неистовую символическую силу имени Ле Пен и ассоциации, которые оно немедленно вызывает в сознании ее врагов.
Принятие закона, опирающегося на голоса ультраправых, стало для депутатов-макронитов мучительным конфузом, и спустя сутки они все еще продолжают корчиться от стыда и боли.
Четверть депутатов от "Возрождения" и его союзников отказались голосовать за законопроект, потому что не могли снести обвинений в том, что они выполняют волю крайне правых. Один министр подал в отставку. Премьер-министр Элизабет Борн, которая изначально была социалисткой, пытается напускать на себя бодрый вид, но очевидно, что она глубоко взволнована случившимся.
Левые и ультра-левые развлекаются от души: для них наступило полное раздолье. Манон Обри из лево-популистской партии "Непокоренная Франция" назвала закон "самым ксенофобским в истории Франции", а Янник Жадо из партии "зеленых" заявил, что он знаменует собой приход "трампизма" в страну.
Они знают, что прижали президента Макрона и его партию к стенке: те вынуждены признать, что их единственная надежда протащить законопроект — это создание нечестивого союза с правыми во всех их проявлениях.
Произошедшее стало похоронным звоном для политического кредо президента Макрона "но в то же время" (частое использование президентом Франции выражения en même temps ("в то же время") для аргументации "за", а затем "против" в том или ином деле стало во Франции расхожей шуткой — прим. ред.). Он думал, что изобрел новый стиль политики, в котором — благодаря своему блеску и обаянию — он может произвольно брать что ему нравится с тарелок по обеим сторонам политического стола.
Какое-то время это работало, но теперь перестало.
Его первородным грехом стала неспособность заручиться работоспособным большинством в парламенте в прошлом году. Теперь, чтобы чего-то добиться, ему пришлось выбирать одну сторону.
И эта сторона — правые.
