В галерее на втором этаже висит автопортрет художницы. Очень похожий. Что говорит, во-первых, о ее профессионализме, а во-вторых — о редком женском счастье: Элизабет Бирон заметно диссонирует со своим 1941 годом рождения.
А через просто лодочки, просто блузку и просто юбку проступает очень много генеалогии. Впрочем, в интервью "Телеграфу" художница утверждала, что ни в коем случае не проводит границ между собой и людьми без титулов, и вообще, принимать сейчас свою кровь за голубую — это нонсенс.
— Вот поколение наших дедушек — для них все это было очень значимо, — говорит Элизабет Бирон. — Но после Второй, да что там, уже после Первой мировой войны аристократия изменилась. Конечно, есть еще те, кто живет по-старому, и их довольно много. Но я полагаю, это глупые люди. Из-за своей кичливости они лишаются нормальной жизни. Вот у нас в семье все с профессией, все работают, дружим с совершенно обычными людьми. Ни замков у нас нет, ни чего-то другого особенного (смеется).
— Как в таком случае вы воспринимаете свой титул?
— В первую очередь, это чувство ответственности перед семьей и страной, откуда ты родом. "Титул для нее ничего не значит, как для любого человека, который привык к определенному положению вещей, — добавил позже Имант Ланцманис, давний знакомый Элизабет Бирон, управляющий Рундальским дворцом. — Более того, это немного мешает. Многие люди уверены: если человек вышел из слоев аристократии, он серьезно не может заниматься живописью. Должно быть, это хобби, думают они. Поэтому г-же Бирон приходится еще и доказывать всем, что она в первую очередь художница, а принцесса это уже так…"
Немецкий бунт
Элизабет Бирон признала, что, возможно, многих из тех, кто приходит на ее выставки, заманивает именно громкий титул, между тем, она не расстраивается.
— Пусть. Люди приходят — уже хорошо. А если им нравится, то не все ли равно, как они сюда попали…
Вообще г-же Бирон очень повезло — она может позволить себе не работать на публику.
— Она занимается искусством не для того, чтобы заработать деньги, ведь г-жа Бирон и так достаточно обеспечена. Это просто ее путь, она живет своей работой. В наше время, когда многие художники погрязли в коммерческих и будничных интересах, это очень хорошо, — размышляет Ланцманис. — Элизабет Бирон не особенно популярна у себя в Германии. Там сейчас в моде так называемое современное искусство. Их академии дошли до того, что уже с первого курса студентов обучают абстракциям. Все кругом делают видеопроекты и инсталляции, никто больше не занимается рисунком, композицией, живописью. А она, как вы могли заметить, занимается фигуративным искусством, изображенное не отличается от изображаемого.
— Но это ведь не значит, что ее работы совсем не востребованы?
— Разумеется. Лет 10 назад она была самым популярным светским портретистом в Южной Германии. Это может показаться смешным, но ныне там никто уже не может написать портрет так, чтобы заказчик узнал на нем себя. Правда, сейчас она уже оставила эту работу. Поэтому тут не так много портретов. (На слайдах, которые крутятся на балконе, почти все работы — именно портреты, причем большинство из них именно те самые, заказные. — Прим. авт.).
Не для слабонервных
"Человечины" на выставке хоть отбавляй. Хватит пальцев одной руки, чтобы сосчитать картины, на которых не изображены люди. Даже в натюрморты Элизабет Бирон удалось втиснуть псевдолюдей — марионеточных и пластмассовых кукол.
— Мне не нравится, — поясняет г-жа Бирон, — рисовать натюрморты с обычными для этого жанра объектами. А куклы похожи на людей. Так получается интересней.
— Откуда такой гуманизм?
— Мне в работах нужно тщательно и с любовью передать человека таким, каков он есть, каким я его вижу. Люди за тысячу лет ни капельки не изменились — все те же носы, ноги, рефлексии. Вот и я не хочу придумывать что-то новое.
— Вам, наверное, не нравятся современные опыты художников?
— Нет, почему же. Я просто люблю правду. А сейчас очень многие заимствуют чужие идеи, копируют Борхеса, Бойса. А ведь нужно иметь собственные мысли. (Кстати, принцесса заметила, что у наших художников с индивидуализмом гораздо лучше, чем у тех же немцев. Ее такой оазис очень порадовал. — Прим. авт.). Что хорошо в искусстве: ты можешь делать все, что захочешь. Я могу не любить художника, но буду восхищаться им только потому, что он никому не подражает, работает на своей основе.
— А ваша собственная концепция — она ясна вам?
— О, вы знаете, она все время меняется вслед за мной.
Откровенно говоря, работы Элизабет Бирон — во всяком случае те, что выставлены на первом этаже галереи, — на определенный момент подкосили мое пятнично-позитивное ощущение от жизни, пришлось даже поднатужиться, чтобы подлатать самочувствие. Я не замедлила сообщить об этом художнице, на что она с милой улыбкой заметила:
— Так это же нормально. Искусство — это ведь биография, только благодаря ей у меня могли появиться эти работы.
Одно могу по этому поводу заметить — нужна большая смелость, чтобы быть настолько откровенной, автобиографичной с публикой. Впрочем, по всей видимости, для художницы Элизабет Бирон мало запретных тем. Не подумайте теперь, что все без исключения работы предназначены только для окрепшей психики. На выставке в вас "полетит" примерно равное количество горя и радости.
— А по жизни принцесса пессимистка или оптимистка? — поинтересовалась я у Иманта Ланцманиса.
— Она очень остро реагирует на то, что творится в мире. Многие работы, к примеру, созданы под впечатлением войны в Боснии, да и вообще их можно считать реакцией на войну во всем мире. Но в целом она оптимистка.