Хоронили тещу — порвали три баяна

Цветочки

Ежовы (отец семейства Николай, его супруга Лидия и два их взрослых сына — Дмитрий и Иван) держали в благословенном природой тихом приморском городке Саулкрасты небольшой продуктовый магазин, арендуя помещение. В течение 5–6 лет братья Янис и Берхард Унгурсы были постоянными покупателями, так что Лидия, стоявшая за прилавком, знала их хорошо. Братья были бедны как церковные мыши (хуторяне говорят, что Янис вечно ходил подвязанный веревкой вместо пояса и вид имел пребомжатский), однако Лидия ничего плохого сказать о них не могла. Однажды Янис пришел в магазин не с тем, чтобы что–то купить, а с тем, чтобы сделать семье Ежовых предложение — ну почти руки и сердца. Он рассказал про безработицу, про то, что они с Берхардом остались без средств к существованию и находятся на грани голодной смерти. Это была правда: из разговоров крестьян и дачников Лидия знала, что братья подворовывают в садах и на огородах, тянут кроликов… Но вот умерла их мать, а у матери — здесь же недалеко, в Сейской волости, — есть хутор "Зиедони" с домиком. Хутор в плачевном состоянии, но если Ежовы согласятся туда переехать, привести все в порядок, построить на территории хутора сельский магазинчик, обзавестись скотиной и хозяйством, а главное — если возьмут братьев к себе навсегда в семью (то есть делить вместе кров, стол и работу по хозяйству), то братья (к слову сказать, почему–то за всю жизнь не заработавшие никакой пенсии) будут премного довольны и оченно даже признательны благодетелям за спасение. Как только братья вступят в права наследства, Ежовым за их доброту будет передан в собственность хутор "Зиедони".

Предложение братьев было принято. Любопытны два документа: просьба Яниса Унгурса в волостную думу разрешить Ежовым открыть на хуторе "Зиедони" сельмаг (просьба была удовлетворена) и заверенный нотариальными печатями и подписями двух сторон ДОГОВОР ЗАЛОГА. По этому договору, символизирующему русско–латышскую дружбу: а) Ежовы обязуются пожизненно помогать братьям Унгурсам, б) Янис ПОЛУЧИЛ от Ежовых 1000 латов (это условие ПОДПИСАНИЯ договора), в) Унгурсы и Ежовы согласились вести совместное хозяйство и проживание, г) Ежовы ПОЛУЧАТ в собственность хутор через месяц после того, как Янис оформит собственность в Земельной книге (а Берхард, как объяснил Янис, якобы отказался от своей половины), д) на какую–либо иную форму отчуждения хутора Янис не имеет права.

В "Зиедони" закипела работа. Месяц выгребали всевозможное гнилье, выгоняли крыс, потом дом укрепили, хлев построили, скотину завели (три десятка кур, по 5–6 голов свиней, коров, овец. Это не считая кошек и четырех собак — красавцев ротвейлеров), обработали 3 га земли. Хозяйство вели совместно (об этом в уголовном деле есть свидетельства соседей — З. Лиепини, О. Кракжде, М. Целмы, Ю. Лепса). Любительская видеозапись запечатлела совместную семейную идиллию Унгурсов и Ежовых. К младшему сыну Ежовых Ване часто приезжали однокашники из Пушкинского лицея, и Янис с удовольствием общался с молодежью (интересно, понимает ли Янис, что это было лучшее время его жизни?).

Ели–пили за одним столом, Лидия стряпала на всех. В быстро построенном киоске–сельмаге братья имели открытый счет, то есть брали продукты какие хотели бесплатно, словно писатели Михаил Шолохов и Алексей Толстой при советской власти. Братьям, как детям, покупали штаны, сапоги и другую одежду и обувь, выписывали латышские газеты, им не отказывали ни в колбаске, ни в мороженом. Однако если Берхард по натуре был скромен и непритязателен (к тому же сильно болен — страдал грыжей), то Янис иной раз капризничал и творил проказы, за которые детям вообще–то положено задавать порку. Берхард, качая головой, называл брата "Янка–жулик". Так, каждую субботу Ежовы устраивали баню, и Лидия выставляла мужчинам бутылку водки. Ежовы — семья непьющая, а вот Янис, как все стали замечать, что–то опасно пристрастился, и отнюдь не к бане. Поэтому Лидия перестала выставлять бутылку водки после бани. Янис в знак протеста мыться перестал. Год не мылся! Но в общем жили прекрасно на лоне природы — до июля 1998 года, пока не умер Берхард.

Ягодки

Хлопоты и затраты по похоронам легли на Ежовых. Вдруг выяснилось, что у братьев масса родственников (только почему–то никто из них не изъявил желания взять братьев к себе, когда они погибали). Похороны были странными. Начали с приличествующих случаю грустных народных латышских песен, но по мере возлияния (а на угощение Ежовы не поскупились) родственники становились все веселее и наконец напрочь забыли, зачем приехали. Заказывали Ежовым–младшим ставить "Самоволочку" группы "Любэ" и шлягеры группы "Заплатки". Типа "танцуют все". Завершились похороны залихватской пляской. "Меня тоже звали плясать, но я отказался", — сказал Николай Ежов.

Среди веселья кто–то науськал Яниса: зачем отдавать хутор "этим криевсам", если он теперь стоит кругленькую сумму? Яниса с тех пор как подменили… Вплоть до весны 1999 года затягивал под разными предлогами оформление документов на хутор. Первая ссора произошла, когда из Скулте приехала крикливая престарелая сестра Яниса — она стала выгонять Ежовых. А те готовы покинуть хутор, если им, естественно, вернут затраты. Да только откуда деньги у Яниса? Вот что рассказала газете крестьянка Ульяна Васильева: "Я знаю Янку давно, еще когда колхозы были, мы вместе работали в клети (т. е. на зернозаготовках. — Т. Б.). Кого хошь спроси, лентяй он и пьяница. Дурак–человек".

В одну из суббот июля 1999 года Янис и говорит Ежовым: "Ну все, в понедельник пойдем оформлять на вас хутор". В знак того, что не шутит, отдал Дмитрию свой паспорт, который Ежовы потом сдали в полицию. Но в воскресенье исчез, выкрав все документы у Ежовых. Потом справил себе второй паспорт и по нему оформил сестре генеральную доверенность на владение хутором, хотя по договору залога не имел права этого делать. Через Сейскую волость сестра добилась, чтобы Ежовым запретили вести торговую деятельность на территории "ее" хутора, лишив таким образом семью средств к существованию.

Пиковая дама

Осенью 2000 года Янисом Унгурсом, вернее, его хутором, заинтересовалась Магрита Барвике, работник местного отделения "Крайбанка", и с этого момента жизнь Ежовых превратилась в ад. Им по заявлению "хозяина" отключили электричество — до последнего времени семья жила со свечками. Кто–то побил окна (окна били постоянно, дом и сейчас стоит с выбитыми стеклами). Отравили всю скотину и бедных ротвейлеров! Это факты. А еще, по утверждению Лидии, ее дважды пытались сбить с велосипеда грузовиком, и она видела в кабине рядом с шофером г–жу Барвике.

Барвике забрала хутор у Унгурса "за юридические услуги" и оформила на себя. Это глубоко противозаконно, поскольку никто не отменял 3–й пункт договора залога, запрещающий отчуждать хутор в пользу третьих лиц! Есть также никем доселе не оспоренное решение Сигулдского суда от 21 декабря 2001 года (судья Чарльз Шмидт) о запрещении Я. Унгурсу отчуждать хутор до рассмотрения дела Рижским окружным судом (который еще только предстоит — 25 мая с. г.). Это будет ПЕРВОЕ рассмотрение дела по существу — о праве собственности на хутор. Пока же не существует ни одного судебного решения о выселении Ежовых с хутора и лишении их имущества.

До чего же влиятельной, прямо–таки "пиковой" нужно быть дамой, чтобы безнаказанно плевать на закон, чтобы вся местная полиция бросалась "по свистку" выполнять все дамские прихоти! Как никто, отличился местный участковый г–н Межакунгс. Этот строгий господин систематически угрожает мирным гражданам Ежовым тюрьмой — им даже надоело. Кажется, г–н Межакунгс и не подозревает, что живет в цивилизованном правовом государстве — будто в самом деле только вчера этот господин из леса вышел. Во главе с ним 10 мая на хуторе был устроен никем не санкционированный обыск. Что искали — не сказали, но ничего не нашли, только раскидали личные вещи, потом опечатали две комнаты с личными же вещами Ежовых и жизненно важной печкой. С тех пор Ежовы ночуют в летней времянке сына Дмитрия, что неподалеку от хутора "Зиедони".

Какие–то ребята то и дело подъезжали к хутору и угрожали Ежовым расправой, если те не уберутся. Ни за что ни про что в Риге жестоко избили Дмитрия — по странному совпадению, сразу после того, как участковый выяснил адрес снимаемой Дмитрием квартиры. Участковый ни разу не принял мер по многочисленным заявлениям Ежовых.

Если уж "органы" безропотно подчиняются не закону, а роковой даме из банка (где, как известно, деньги лежат), то что уж говорить о простоватом Янке! Где, кстати, он? Его удалось обнаружить в доме, который, по слухам, принадлежит родственникам г–жи Барвике. Очень хотелось посмотреть этому человеку в глаза, задать вопросы, например: "Вы действительно считаете, что Ежовы вас обокрали и свели в могилу вашего брата, как вы писали в своем встречно–исковом заявлении?" Но вопросы задать не получилось, поскольку Янис теперь знает, что такое мобильник — он им вооружен. Сначала он, опасливо поглядывая, пошел было к калитке нетвердой походкой без мобильника — просто с лопатой, но как только узнал, откуда пришли, молча побежал за телефоном, а потом крикнул откуда–то из–за дома, что все вопросы — к адвокату. А к какому и как его найти — не сказал… Лишь сосны долго отвечали шумом на призывы: "Янис, вернитесь, где же вы?.."

16 апреля

"В этот день в три часа дня я пришла на хутор помыть полы и прибраться, — слабым голосом рассказывала Лидия, лежа под капельницей. — Смотрю — ворота открыты, двери взломаны — даже в опечатанные комнаты, опять выбиты все окна. Картина разгрома. По постельному белью, выброшенному из шкафа, ходят ногами, разбиты два наших телевизора, мебель, все вещи и бумаги разбросаны (вскрыт личный сейф Ежовых с документами). Это, как оказалось, Барвике вызвала местную охранную фирму "проводить сигнализацию". Глава этой фирмы — бывший главный земессарг нашей округи г–н Дедюшко. Позже подоспели участковый и муниципальная полиция. Я поехала за мужем на велосипеде. В руках гражданского мужа г–жи Барвике я увидела металлический прут с шариками на конце. Никто из нашей семьи не сопротивлялся и не сказал ни одного сколько–нибудь оскорбительного слова, в отличие от бесконечных "русских свиней" г–жи Барвике и хамских угроз участкового Межакунгса". "Никто из этих господ не хотел слушать наших объяснений и смотреть на документы. Я позвонила в Ригу правозащитнику Эдуарду Васильеву, возглавляющему общественную организацию "Движение нанимателей за свои права", и он сказал, что едет, через 20 минут будет у нас. Видимо, чтобы не дожидаться свидетелей преступления, полиция стала вытравливать газом нас с мужем из нашей комнаты, в которой мы заперлись. Три раза пускали газ. Мне стало плохо: рвота, кашель. Полиция вломилась в нашу комнату и довершила разгром". Досталось и соседке Ульяне: она тоже хватила газа, и участковый порвал ей рукав плаща.

Дальше было так. Николая, Лидию, Дмитрия, Ивана и подъехавшего, но еще не ступившего ногой на территорию хутора Эдуарда Васильева с папочкой документов под мышкой (ему не дали сказать ни единого слова, а сразу скомандовали: "Не дергаться! Руки на багажник!") — всех заковали в наручники, погрузили в полицейскую машину и отвезли в Сигулду как подозреваемых (трудно сказать, в чем). Лидию отвезли в больницу, а остальных рассадили по одиночным камерам и продержали до ночи. Их, превратившихся к ночи в "свидетелей", выпустили на улицу и даже не подумали отвезти людей обратно, откуда взяли, и они шли домой пешком 50 километров.

"Мы возим только в один конец, и вообще вы у меня слишком много времени заняли", — объяснил участковый Межакунгс. С Ежовыми–то понятно, даже понятно, почему Ваню до сих пор третируют по самым разным поводам (отобрали водительские права, потом вернули, ну и т. д.). Но непонятно, почему Межакунгс взъелся на правозащитника, которому, повторяю, так и не дали рта раскрыть. "Я т–те, адвокат, устрою…" Ведь, строго говоря, по тюремной терминологии, Васильев вовсе не "адвокат", а скорее "ботаник" (то бишь интеллигент, не замешанный ни в каком преступлении)…

Разумеется, "Вести Сегодня" добивалась рандеву — не у исполнителей, а у того, кто отдавал приказы — о применении газа, наручников, об уничтожении имущества Ежовых. Случай представился подходящий: 1 мая праздновали вступление в ЕС, и вся муниципальная полиция была в сборе у здания Саулкрастской думы, на городской площади. Странно: Ежовых громила сигулдская полиция, но Дмитрий в саулкрастском усатом полицейском узнал одного из погромщиков. Значит, полиция саулкрастская и сигулдская, а также охранная фирма как–то связаны? Я подошла к усатому. "Что вы, меня там не было, тогда была другая смена. Приказы кто отдавал? Начальник, конечно, господин Калниньш, во–он он стоит".

Г–н Калниньш стоял в окружении полицейских. Услышав вопрос о наручниках, о том, какого рода газ был применен к российским гражданам Лидии и Николаю Ежовым, он несказанно побледнел, явно испугался и весьма заметно задергался. Пробормотал, что ничего не ответит, и как–то кругами–кругами стал удаляться. "Нет, вы за все ответите, без всякого сомнения! Что же вы молчите, как партизан на допросе! Стыд и позор!" Это было сказано громко, но г–н Калниньш сделал вид, что не слышит. Молчали и его подчиненные: они опустили головы и отвели глаза…

P. S. "Хоронили тещу — порвали три баяна?" А как еще прикажете назвать эту бредовую, абсурдистскую историю?