Кому в зоне жить хорошо?

Перебирая кости

Было что–то около трех часов дня. Пропустив из–за разговоров с Марисом обед, я здорово проголодалась и первым делом "зарулила" в ближайшее кафе. Тут тоже могла осесть пара тысяч. И действительно: в смежном с обеденным залом помещении не умолкая трещали игровые автоматы. Народ только успевал закидывать в прожорливые пасти машин алюминиевые жетоны. "Шикуют они тут в зоне", — подумала я и заказала холодную курицу с засохшим зеленым горошком и селедку под шубой с невычищенными костями. Более приличной закуски в кафе не было: не то повар плохой, не то вместо еды народ тут предпочитает пить и играть на автоматах. Но скорее всего резекненцы просто не привыкли харчеваться по барам. "Дома едят, экономят", — проносилось у меня в голове, пока я боролась с горошком и рыбными костями. Потягивая чаек, я оглянулась по сторонам. За барной стойкой пили шампанское три упитанные девицы. "Наверное, дочки директоров фирм из зоны", — предположила я, связав в единое целое шампанское средь бела дня и деньжищи, о которых мне рассказывал Марис. "А может, стипендию пропивают. С горя, что она такая маленькая", — противоречиво встрял мой внутренний голос. "Нет, тут денег с зоны нет", — окончательно решила я, наблюдая за немолодым барменом в полосатом жилете, вытиравшим несвежим полотенцем стаканы и пепельницы. Он же был и хозяином этого кафе, а курившая на ящиках из–под пива уборщица — его мать. Чтобы иметь гарантированную прибыль, хозяевам пришлось пустить в свое кафе игровые автоматы, ведь на одной селедке под шубой капиталов не заработаешь. Зона на их ресторанный бизнес не пролилась золотым дождем.

В законе

В поисках доказательств достатка я вышла на улицу Освобождения — главную "жилу" Резекне. Поверхностный осмотр не дал никаких результатов. Городской пейзаж завораживал и отвлекал от работы. Кленовые деревья уже почувствовали на себе дыхание осени и роняли золотые листья на аккуратно подстриженные газоны и нарядную плитку, покрывшую сотни метров городских тротуаров. "Так вот куда денежки–то с зоны идут, — осенило меня вдруг, — их прямо под ноги утаптывают!" Я принялась считать: плитка — раз, газонокосилки — два… Но трезво подумав (шампанское я, к счастью, с девчонками в кафе не пила), мнение свое изменила. Муниципалитет–то с этой зоны как раз ничегошеньки и не имеет.

Ведь суть статуса зоны и заключается в том, что, инвестируя в производство и создавая рабочие места, предприятия получают колоссальные налоговые льготы. И какая бы бурная деятельность в зоне ни велась, городу от этого ни холодно, ни жарко — налоги в бюджет оттуда почти не поступают. Прибыль чистейшей воды оседает исключительно в карманах хозяев предприятий. Правда, кое–что заводы "отстегивают" в специальный фонд зоны, но там эти деньги тут же осваиваются на написание проектов, рекламу и прочую популяризацию самой же зоны. И незаметный чиновник получит за эту работу дополнительную копеечку, а потом солидно развернет перед журналистами пухлую папку и потычет в таблицы пальцем: вот, мол, как у нас промышленность в Резекне работает!

"Если городу от зоны нет никакой прибыли, так, может, что–то перепадает простым рабочим?" — с надеждой думала я. Ведь для депрессивного Резекне, в чьих окрестностях безработица много лет не опускалась ниже 24%, 2,5 тысячи рабочих мест, созданных в зоне, — не так уж и плохо. Люди трудятся, не теряют своей квалификации, несут домой зарплату, кормят семьи. Честь за это зоне и хвала! Есть, правда, в этом небольшое "но": простые работяги, в отличие от хозяев предприятий, никаких льгот по налогам не имеют. И все свои подоходные и социальные поборы перечисляют копеечка в копеечку. Ни один хозяин не потрудился хоть чуть–чуть облегчить своим рабочим налоговую жизнь.

Швед латышу не товарищ

Минорный настрой охватил мою душу. Я не замечала дорогих автомобилей, проносившихся мимо меня по улице Освобождения. Помнится, на карте города было видно, как где–то в конце этого прямого, как стрела, проспекта раскинулась вожделенная РСЭЗ, подмяв под себя железнодорожные пути и часть территории трех пригородных волостей. "Уф! — облегченно вздохнула я. — Пусть хоть небольшая часть местных бизнесменов поживет за счет зоны красиво. Ведь как это здорово: родился в Резекне простой парень, учился, работал не покладая рук, конкурировал, встал на ноги. И вот оно счастье: свой завод, востребованность обществом, хорошая машина". "Щелк!" — что–то щелкнуло в моей голове, и перед глазами встало латышское слово nerezidenti. В нем–то и был подводный камень зоны. Оказывается, иностранцы, владеющие в РСЭЗ предприятиями, имеют больше преимуществ, чем сами латвийцы. "У нас в зоне хорошо живут только иностранцы, которые вначале получили статус, а потом построили завод на 100 и более рабочих мест. Им ведь больше и денег никаких в развитие вкладывать не придется, чтобы получить все полагающиеся льготы!" — зазвучали в памяти слова одного думского чиновника. Вот почему в 2000 году, когда Латвия вела переговоры с ЕС о сохранении статуса специальной экономической зоны, Евросоюз согласился продлить существующие на территории РСЭЗ налоговые послабления и льготы до 2017 года! Ведь уже давным–давно крупные предприятия тут куплены иностранными гражданами — итальянцами, норвежцами, шведами. Вот так просто и мирно четыре года назад совершилась циничная, бесцеремонная экспансия, допущенная с благословения правительства ЛР.

Так каменеет свобода

Один из дорогих авто затормозил недалеко от меня, и вышедшая из него парочка, заговорив по–английски, направилась в итальянский ресторан. "Эдак мы совсем вымрем, — подумала я и воззвала: — Национальные кадры! Где же вы?" Прохожие обернулись: "Сумасшедшая", — буркнула мне вслед какая–то женщина. Я посмотрела на Мару: латгальский аналог памятника Свободы четко выделялся на фоне серых осенних туч. Мара словно благословляла окрестности поднятым вверх золотым крестом. Два утомленных полуюноши уцепились за юбку священной фигуры и словно тянули статую вниз. Деве от этого было нехорошо, т. к. лицо у латгальской "Свободы" стало какое–то каменное…