Не в силе Бог, а в правде

Над нашей родиною дым

В дни, когда гремели взрывы в Москве, Волгодонске и Буйнакске, в небо над Псковом поднялся военный самолет с офицерами и протоиереем Олегом Тэором на борту. Дальше началось самое удивительное. Отец Олег, привязанный ремнями безопасности и придерживаемый офицерами, высунулся в открытую дверь самолета и стал читать молитвы и одновременно кропить город сверху святой водой. Церковный обряд на скорости 450 километров в час длился сорок минут. А накануне полета был совершен крестный ход вокруг железнодорожного вокзала — для защиты Пскова от непрошеных гостей.

— Люди были в очень нервозном состоянии, всего боялись, даже на мешки с сахарным песком смотрели с подозрением — потому что там мог быть гексоген, — вспоминает отец Олег Тэор. — Тогда мы крестным ходом с хоругвями и иконами стали обходить школы, военные городки, дома на Рижском проспекте. Проходили по несколько километров в день. И народ стал успокаиваться. А летал я над городом с иконой Сурдебской Божьей Матери. Семь лет назад одному человеку было открыто — перед этой иконой надо молиться, чтобы меньше пролилось невинной крови в России. С тех пор в нашем храме у этого образа горит неугасимая лампада и служатся молебны. И только накануне захвата заложников "Норд–Оста" впервые за много лет перед иконой не служили. Я уехал в Москву, и отслужить забыли, — и он с горечью добавил: — А служить надо было…

— Отец Олег, после теракта в Москве отношение к чеченской войне изменилось. Снова зазвучал вопрос: а нужна ли Чечня России?

— Чечня — это наша территория. Если бы какая–то народность или штат в Америке повели себя так, как ведут себя чеченцы в России, можно представить, что бы сделало американское правительство. Это раз. А второе — вы знаете, в каком положении находятся наши русские люди в Чечне и в каком положении находятся чеченцы в Москве или Пскове. Они успешно торгуют, богатеют и даже входят во власть. В Чечне на русских смотрят по–другому. Не так давно я побывал на реке Терек в старинных казачьих станицах. Исторически это были русские земли, но какой–то правитель–коммунист отдал их братскому чеченскому народу. Русских там теперь уже почти нет. Во всяком случае, я их не видел. Остались одни чеченцы.

— Как относиться сейчас к чеченцам? Говорят: будьте толерантными…

— Мы должны быть бдительными и выполнять свой долг. Я думаю, что никакой народ не погладит по головке тех, кто забирает людей в заложники. Но сами чеченцы должны выступить и осудить своих соплеменников, которые в Москве обижали наших жен и детей. Надо прямо спросить мнение их мулл о московских событиях, и тогда все будет ясно.

— Батюшка, а что для вас открыла поездка в Чечню?

— Я увидел реальность. Я и до этого много знал о Чечне. Ко мне приходили солдаты и офицеры, рассказывали, что там происходит. Я бывал на вечерах памяти погибших, и разговоры о войне там тоже шли достаточно откровенные. Но, оказавшись в Чечне, я поразился, что все чеченцы говорят: мы верующие люди. А наши боятся сказать, верующие они или нет. Стесняются. За советское время русский народ потерял веру. И другие народы эту слабость чувствуют.

— Значит, террористами, которые брали в Москве заложников, двигали религиозные убеждения?

— Религия здесь ни при чем — это дела человеческие. Вот уже пятнадцать лет как коммунисты перестали преследовать верующих. И если бы русские люди взялись с верой трудиться и жить, а не пьянствовать, наркоманить и растлевать детей и подростков, — никаких взрывов и терактов в Москве не было бы. Чеченцы не посмели бы этого сделать. Они бы у себя трудились, а мы у себя. До революции у нас в армии служили и мусульмане, и люди других вероисповеданий, а господствующая религия была православная. И не было проблем.

— А что есть сейчас?

— Охлаждение веры у русского народа. Безверие русского населения. И на самом деле выход из чеченского кризиса один — обратиться к Богу и переменить жизнь.

— Но российские либералы так и говорят: отпустите Чечню, и это будет национальным покаянием.

— Отпускать Чечню или нет — это будут решать власти государственные. Но как только наш народ исправится и пойдет за Богом, Господь сам все решит и откроет свое решение и президенту, и думе, и правительству. Сепаратистские настроения в Чечне затихнут сами по себе. Нас спасут не блокпосты, а вера. А если народ не одумается, мы будем сами себя разорять и сами себя разваливать.

Служу России

В чеченских горах отец Олег окрестил целое отделение Череховского полка. И добрых полдня провел на броне бэтээра, пока не объехал по берегам Терека, где Лермонтов писал "Кавказского пленника", все девять постов псковских десантников. Причем единственный отец Олег не был одет в камуфляжную форму и бронежилет — на батюшке были только ряса и крест, подаренный старцем Николаем Залитским.

— И в этой скуфье я был, — батюшка с улыбкой стягивает с головы фиолетовую бархатную шапочку. — Идеальная мишень на пять километров…

— Батюшка, скажите как армейский священник, война приводит людей к Богу?

— Приводит. Один офицер рассказывал мне, что в Чечне ему поставили такую боевую задачу, которая означала явную гибель для него и его солдат. Положение военное, отказаться он не мог. И офицер стал читать "Отче наш". И дал обещание Господу — если останется жив, то пойдет в Псково–Печорский монастырь и поставит свечку. Не помню уже, сколько он молился, но во время молитвы что–то для него открылось, и он стал давать четкие распоряжения своим подчиненным. Да так, что они без потерь выполнили задание. И на удивление всем вышли живыми из заведомой беды. Какое–то время этот офицер еще служил в Чечне, а когда вернулся в Псков, то пешком пошел в Печоры и поставил там свечку.

— А сколько километров от Пскова до Псково–Печорского монастыря?

— Пятьдесят. Или около того. Я спросил этого офицера — можно ли рассказать о его чудесном спасении. И он разрешил. Конечно, можно считать, что это случайность. Но я повторяю: молитва помогает, и у Господа есть все для нас.

— Отец Олег, многие православные священники были в Чечне убиты и замучены. Говорят, теперь туда отправляют только монашествующих.

— Нет, и женатые священники там тоже в храмах служат. Что сказать — неправильная эта религия, мы же их мулл не мучаем. По сути, идет продолжение захвата чужих территорий — на Кипре они завоевали лучшие земли, из Азии греков прогнали, из Косова сербов вытеснили…

— Батюшка, вы вместе с первым российским десантом высаживались на аэродроме в Приштине. Скажите, эта уникальная операция имела какое–то стратегическое значение или она была важна для поднятия русского духа?

— Дело в том, что нашим в этот регион было очень трудно попасть. России не давали самолетов, потому что там спешили закрепиться другие страны. В Сербии места было мало, а Приштина оказалась свободна. И мы посчитали, что лучше будем прилетать туда на своих самолетах, чем ждать, пока американцы или еще кто–то даст нам разрешение. В Приштине хоть и маленький аэродром, но для нашей авиации он сгодился. И сербы были нам очень рады.

— Но в это сложной ситуации многие страны — например, Болгария — отказались предоставить русским "воздушный коридор". А ведь это наши братья по вере…

— Так ими управляют не наши братья по вере. Между прочим, в советское время русских в Болгарии любили больше, чем в Прибалтике. Хотя болгары и жили за границей.

— Но мы теряем свое влияние на поствизантийском пространстве?

— Русская церковь никогда не потеряет свое влияние — она крепкая. И до сегодняшнего дня остается одной из сильнейших церквей мира.

— Батюшка, а не прослеживаете ли вы параллели в этих войнах: русские — сербы, чеченцы — албанцы?

— Албанцы заселяют сербские территории. У сербов, которые законно жили в Косово, отобрали паспорта, а потом не вернули. И говорят: вы люди без документов. По сути, сербов уничтожают. Но когда сербское население обижают, мировые СМИ молчат. А если сербы начинают хоть чуть–чуть сопротивляться албанцам, Америка на весь мир дает против них показания.

— То есть, по сути, идет наступление на православие?

— Да. Потому что православие — это чистота, а чистоту хотят замутить, загрязнить.

— Батюшка, после московских событий в обществе заговорили: мы живем в военное время, идет война. Действительно ли идет война в России?

— Война идет больше невидимая. Узаконивается грех, а это считается уничтожением человечества. Законодательство направляется на растление людей, на нравственное уничтожение молодого поколения. А это опаснее бомб и терактов.

— Батюшка, а нет в ваших планах новой поездки в Чечню?

— Если будет такая надобность, то поеду.

Воинство Небесное

На стенах церковной библиотеки — особый иконостас. В несколько рядов висят портреты псковских десантников, геройски погибших в Аргунском ущелье. 83 гвардейца во главе с комбатом Марком Евтюхиным. И через эту траурную галерею протоиерей Олег Тэор проходит каждый день. А еще в его воинском храме Святого Александра Невского висят памятные доски, на которых выбиты имена всех погибших воинов Псковского гарнизона. Первая чеченская война, кровавое перемирие, вторая война… Сейчас готовится траурный список за 2001 год.

— И еще мы пошли назад — за 94–й год, — рассказывает отец Олег. — Собираем материалы и оформляем доску погибших в Афганистане.

— Но отношение к этой войне разное. Для одного Афган — его судьба, а для другого — позор державы.

— Пусть за афганскую войну отвечает тот, кто наших солдат туда посылал, — КПСС или Политбюро. Но мы же не ставим памятную доску ЦК КПСС. Мы увековечим имена всех, кто погиб в Афганистане или в другой стране при исполнении служебных обязанностей. Потому что они выполняли задание государства. За солдата решают — куда его отправлять. Таковы законы. И если солдаты эти законы не станут выполнять, то мы будем кормить не свою армию, а чужую.

Солдаты выполняют свой долг, и если гибнут, то заслуживают увековечения своих имен в храме на досках. Так идет с древнейших времен. Святые Георгий Победоносец, Дмитрий Солунский — многие первые христиане были воинами. И отличались храбростью и смелостью. У нас воинский храм. А ребята, память которых мы чтим, выполняли задание государства, в котором мы живем. Если бы таких воинов у России не было, нас и китайцы могли бы шапками закидать, да и немцы на памяти сколько уж раз нас "завоевывали".

— Отец Олег, почему вы вывесили в церковной библиотеке портреты всех 84 десантников, погибших в Аргунском ущелье?

— Приходят знакомые этих воинов, родственники. Они видят, как чтут их память, и утешаются, успокаиваются.

— Но там есть портреты ребят, которым едва исполнилось 18. Их смерть не бессмысленна?

— Они знали, на что идут. Каждый солдат, каждый военнослужащий дает клятву, присягу, которую он не должен нарушать.

— По мусульманской вере, если воин погиб с оружием в руках, он сразу попадает в рай. А по православной традиции?

— У нас таких условностей нет. Если даже у православного солдата отберут ружье, он все равно попадет в рай. Потому что защищал Родину и положил жизнь за други своя.

— Спасибо за беседу.