В последнее время авторитет Европы в глазах русскоязычных плавно угасает — люди не видят от нее реальной поддержки, а лишь слышат сплошные одобрения латвийских законов. Самих европейцев это, кажется, не очень беспокоит, и все-таки — как выглядит проблема русской школы в глазах "цивилизованного мира"?
Об этом наш разговор с депутатом Сейма от Партии народного согласия, членом латвийской делегации в Парламентской ассамблее Совета Европы Борисом Цилевичем.

– Говорить о бездействии Европы, как и о падении ее авторитета, я бы не стал. Просто чем больше люди узнают о Европе, тем лучше понимают, чего от нее можно ожидать, а чего — нет. Надо иметь в виду, что Евросоюз создан для развития свободной торговли. Он начинает интересоваться проблемами прав человека и национальных меньшинств только в тех случаях, они ставят под угрозу экономическое развитие государства и тем самым всего союза. Тогда набирает ход негласный политический процесс, состоящий из переговоров, рекомендаций, советов.

ОБСЕ, созданная во времена "холодной войны" для обеспечения европейской безопасности и развития международного сотрудничества, — это некий стол для переговоров, сверхзадача которого — разрешение противоречий мирным путем. Согласно своему мандату, верховный комиссар по делам национальных меньшинств обязан вмешиваться в ситуацию лишь в случае угрозы насильственного конфликта. И механизм вмешательства носит не юридический характер, а политический.

Непосредственно вопросами демократии и прав человека занимается Совет Европы (СЕ), но, к сожалению, он является самой бедной организацией и потому наименее влиятельной из всех трех. Хотя все чаще он партнерствует с Евросоюзом — какие-то глобальные проекты реализуют люди СЕ на деньги ЕС. Потому что у Евросоюза в этом направлении нет не только специализированных структур и специалистов, но даже ни одного юридически обязывающего документа. Только после принятия Европейской конституции у ЕС появится хоть какой-то документ по правам человека.

Тем не менее, все три ведущие европейские организации настойчиво советуют Латвии решить проблему образования, а Парламентская ассамблея Совета Европы (ПАСЕ) четко и однозначно рекомендует нашим властям ратифицировать Рамочную конвенцию, начать диалог с нацменьшинствами и пересмотреть Закон об образовании.

– Интересно, что миссия ОБСЕ в Латвии была закрыта накануне обострения ситуации с реформой-2004 — не усмотрели, значит, угрозы конфликта?

– Закрытие миссии было результатом политического торга, решение принималось под давлением США, несмотря на возражения целого ряда западноевропейских государств, России и Канады. Россия довольно быстро смирилась с этим, потому что годом позже сама использовала тот же механизм для закрытия миссии ОБСЕ в Чечне. Но есть и более серьезные факторы — изменились приоритеты ОБСЕ. В начале 90-х главной угрозой миру и безопасности в Европе были межнациональные конфликты в центральноевропейских странах. Сегодня их затмила новая напасть — международный терроризм. Соответственно, изменились приоритеты ОБСЕ. Прогресс в Латвии, хоть и далек от идеала, но все же достигнут по сравнению с ситуацией 10-летней давности — вспомним бесчинства ДГИ, мучения круглопечатников… И в проблеме образования наметился определенный сдвиг.

– Вы имеете в виду разговоры о пропорциях 60:40?

– Не столько. Фактически уже произошел отказ от концепции "только на латышском". Определенно это слово скоро из закона будет убрано. Правительство не хочет по этому поводов дебатов в парламенте, чтобы не дать Народной партии возможности обвинить его в предательстве национальных интересов. Поэтому примет изменения во время парламентских каникул в порядке 81-й статьи. Конечно, это далеко еще не решение проблемы, но важен первый шаг. И очень хорошо, что мы перестали ждать чуда от Европы. Она начинает беспокоиться и посылать сигналы нашему правительству только тогда, когда видит массовое недовольство людей.

– Стало быть "недовольство" тем убедительнее, чем жестче оно демонстрируется? Что такое наш интеллигентный митинг по сравнению с забастовкой европейских авиадиспетчеров…

– Этот уровень, более жесткий, но цивилизованный — у нас еще впереди. Что меня беспокоит в движении по защите русских школ, так это снижение уровня массовости протеста. Мелкие мероприятия с участием сотни человек, проводящиеся после многотысячного митинга, дают возможность правительству отговариваться: мол, кучка горлопанов, которые мутят воду… Да и наши сторонники видят в таких акциях скорее слабость, чем силу. Митинг, на который собираются 10 тысяч вполне успешных людей, производит совсем другое впечатление.

– Ваши упреки наводят на мысль об элементарной политической ревности — в то время, как ПНС поддерживает русскую школу чисто формально (одиночка Яков Плинер не в счет), другие в штабе занимаются конкретным делом…

– Не хочу никого критиковать. Речь об эффективности наших действий. Что нам нужно — прокричать погромче или добиться результата? Я не критикую штаб, а даю экспертную оценку: с точки зрения решения проблемы эти малочисленные пикеты приносят скорее вред, чем пользу. Работу нужно продолжать по нарастающей. Нужны не только массовые акции, но и другие действия.

– А что вы думаете насчет увязки вопроса русских школ с еврореферендумом?

– Шантажировать этим нашу, откровенно проамериканскую политическую элиту, бесполезно. Ее приоритет — НАТО, а к вступлению в ЕС она относится равнодушно.

– Что ж, тем проще будет провалить референдум. Ведь с точки зрения защиты русской школы вступление в ЕС тоже пользы не принесет. Министр интеграции сам заявил, что нет у них там подходящих для нас стандартов.

– Неправда. В Европе нет жестких обязывающих юридических норм, но стандарты есть, есть практика. И в соответствии с ними намерения латвийских властей ликвидировать уже существующую систему образования на русском языке, да еще при столь высоком удельном весе нацменьшинств — случай беспрецедентный. За последние 20 лет в мире было лишь два подобных случая — закрытие Милошевичем албанских школ в Косово и Саддамом Хусейном курдских школ в Ираке. Последствия известны.

Перечень государств, в которых меньшинства получают образование на родном языке, очень длинный. Наиболее близкой к нам является ситуация венгров в Румынии и Словакии и по количеству меньшинств, и по историческому прошлому — это осколки Австро-Венгерской империи, куда венгерский язык был "принесен венгерскими оккупантами". Однако там идут дебаты о высшем образовании на венгерском, средние школы — вообще без вопросов. В Македонии албанцев примерно столько же, сколько русских в Латвии. Многие албанцы не говорят на македонском. Однако даже при самых националистических правительствах никто не пытался закрыть их школы. И там речь там тоже идет о государственном университете с обучением на албанском. Поэтому говорить о соответствии латвийской политики европейским стандартам абсолютно некорректно.

– И какой вывод?

– Никто за нас не решит нашу проблему. Мы должны использовать все факторы, в том числе и позицию международных организаций, и влиять на ее формирование максимально эффективными способами, исходя из существующих на сегодняшний день правил игры. И — готовиться к переговорам, которые невозможны без компромиссов.

– А кто может представлять нашу сторону на переговорах?

– По-моему, первую скрипку должны играть общественные организации, которые профессионально занимаются образовательными проблемами, в первую очередь, ЛАШОР.

– Так ведь у общественной организации нет никаких полномочий, ей даже претензии глупо предъявлять — она придерживается взглядов своих членов. Политики — другое дело. Они избраны и обязаны проводить линию своих избирателей. Тут отклонение от курса для них может иметь последствия…

– Согласен, без политиков не обойтись, и мы отнюдь не собираемся уходить в сторону. Но в любом случае, гражданское общество должно активно участвовать в процессе.

Любуйтесь латвийской природой и следите за культурными событиями в нашем Instagram YouTube !