– Давеча барин был совершенно измучен, ведь всю ночь не спал и что-то писал. Утром куда-то уехал. Выглядел очень обеспокоенным. Вернулся днем, разделся и заснул. Вдруг через час примчался фельдъегерь. Барин одел мундир, поговорил с посланцем и с ним же ушел. Более я его не видел. Вскоре ситуация прояснилась: 5 марта 1849 года титулярный советник был препровожден в каземат Петропавловской крепости…
Донос из Лифляндии
А двумя днями ранее, 3 марта, император Николай I ознакомился с жалобой лифляндского генерал-губернатора на чиновника Юрия Самарина и повелел министру внутренних дел Перовскому разобраться в сути дела. Тот истребовал титулярного советника пред свои грозные очи. Беседовали долго. Министр, как казалось молодому славянофилу Самарину, становился все более благожелателен к нему. Велел написать объяснительную записку и сам же стал подсказывать, какие аргументы в свое оправдание лучше использовать.
Всю ночь Юрий Федорович писал. Днем отнес объяснительную в министерство. Молодому человеку казалось, что опасность миновала. Бог милостив, царь добр. С той мыслью и уснул. И будто только мгновенье прошло, почувствовал: кто-то трясет его за плечо.
– Барин, проснитесь! — теребил его слуга Василий.
Так начался путь Юрия Федоровича в тюрьму. Почти полмесяца будущий философ провел в заключении. И вот дверь камеры отворилась. Длинный коридор, двор крепости, карета. На улице сумрак. Под конвоем чиновника Самарина препроводили прямо к царю. Молодой человек приготовился услышать волю державного властелина. Что же совершил будущий философ? Он осмелился предать гласности тот факт, что население находившегося в пределах Российской империи города Риги по-прежнему было разделено по национальному признаку, причем по нему же угнеталось.
Рижские тайны
Летом 1846 года делопроизводитель комиссии МВД по делам городского управления Юрий Федорович Самарин прибыл в Ригу. В письме к другу, философу Хомякову, Самарин описывал цель поездки: "Вывести народ из рабства, прикрытого формами законности". Впрочем, на первый взгляд город вовсе не производил впечатления "оплота рабовладельцев", наоборот, очаровывал: красивый, опрятный. В хорошем настроении молодой чиновник отправился нанимать квартиру. Тут и ждала его первая неожиданность. Вот как описал ее сам Самарин: хозяин дома, рассудительный немец, быстро договорился с ним о цене. Неожиданно он потребовал сверх платы еще десять рублей — весьма большую по тем временам сумму.
– Позвольте, за что же? — удивился Самарин.
– За ремонт. Вы, конечно, можете ремонт произвести и сами. Но, чего доброго, позовете русского мастера, а я этого не потерплю.
Растерянный чиновник протянул домовладельцу требуемую купюру. Вскоре Самарин понял причину странного, на первый взгляд, требования домовладельца. Изучая городское устройство, он обнаружил указ, датированный 1822 годом. Магистрат повелевал: ограничить в цехах каменщиков и плотников число русских мастеров. Работать русским каменщикам дозволялось только на окраинах, а часть платы они обязаны были всю жизнь отдавать немецкому мастеру — гражданину Риги. Вскоре Самарин так охарактеризовал деление рижан: "Первые, т. е. граждане, почитают себя в городе полными хозяевами… обыватели пользуются только теми правами, которые пожалованы им гражданами… неграждане обречены на самую жалкую участь, и не совсем хорошо расположены к гражданам. Большинство граждан состоит из немцев, большинство неграждан — из русских, латышей".
Поясним: деление рижан на граждан (бюргеров) и неграждан (небюргеров) уходит в глубь веков. В давние времена только граждане имели право заниматься оптовой торговлей, только жены граждан вправе были надевать шубы… Когда Рига капитулировала в 1710 году перед российской армией, магистрат выторговал условие: Россия не должна менять внутреннее устройство города. Мало того, что в результате латыши так и продолжали оставаться бесправными, так негражданами в городе, принадлежавшем Российской империи, оказывались и русские.
"Купец первой гильдии, русский, заказал немецкому мастеру какую-то постройку и приехал посмотреть работу, — пишет Самарин. — Мастер… выхваляя свою кротость в обхождении с подмастерьями, сказал ему как сильнейшее доказательство, указывая на русских работников: "Вы можете судить о моей снисходительности, когда я даже этих скотов русских не бью". "Русский, трудящийся в поте лица, платит оброк немцу, который стоит подле него скрестивши руки, покуривая трубку и побранивая русских", — констатирует Самарин. Кстати, ничего не напоминает?
Чиновник-правозащитник
Самарин стал свидетелем множества несправедливостей. У него возникла дерзкая мысль: надо написать книгу о ситуации в Риге. Он тщательно поработал в архиве, составил список, какие различия в правах граждан и неграждан существовали ранее и какие остались на сей момент. О, их существовало еще немало! Юрий Федорович с возмущением писал: "Необходимо быть немцем и протестантом, чтобы шить сапоги или ставить печи".
По его собственному свидетельству, Самарин порой работал над рукописью до трех часов ночи. Так, за два года он написал "Историю Риги" и "Письма из Риги" — труды, для создания которых ныне потребовался бы целый научный коллектив.
В 1848 году комиссия закончила работу. Самарин увез рукописи в Россию. Письма получили широкое распространение в списках. Их прочитали и одобрили прославленный генерал Ермолов, митрополит Филарет.
Немецкое лобби при дворе не стало вступать в дискуссии. Остзейцы сыграли на слабой струне Николая I: тот не терпел нарушений дисциплины. На Самарина донесли, что он, де, нарушил канцелярскую тайну — изучал архивы как чиновник, а книгу написал как частное лицо. И тем самым злоупотребил служебным положением. Крайне раздражен был император и самим фактом наличия "самиздата", гуляющим по рукам петербургского общества. Началось следствие…
Самарин сидел в камере пару недель. Царь счел, что этого достаочно для вольнодумца, и, убедившись, что Самарин поступал из лучших патриотических убеждений, отпустил его. Титулярный советник летел домой как на крыльях. Он еще не знал, что сам арест привлек дополнительное внимание к его рукописи. Многие сановники пожелали быть в курсе дела и после прочтения ими рукописи в высших сферах стало складываться мнение в пользу Самарина. Более того, начиная с "Писем из Риги" пошел медленный, но неуклонный процесс предоставления гражданских прав русским и латышам в Лифляндии. Первый шаг был сделан уже 9 июля 1849 года, когда Николай I подписал закон, заметно улучшивший положение латышей в Лифляндской губернии…
Seko "Delfi" arī Instagram vai YouTube profilā – pievienojies, lai uzzinātu svarīgāko un interesantāko pirmais!
