— Создается впечатление, что россияне — даже весьма компетентные — всеми силами избегают выражения несогласия с действиями властей. Боитесь?
— Я на самом деле не пытался разгромить. Вообще стоит быть очень осторожным, когда оцениваешь действия "денежных властей" и органов госрегулирования. Ведь если у участников рынка возникнет предположение, что действия властей действительно не очень профессиональны, это скажется на рынке.
Я не могу себе позволить влиять на участников рынка, подогревая некоторые ожидания — они, может, и без того у многих есть. И если говорить: "Да у ЦБ же просто никудышное руководство! Да его же менять нужно!" — в итоге на рынке может укрепиться какой-нибудь девальвационный тренд.
А что касается вашего вопроса — вы абсолютно правы, это так. Знаете, как было в 37-м году: кого-то одного заберут — и люди замолкают. И сейчас ситуация с ЮКОСом привела к тому, что бизнес-сообщество в России предпочитает молчать.
— Не только молчать. На примере Потанина, после Беслана озвучивавшего позицию Путина, можно наблюдать тенденцию: говорить — как президент. Вот и редактора "Известий", не так отображавшего Беслан, тут же уволили. Как вы полагаете, опасение, что Ходорковский — не последний олигарх-сиделец, оправданно, или сажать будут только тех, кто лезет в политику?
— Думаю, всех сажать не станут, — скорее будет особо пристальное отношение к тем, кто лезет в политику. Хотя и эта ситуация уже изменилась: трагедия в Беслане, как ни странно, дает надежду, что через некоторое время в России возобладает не сегодняшняя традиция, когда все согласны с властью, а несколько другая — когда люди будут готовы говорить свое, пусть даже очень критическое, мнение. Надеюсь, это отразится и на кадровой политике: назначать будут не по принципу "слушается — не слушается", а по принципу "может — не может".
— А при чем тут Беслан?
— Когда в стране вся система создана и работает по принципу послушания и только зависимое от верхов суждение считается адекватным — в итоге это приводит к ситуации, в которой люди просто не могут понять, какие у них конкретные обязанности. Они не отвечают тому уровню, на который поставлены. И в сегодняшней России это актуально для многих высших чиновников.
— В своем докладе вы отметили, что в последнем банковском кризисе России виновен не столько бизнес, сколько Минфин и центробанк, которые в условиях огромного потока нефтедолларов и сравнительно низких выплат по внешнему долгу "соблазнились" ослабить рубль. В итоге цепочка привела к кризису ликвидности в банковском секторе. Но ведь с учетом макроситуации действия денежных властей выглядят логично: в переводе на рубли Россия получает больше поступлений от нефтеэкспорта…
— Видите ли, ситуация и без того была нормальной: Банк России хотя и покупал валюту на открытом рынке, но тут же ее стерилизовал — она ведь шла на счета правительства, а не в экономику. Думаю, в данной ситуации Банк России просто поддался политическому давлению, причем давлению непрофессиональному. Оно обусловлено лишь тем, что в России, к сожалению, все еще популярен призыв поддерживать отечественного производителя. Следовательно, ослабляя рубль, мы сокращаем подорожавший из-за курсовых колебаний импорт — и Банк России, поддавшись этому давлению, на самом деле отступил от своих принципов. Однако на мой взгляд, здесь можно было бы проводить хотя бы нейтральную политику. Но в итоге Банк России сделал то, что сделал, и на рынке появился девальвационный тренд.
— Вернемся к Путину: в одном из своих обращений он отметил, что у России есть в запасе несколько лет благоприятной мировой конъюнктуры, когда цены на нефть и газ будут высокими. И за это время нужно использовать нефтедоходы, чтобы диверсифицировать экономику, сняв ее с "нефтегазовой иглы". Но ведь последнее искусственное ослабление рубля к доллару не стимулирует российского производителя бороться за качество продукции — импорт и без этого вытесняется…
— Есть слова и есть дела. На словах — даже в условиях высокой зависимости российской экономики и темпов ее развития от внешней конъюнктуры — высокие мировые цены на нефть — это благо не только для предприятий топливного сектора. Якобы эта прибыльность по цепочке будет передаваться и в остальные отрасли, поставляющие "нефтянке" свое оборудование, строящие для нее объекты, — и постепенно "нефтяной локомотив" приведет к общему инвестиционному подъему. Вот, мол, у России уже и первый инвестиционный рейтинг есть! Это слова.
А дела — это то, что сделали с ЮКОСом. Ведь это означает подрыв инвестиционной привлекательности России. Поэтому наиболее реальная, на мой взгляд, задача властей на сегодня — хотя бы не мешать. У нас же делается все, чтобы очень благоприятные макроусловия обязательно подпортить какими-то трудностями ведения бизнеса в России. Да, в России всегда был слишком политизированный бизнес, и власть у нас с бизнесом традиционно имела тесные отношения — поэтому ничего иного, чем очередное желание переделить пирог, за этими создаваемыми трудностями не стоит. И президент в этой ситуации должен быть гарантом, что люди, облеченные властью, но к раздаче пирога не успевшие, своим положением в корыстных целях не воспользуются.
Я не отношу себя к защитникам Ходорковского или других олигархов. Но если уж сложилась такая модель отношений в России, когда власть решила отблагодарить бизнес за поддержку, передав ему этот государственный пирог, то из сей реальности и нужно исходить. Потому что для любого бизнеса самое опасное — это вмешательство изменчивого политического фактора. А та великая Россия, за которую многие вроде бы радеют, появится в одном случае — если не мешать людям жить. Как сказал один человек, Великая Россия — это Россия без потрясений.
— Отрадно, что в России еще цитируют Столыпина. А как вы относитесь ко мнению, что России нужно укреплять рубль? Это в переводе на рубли хоть и сократит нефтедолларовые доходы, но и подтолкнет в страну поток импорта. А тогда местный производитель будет вынужден становиться более конкурентоспособным не за счет цены, а за счет качества.
— Вряд ли от такого шага кому-то в России будет хорошо. Чтобы оживить экономику в разных секторах, нужны инвестиции. А кто будет их делать? В основном те же газовые, нефтяные и прочие сырьевые компании, в меньшей степени — нерезиденты, а других источников нет. Впрочем, и шаг в противоположную сторону — к девальвации рубля — тоже не даст желаемого результата. Это ведь как инъекция наркотиков, за которой последует рост цен, производственных издержек, и в итоге — снова снижение конкурентоспособности. Кроме того, девальвация рубля — это отток капитала из страны.
Лично я выражаю точку зрения, наверное, традиционную для российских экспертов: делать резкие движения с курсом рубля ради достижения каких-то экономических целей — опасно. По крайней мере, для российской экономики с точки зрения среднесрочной перспективы. С другой стороны, я всегда считал, что стоимость национальной валюты в странах с переходной экономикой по определению должна быть заниженной — как плата за более низкую, чем в развитых странах, производительность. Но резко девальвировать или резко укреплять — это путь в пропасть. Нужно просто держать курс немного заниженным и одним ухом — а лучше обоими — прислушиваться к рынку. И очень осторожно им управлять. Да, конечно, любой рынок где-то подслеповат, и иногда ему нужно выписывать очки, — но в целом он умеет видеть. По крайней мере, рынок без очков — это лучше, чем дурак с телескопом.
"Банку России нужно быть более предсказуемым и объяснять рынку свои действия. Посмотрите на Трише (Жан-Клод Трише, президент Европейского ЦБ. — С.П.) — чуть ли не каждые две недели он обращается к бизнес-сообществу, разъясняя, что там у них и как с экономикой и что это значит для евро. А Гринспен?! (Алан Гринспен, многолетний глава ФРС США). Ему уже, может, и ходить трудно! Но ведь ходит, объясняет, зачем и почему очередное повышение базовой ставки по доллару и что там они думают о перспективах развития экономики. Эх, если бы я мог привести подобные примеры о Банке России…"
"Еще одна наша проблема — отсутствие критического отношения к происходящему: в России нет свободной прессы. А народ — безмолвствует. А потом будут говорить — вот-де "бунт кровавый". А почему? Так ведь народ — безмолвствует…"