Радикализм у нас вполне логичен

– В своем недавнем исследовании, проведенном при поддержке американского посольства, мы ставили вопрос: можно ли говорить об этническом конфликте в Латвии? Наш ответ: в Латвии существует не этнический конфликт, а этнополитический. То есть противоположность мнений у русских и латышей возникает под влиянием политики, по вопросам гражданства или образования, но в самом обществе между этническими группами противоречий нет, — объясняет Бригита Зепа.

— Но ведь самые обычные латыши регулярно выбирают партии, которые этот конфликт культивируют. Значит, им по душе такая линия.

— Нет, политикам удалось создать замкнутый круг: они поддерживают видимость острого этнического конфликта и выигрывают на обещаниях защитить ущемленных латышей. Почвой для иллюстрации опасности служит острая неудовлетворенность нацменьшинств решением своих проблем, а негативное к ним отношение латышей — это уже последствия противостояния русских с властями. Потому что, если бы политики не культивировали разногласия, латышей не особенно интересует, на каком языке учатся русские дети. Их интересует на элементарный вопрос на улице "который час?" получить более–менее ясный ответ на латышском.

— И как можно наладить комфортное сосуществование латышей и русских?

— Достаточно просто — этнополитика должна решаться профессионально, а не политическим нажимом. Это означает диалог со всеми группами общества, на которые она нацелена. Если одна часть общества создает условия для существования другой по своему усмотрению, тогда возникает конфликт. Что логично: когда люди не удовлетворены, они сопротивляются.

— Судя по результатам последних выборов, государственная линия на раскол общества начинает приносить плоды, этническое расслоение становится все ярче. В той же Первой партии избиратели повычеркивали все русские фамилии, в Новом центре и ЗаПЧЕЛ — латышские, вот и вся интеграция. Какая же идея может нас объединить, идея Рубикса?

— Нерешенность этнических вопросов привела к парадоксальному результату в Риге: люди голосовали за партии с надеждой, что они будут решать вопросы этнополитики, а не хозяйства. И пока этнический вопрос не будет уравновешен, бесспорно симпатичная для обеих сторон общества идея социальной справедливости не получит полноценной поддержки. Тем более что фигура Рубикса, провозглашающего эту идею в наиболее примитивном и потому понятном для широких масс виде, неприемлема для латышей в целом — он остается в памяти как противник независимости латвийского государства.

— Почему же при левых симпатиях латыши упорно отдают предпочтение правым?

— Латыши недовольны всеми существующими партиями и выбирают как бы "лучшее из худшего" — это самое распространенное мнение. Для них выборы — во многом символический акт, означающий поддержку законности. Социал–демократы, вроде бы прямые проводники левых идей, оттолкнули избирателей слишком откровенной заботой о собственных интересах. Из оставшегося наиболее привлекательным является Репше.

— Так он же, оказавшись у власти, первым делом до заоблачных высот поднял зарплаты себе и министрам. Плюс беспрерывные склоки в правительстве, которые, очевидно, распространятся теперь и на Ригу.

— В первую очередь на выборах люди руководствуются эмоциями, а Репше остался в памяти многих убежденным борцом с коррупцией, хотя и в этой области особого эффекта не достиг. Просто его идея пришлась по душе избирателям.

— А почему так выходит, что предварительные опросы постоянно не совпадают с результатами выборов?

— Это известный феномен: когда люди чувствуют, что их пристрастия не популярны в обществе, они скрывают их просто потому, что боятся осуждения большинства. Для жителей всех постсоветских стран одинаково характерно стесняться симпатий левым, и Латвия не исключение — этим объясняется не предусмотренный рейтингами взлет социалистов, по латышским партиям, заметьте, прогнозы совпали.

— Многие считают предвыборные рейтинги хитрым средством пиара, насколько они действенны как средство манипуляции?

— Это ошибочное мнение, свойственное обычно политикам. Больше всего на избирателей влияют масс–медиа.

— Возвращаясь к этническим проблемам. Вы еще накануне протестов против реформы провели масштабное исследование по внедрению билингвизма в русских школах и констатировали, что в результате дети испытывают сильнейший психологический дискомфорт, перегрузки, падает качество знаний. Ваши научные выводы полностью подтверждают мнение протестантов, но власти их полностью игнорируют — тогда в чем смысл вашей работы?

— Большой недостаток латвийской политики в том, что она не учитывает данные независимых исследований. Если еще и мы, ученые, будем молчать, вокруг острейших вопросов образуется опасная пустота, а так наши студенты, общественность знакомятся со второй стороной медали и размышляют об этом. Потому и нужна наша работа, что соответственно декларациям МОН процесс идет гладко, педагоги и родители с ним согласны, но откуда тогда берется противостояние на выборах? А мы объясняем, что оно — закономерный результат лицемерной политики, иного и быть не может. Когда главные проблемы остаются скрытыми под ковром, они проявляются при первой же возможности. А отголоски мы будем наблюдать через несколько лет, когда нынешняя молодежь пойдет голосовать и наверняка припомнит политикам сегодняшнее пренебрежение.

— Западные дипломаты на все стенания русских упорно молчат, но ваши труды они, кажется, изучают, и значит, очень даже интересуются проблемой?

— Конечно, судя хотя бы по тому, что нашими спонсорами постоянно выступают посольства крупных стран, все пристально следят за процессом. Международная общественность тоже активно интересуется, недавно меня приглашали с докладом в Японию, к нам много молодых ученых приезжает.

— В последнее время русские принимают все более активное участие в жизни государства. Посвоему, конечно, но уже отметили День независимости, праздник легионеров, теперь готовятся к юбилею принятия декларации. Как вам такая перемена в настроении?

— Идет нормальный процесс формирования гражданского общества, но только на базе сопротивления. Конфликт стал главной побуждающей силой к восстановлению идентичности, самосознания национальных меньшинств в Латвии, ощущения равноправности и желания проявить себя политически.

— Как долго, по–вашему, мы еще будем тратить силы на никому не нужное противостояние?

— Вот именно, что никому не нужное — по всему видно, что обострения конфликта не хотят ни русские, ни латыши. Но мы позволили политикам вовлечь себя в выгодные им игры и тратим на это кучу энергии и денег, между прочим, уходя от решения действительно важных социальных вопросов. И ближайшее будущее, я думаю, будем проводить в тех же неплодотворных дискуссиях. Так же, как пререкаемся из–за ратификации конвенции, которую надо было принять еще 10 лет назад.

— Что же делать русским, чтобы добиться равноправия: протесты на улицах объявляются радикализмом, искать диалог с латышской общиной — игра в одни ворота получается.

— До того доведена ситуация, что радикальные действия даже логичны.

— Теперь вот начнем пререкаться из–за оговорок в конвенции. Уличные таблички становятся камнем преткновения. Что, надписи на русском так травмируют латышей?

— Лично меня да. Дело в том, что уличные таблички на кириллице ассоциируют с колонизацией.

— У меня нет слов. Уж если вы, ученый с демократическими взглядами, так болезненно реагируете на мелочи, как же тогда совместить равные права?

— Таблички — это не мелочи, это чрезвычайно важный момент для ощущения комфорта, культурно–историческая среда. Но, вы правы, она не должна нас разделять. Вот если бы мы начали вести настоящий диалог, то, поняв болезненные ощущения друг друга, достигали бы равноправия путем взаимных уступок. Скажем, русские отказываются от притязаний на таблички, а латыши — от наступления на их школы. Пусть русские дети говорят на уроках на каком угодно языке, главное, чтобы они владели латышским по окончании. Чего, кстати, хотят и их родители, но каким способом это достигается, пусть они сами решают со школами и самоуправлениями. Но пока нам остается только сожалеть, что именно государство отчаянно мешает диалогу.

— Спасибо за откровенный разговор.