– Квартира из пяти комнат с видом на Даугаву располагалась на верхнем этаже замка. Сейчас там находится музей Риги, — рассказывает Петр Владимирович. — Гостиная, детская, кабинет дедушки, спальня, комната для гувернантки, учившей детей французскому… Здесь родились и моя матушка, и ее сестры. Дед был уважаемый человек, у него была своя ложа в цирке Соломонова на улице Паулуччи, нынешней Меркеля. Там мама видела русского борца Поддубного.
На экскурсию с Паулсом
В 1997 году Петр Шетохин написал письмо тогдашнему президенту Латвии Гунтису Улманису с просьбой разрешить ему побывать в Рижском замке. На экскурсии по замку его сопровождал советник президента по культуре Раймонд Паулс. Художник рассказывал маэстро о довоенной Риге:
– Я учился в частной русской гимназии Виндзарайс на улице Грециниеку. Латышский преподавал строгий, похожий на Райниса, Адольф Адамович. Все местные русские свободно говорили по-латышски, но учились мы на своем родном языке. Закону Божьему нас обучал Василий Мельников, протодьякон Кафедрального собора, который потом переделали в планетарий. Я пел в церковном хоре, это было тяжкой повинностью: зимой часами приходилось во время службы выстаивать на ледяном каменном полу. Отец снимал меблированные комнаты на улице Марсталю, у хозяйки-немки, строгой дамы, которая держала 16 кошек. Они были повсюду — на диванах, креслах, комоде, подоконниках…
Семья Шетохиных часто переезжала. Одно время жили на улице Вальню в доме, на первом этаже которого была колониальная лавка. Когда дела у отца шли хорошо, он посылал маленького Петю за экзотическими фруктами — тут можно было купить ананасы, бананы, кокосовые орехи, груши дюшес из Палестины — каждая была завернута в прозрачную бумагу.
– Рядом с отелем De Rome, в погребочке был магазин "Ратфельдер", где продавались изделия из кожи — пальто, куртки, перчатки, сумки, чемоданы, — вспоминает Петр Владимирович. — Здесь одевались рижские модники и модницы. Мы, мальчишки, бегали и к находившемуся неподалеку магазину "Джентльмен": дважды в неделю в его витрине появлялась барышня и демонстрировала прохожим новые модели сезона. А в здании, где сейчас находится Русская драма, располагалось русское культурное общество "Улей" — мой отец был одним из его активистов.
Крестник Великого князя
Отец Петра Шетохина, кавалер русских орденов, в том числе и Георгиевского креста, воевал и в русско-японскую и в Первую мировую. Носил двойную фамилию — Владимир Шетохин-Альварес:
– Бабушка была испанкой, а прадед — из крымских татар — Шето-хан. У родителей отца было имении в Белгородской губернии. Там и сейчас есть станция "Шетохино". А сам он родился в Париже. Как было принято во многих дворянских семьях, отца отдали в военное училище, хотя он мечтал об артистической карьере — у него был хороший голос. Однажды в офицерское собрание явился Великий князь Николай Николаевич, дядя императора Николая II. Услышав в исполнении корнета Шетохина неаполитанские песни и русские романсы, Великий князь решил его участь: "Вам, молодой человек, надобно идти не по военной части, а по музыкальной. Поедете учиться пению в Италию за государев счет…" Отец считал Великого князя "своим крестным отцом" в музыке. Учился он в Италии у самого Баттистини. И впоследствии коронными партиями отца, обладавшего красивым драматическим тенором, стали Радамес и Герман.
Барышня из хорошей семьи
История любви родителей Петра Шетохина — сюжет для романа. Юная Тамара Лунская брала уроки пения у известной рижской арфистки госпожи Тойман. Здесь, во время урока, ее и увидел Владимир Шетохин — в то время он был женат… на этой самой арфистке:
– Мама была музыкальна, необычайно изящна и хороша собой. И отец, которому в ту пору уже исполнилось 33 года, влюбился без памяти в 17-летнюю красавицу… Первая жена долго не давала отцу развода, но настоящая любовь преодолела все препоны. Ради отца мама бросила оперную карьеру, хотя ее дебют в партии Лизы в "Пиковой даме" был успешным.
В 1914 году Тамара поехала с мужем в действующую армию как сестра милосердия. Два года провела на фронте, среди крови и смертей. Перед революцией ротмистра Шетохина отправили в полк под Вышний Волочек.
– В то время уже начинались революционные волнения. Солдаты буквально разорвали на куски офицера, сослуживца отца. Но его самого не тронули. После революции отцу повезло: его не поставили к стенке, а предложили служить в Красной армии. Скрепя сердце, он согласился, но советскую власть принять не мог. И в 1920-м родителям удалось вернуться в Ригу.
Рисование началось с "Тарзана"…
В Риге Владимир Шетохин-Альварес продолжал заниматься с будущими певцами, преподавал. В его кабинете стоял рояль, а на стене висела схема звукоизвлечения для вокалиста. Он, один из немногих в Латвии, владел итальянской школой пения бельканто.
– Помню, на этой схеме очень смешно было обозначено, откуда берутся низкие и высокие голоса. Бас "рождался" где-то в районе желудка…
Петя Шетохин способности унаследовал не от отца, а от деда-архитектора, тот был прекрасным рисовальщиком. Увлечению рисованием способствовало… кино:
– Тогда это было самое "крутое" развлечение. Кинотеатров в Риге было много, самым престижным и роскошным считался "Сплендид-Палас", нынешняя "Рига". Более демократичным был "Метрополь" — он располагался на месте нынешнего "Вернисажа". Здесь году в 37-м я увидел первое русское кино — знаменитый "Броненосец Потемкин". Когда на экране стреляли, тапер играл что-то шумное на рояле. Прямо во время сеанса бегали крысы — зал был в подвальном помещении… В "Метрополе" я смотрел и "Веселых ребят" с Орловой и Утесовым, только в рижском прокате он назывался "Скрипач из Абрау", шел на русском языке. Смотрел я и все фильмы с юной американской звездой Ширли Темпл — это была моя первая любовь. А потом в Риге начали демонстрировать многосерийную картину "Тарзан" — этот фильм стал, как теперь говорят, культовым. Приходя домой после очередного сеанса, я начинал рисовать приключения Тарзана на бумаге…
Вместо соцреализма — Ренессанс!
После войны Петр Шетохин поступил в художественно-архитектурное училище — было такое в 1940-х годах на улице Меркеля — на отделение "аль фреско". Здесь учили древней специальности — росписи на сырой штукатурке. Дипломной работой Шетохина стало оформление бывшего Дома политпросвещения на улице Сколас — сейчас здесь располагается Рижская еврейская община.
– Надо было покрыть росписью высокие потолки — как ни странно, не в духе соцреализма, "разбросав там и сям серп и молот", а в стиле Ренессанса. Работал я какое-то время и в Опере — рисовал декорации в балету "Доктор Айболит", опере "Сказание о граде Китеже", "Фауст".
Нравилась Петру Шетохину и работа декоратора: он оформлял витрины рижских магазинов, но где-то глубоко внутри сидела тяга к живописи. Однажды коллега взял Петра с собой рисовать этюды на природе. И Шетохин понял: мое! Изъездил всю Латвию в поиске красивых уголков, полюбил рисовать с натуры пейзажи, березовые рощи, весеннюю распутицу и цветущие поля.
У каждого уважающего себя художника есть своя Муза. Появилась она и у Петра Владимировича.
– Я всегда интересовалась живописью, была знакома со многими латвийскими художниками, — рассказывает его жена Ирина. — И однажды прочитала анонс о выставке художника Петра Шетохина. Кто такой, почему не знаю? Мне понравились его картины, натюрморты и цветы, но особое впечатление произвел сам художник: его манеры старого русского интеллигента, его осанка, воспитание…
Инна в то время переживала трудный период: после неудачного замужества она осталась с двумя детьми. Дружеское участие Петра Владимировича не могли не подкупить.
– Художники — это моя страсть и карма, — смеется Инна. — Ведь я с молодости работала моделью, позировала в Академии художеств, собирала свою коллекцию картин.
"Обнаженная" в спальне
Инна работала с такими известными латвийскими художниками, как Индулис Зариньш, Майя Табака, Конрад Урбанс, Фелицита Паулюк, позировала для актов. Лео Свемп назвал ее "женщиной XIX века" за белизну кожи и роскошные формы.
В 60-е годы профессия натурщицы была экзотической и даже шокирующей, она давала хороший заработок: Инна в месяц получала 400-500 рублей, по тем временам фантастическая сумма. Но Индулис Зариньш избавил ее от эйфории: "Девочка, это же копейки. С твоими данными на Западе ты имела бы уже свою виллу и роскошный автомобиль…" Работа натурщицы не так проста, как кажется: надо было каждые две минуты менять позу и снова застывать в неподвижности, не все девушки выдерживали. Однажды корреспондент газеты "Падомью Яунатне" предложил Инне сделать снимки для журнала "Чешское фото" — акт на берегу моря. Снимок действительно получился великолепный — обнаженное женское тело среди валунов и волн, за границей он получил приз.
– Я позировала знаменитой Фелиците Паулюк в ее мастерской, — вспоминает Инна. — Вернувшись из поездки в Голландию, она нарисовала меня в бархатной накидке в голландском духе. Этот портрет и "Обнаженная" стали сенсацией на выставке художницы. Многие хотели приобрести работы Фелициты, но она не в силах была расстаться с "Обнаженной". И только много лет спустя согласилась продать картину мне — она висит в нашей с Петром спальне.
– Инна очень много дает мне как художнику, — говорит Петр Шетохин. — И вдохновляет, и подбадривает. Я не пренебрегаю ее советами: она знает толк в живописи. Вот и эта моя выставка в Доме Черноголовых во многом ее заслуга. Скажу вечерке по секрету, что моя жена сама задумала устроить необычную выставку, главным персонажем которой станет ее любимый цветок — подсолнух.
P.S. Выставка Петра Шетохина в Доме Черноголовых открыта до 31 марта.
Seko "Delfi" arī Instagram vai YouTube profilā – pievienojies, lai uzzinātu svarīgāko un interesantāko pirmais!
