Высшее образование — неотъемлемая часть карьеры почти любого человека, который хочет хорошо устроиться в области информационных технологий. О том, почему учиться надо в столице, является ли катастрофой большой отсев студентов-бюджетников и почему хороший студент может рассчитывать на оплаченное государством место, мы беседуем с деканом факультета информатики Латвийского университета профессором Юрисом Борзовым. А попутно предлагаем прочитать также наш материал про то, куда именно стоит и не стоит идти учиться.
— Я читал у коллег, что реального конкурса на места с государственным финансированием по IT-направлениям в латвийских вузах нет. Это так?
— Смотря что считать реальным конкурсом. Я считаю, что "мои" студенты — это те абитуриенты, которые в системе единого набора пишут мою программу в первой строке. Второе и следующие места — это все не то, хотя был случай, когда к нам попала девушка, которая указала компьютерные науки на 18-й строчке. Но она даже не начала учиться.
Если брать только эти первые приоритеты, то на нашем факультете последние три года реальный конкурс держится на уровне около 1,5 человек на место. Но при этом у меня все так устроено, что успевающие и вовремя сдающие сессию студенты за учебу не платят.
Если брать IT-образование в стране вообще, то реального конкурса нет. Ежегодно на 1350-1400 бюджетных мест набирается, может быть, 1500 студентов, большая часть у нас и RTU. Но в том же RTU на двух факультетах с десяток программ, а реальный конкурс — на две или три из них, так что в среднем у них конкурса нет. Ну а региональные университеты в принципе не набирают то количество, что выставляют.
— Как на это реагирует Минобразования?
— Министерство выделяет бюджетные места на каждый календарный год, и вот тут начинаются хитрые игры, поскольку учебный год — не календарный. Фактически мы, руководители факультетов, должны как-то глядя в будущее предугадать — сколько студентов нам надо набрать, чтобы при всем портфеле до конца года остаться хотя бы в небольшом плюсе. Каждый из нас решает это по-разному.
Допустим, у меня этих госбюджетных мест на бакалаврском уровне около 400. Если брать "в лоб", то вроде бы получается по 100 студентов на каждом курсе. Но мы ежегодно набираем аж 260 человек. Казалось бы — перебор. Но нет, в течение первого и, частично, второго года происходит большой отсев.
— Почему? Люди не понимают, куда идут?
— Если бы я знал! Но все повторяется из года в год с удивительным постоянством. Смотрите. В начале июля мы получаем список из 260 студентов. На следующей неделе они должны подписать договор. Однако каждый год из этих 260 приблизительно 5-7 человек не приходят вообще. Недели не прошло, а их уже просто нет.
При этом этот механизм единого набора так работает, что даже получив это место, абитуриент может одним кликом отказаться. Мало ли — может, поступил в другом государстве, такое бывает. Но они не отказываются — они просто не появляются.
Теперь дальше. В первый понедельник сентября — у нас так повелось, что мы начинаем не 1 сентября, а в первый понедельник — они должны приходить на первое занятие, обычно оно формальное. Однако в этот момент не появляются еще 20-30 человек. Не опаздывают, а именно не приходят.
К концу октября, когда только начинаются первые серьезные контрольные, стабильно каждый год число "исчезнувших" доходит до 70 человек. Из них около 40 человек даже не пытаются решать эти контрольные. Потом идут сессии. В итоге к концу первого года половина первокурсников отсеивается.
— Это печально.
— Печально-то оно печально, но вместе с тем это кажется ужасным только если смотреть на ситуацию у нас в отрыве от остального мира. А вот если взять и посмотреть, что происходит в Европе и как мы выглядим на фоне других европейских стран, то картина будет другой. Во-первых, мы с Эстонией являемся лидерами по количеству IT-студентов на душу населения среди ряда европейских стран. Во-вторых, в других странах идет сравнимый отсев студентов нашей специальности. Так что все не так уж плохо!
— Вы говорите, что конкурса фактически нет. При этом плата за обучение по нашим специальностям в государственных вузах сравнима с платой в частных вузах, а то и существенно выше — как, например, в Латвийском сельскохозяйственном университете. Почему так?
— Я могу ошибиться, ведь это в первую очередь ректорский вопрос, но я предполагаю, что мы опасаемся упреков в субсидировании "платных" студентов за счет средств госбюджета. Поэтому те студенты, что учатся за плату, должны платить примерно столько же, сколько выделяет государство на обучение бюджетников.
Но для нашего факультета это вообще не вопрос. Потому как у нас уже много лет все успевающие студенты на договорах по госбюджету. Все, кто вовремя сдает сессию, получают или сохраняют бюджетное место.
Более того, мы их стимулируем евро. Если кто-то не сдает сессию, он встает перед выбором — либо уходить, либо переходить на платное обучение. Однако, поскольку плату надо вносить частями, два раза в семестр, то у них сохраняется шанс вовремя сдать долги и остаться на бесплатном обучении. Вот сейчас (разговор шел во второй половине февраля. — Прим. ред.) я подписываю десятки этих прошений.
Просто количество студентов и количество мест так соотносятся, что на этом факультете я могу себе это позволить. На других факультетах в Латвийском университете по-другому.
А на специальностях точных наук — мы, математики, инженеры — проблемы с платным обучением для успевающих студентов нет. Чтобы обучать их, достаточно существующего госбюджетного финансирования. Поэтому, когда в министерстве кто-то выступает с идеей о том, что надо у кого-то отобрать "студентов" и добавить нам, я всегда говорю — ради бога, не надо, нам достаточно! Лучше бы добавили средства на развитие — их как отобрали в кризисный 2009 год, так и не вернули, а ведь затраты растут.
— При этом процесс образования у вас проходит только на латышском языке. А могли бы конкурировать с частными вузами за русскоязычных студентов из России и стран СНГ, например.
— Да, могли бы, это верно. Но вопрос в количестве потенциальных студентов. Наши преподаватели — может быть, не все, но большинство — могли бы работать на английском и русском языках. Но чтобы сделать программу окупаемой, надо иметь самый-самый минимум в 30 платных студентов — на каждом курсе. Значит, набрать их надо даже больше.
При этом говорят — я сам не знаю, не исследовал вопрос — что молодежь и родители из России и стран СНГ предпочитают английский, а вовсе не русский. Мол, если уж посылают куда-то "туда", то и учиться дети должны на более востребованном в мире языке.
Так вот — нам ни разу не удавалось набрать 30 желающих учиться на английском за плату в размере 4500 евро в год. Десятки интересуются, но как узнают, что придется платить самим, их интерес как-то улетучивается. Мы каждый год объявляем набор, но все никак.
Что было бы, если бы разрешили преподавать на русском языке… я не знаю. Мы особо об этом не задумываемся и у себя внутри не видим проблемы. Студентов по языковому принципу никогда не делим.
— Глядя на статистику, замечаешь, что на долю RTU, LU и TSI приходится порядка 70% студентов, а остальные 30% делят региональные и частные вузы. Не влияет ли это на качество обучения, ведь понятно, что "деньги следуют за студентом"?
— Я не очень понимаю смысл существования остальных вузов. Мне очевидно, что при таком количестве студентов денег там кот наплакал. Как они умудряются удерживать преподавателей — я не знаю. Либо они все на самом деле заняты на производстве, а обучение — это их хобби, либо они многостаночники, либо используются какие-то хитрые схемы. Например, есть такая форма формально очного обучения, которая позволяет обходить обязательное требование 40% контактных часов. Есть схемы, которые позволяют творить дикие вещи. Но я не инспектор и не берусь ничего утверждать.
В моем понимании качество обучения стоит на трех китах. Во-первых, инфраструктура — все помещения, оборудование, лицензии на софт. Во-вторых, преподаватели. Можно считать по-всякому, но я полагаю так: если докторской степени нет, то это что-то не то. Я не утверждаю, что любой доктор является прекрасным преподавателем. Но если кто-то не способен осилить докторскую степень, находясь при этом в вузе, то тогда не надо идти по академическому пути. Ну а третье — это, конечно, студенты. Если их нет или они слабые — слаб и факультет.
Инфраструктуру за последние годы сделали серьезную, в том числе в регионах. По некоторым показателям, я думаю, там даже лучше, чем в Риге. Количество студентов хорошо видно в открытой статистике, у региональных и многих частных вузов их крайне мало.
Теперь преподаватели… У меня на факультете только "компьютерщиков" — не говоря о прочих преподавателях — 40 докторов наук. В RTU, поскольку там два факультета, их еще больше. В TSI точно не знаю, но человек 20 точно будет. Это серьезные коллективы! Понятно, что каждый из этих преподавателей может что-то свое индивидуальное дать студенту. Бывают, конечно, люди-оркестры, но они не могут быть одинаково хороши по всем предметам, это невозможно.
При этом в большинстве других вузов на наших факультетах — всего по нескольку докторов, а где-то их нет и вовсе. Это просто несерьезно. И преподавателей у них кот наплакал и студентов почти нет. Ясно, что других ресурсов там тоже… ну, откуда им взяться? Говорить в этой ситуации, что там хорошее и качественное образование… Как-то трудно в это верится. Так зачем им мучиться?
— В связи с этим логичен следующий вопрос — а реформы в IT-образовании не предвидится? Ну, как RPIVA присоединяют к LU.
— Слово "реформа" стало ругательным. Мое мнение — реальных реформ у нас не будет, вообще. RPIVA — это пробный камень, и мой прогноз, что ликвидировать его не удастся (разговор шел задолго до того, как Кабинет министров все же принял волевое решение о ликвидации PRIVA. — Прим. ред).
Ведь любое непопулярное решение в высшем образовании — это вопрос уровня Кабинета министров, не ниже, ибо за вузы отвечают пять или шесть министерств сразу. У кого LLU в Елгаве? Культурные академии? Медицина — вообще два министерства сразу заведуют. Про военные вузы я и не говорю.
Более того — все плохое списывается на Министерство образования и науки, а "решатели" сидят в других зданиях. И я даже не хочу вспоминать о сопутствующих политических и партийных играх. Это все крайне непродуктивно. Пока схема кардинально не изменится, никаких непопулярных радикальных решений Кабинет министров не пропустит.
Прошлым летом мне удалось побывать в итальянской Болонье. Пошел, конечно, в Болонский университет. Мне там так понравилось — все компактно, в самом центре города, полно молодых людей! Болонья по населению совсем небольшой город — порядка 400 тысяч человек, а в Болонском университете учится 75 тысяч студентов, практически как во всей Латвии. У них там все удобно и компактно, а у нас тут каждый тянет одеяло на себя.
— Возвращаясь к скорбной ситуации с инженерными и компьютерными дисциплинами — отсутствие реального конкурса, большой отсев. У меня есть теория, что так происходит из-за того, что IT-индустрия стала жертвой собственной же пропаганды. Мол, идите к нам, у нас зарплаты, перспективы, интересная работа. Все это правда… но, может быть — это не для всех?
— Я абсолютно уверен в том, что это не для всех. И многие забывают, что в IT занято много людей, не имеющих профильного образования, там могут находить работу — и находят ее — люди с совершенно разным образованием.
Но если иметь в виду именно IT-специальности, то надо понимать несколько вещей. Во-первых, в основе IT — программирование, без него никуда, нужно хотя бы иметь представление о том, что это такое. Во-вторых, конечно же, это точные науки — математика обязательна.
Теперь, спрашивается, каков процент людей, склонных к точным наукам? Такая склонность или ее отсутствие — вещи реальные. Сколько таких людей наберется в среднем классе в средней школе? Мое предположение, что самый максимум — это четверть, не больше. А может быть, и вовсе 20%.
Теперь спрашивается — сколько же у нас выпускников средней школы ежегодно? Последний выпуск был меньше 10 тысяч человек. Взять пятую или четвертую часть — получим две тысячи молодых людей, ориентированных на точные науки.
Но точные науки — это не только IT! Это вся физика, вся математика, химия, биология, инженерия. И все они конкурируют за эти две тысячи выпускников, чьи мозги, в силу тех или иных причин, "повернуты" на точные науки. И потому какой смысл сегодня что-то в высших школах расширять и увеличивать? Это никому не надо.
Думать и делать что-то надо было 18 лет тому назад. Сейчас тоже делать, конечно, что-то можно, но и результат будет — через 18 лет.
