Война России против Украины постепенно поделила мир на две части: тех, кто против, и тех, кто за. Большинство россиян поддержали президента Путина, большинство граждан развитых стран поддержали Украину. Политики тоже вынуждены были определиться, и сегодня на Западе сложился консенсус не только о необходимости помощи Киеву, но и о неизбежности победы Украины в этой войне. О том, как возникали эти стойкие представления, какова в этом была роль политиков, общества, медиа, истории, и как все будет развиваться дальше, Delfi поговорил с российским политологом Владимиром Пастуховым.

Владимир Пастухов — политолог, публицист, юрист, научный сотрудник University College of London, бывший советник председателя Конституционного суда РФ, бывший научный директор российского Института права и публичной политики. С 2008 года живет в Лондоне. Постоянный гость радио "Эхо Москвы" (ныне закрытого), колумнист изданий "Полит.ру", Republic.ru.

В интервью Владимир Пастухов размышляет о том:

• против кого выступают россияне, поддерживающие войну;
• какова роль Кремля, пропаганды и "рева племени" в этой поддержке;
• как сформировался антироссийский консенсус и насколько он устойчив;
• какую роль в нынешней войне играет ядерная угроза;
• почему Запад инвестирует в победу Украины;
• как дальше будет развиваться война.

– Когда мы в последний раз с вами говорили осенью, обсуждали итоги выборов в Госдуму. Эти итоги, в частности, зафиксировали окончание "крымского консенсуса" (высокого уровня поддержки президента Путина после аннексии Крыма в 2014 году. — Delfi). Можно ли считать, что окончание "крымского консенсуса" стало одной из причин новой войны? Есть ли сейчас условный "донбасский" консенсус?

– Недостача "крымского консенсуса", безусловно, стала одним из триггеров войны. В той степени, в которой прекращение малой дозы героина является причиной того, чтобы принять большую дозу. Если ты сидишь на какой-то игле, ты самостоятельно вряд ли можешь с нее слезть, а дозу самостоятельно можешь увеличивать. Поэтому прекращение "крымского консенсуса" было весьма специфическим: это было не разочарование в "героине", а ощущение, что больше "не заходит", а чего-то такого хочется. И вот мы фиксировали то, что больше не работает, но не могли оценить глубину запроса, насколько прочно нация на этой игле сидит. Оказалось, что прочно. И то, чего она требовала, был не врач-нарколог, а поставщик качественного товара.

Запрос этот был осмыслен, и, если бы страной руководили люди менее, скажем так, уверенные в себе, они, может, и спасовали бы. Но Россией руководят люди, уверовавшие сейчас в свою миссию и чувствующие себя мессиями. А с другой стороны, эти люди много чего натворили за годы у власти и отрезали себе пути к любому отступлению. Поэтому у них особых вариантов, кроме как воспользоваться единственной исторической возможностью, которая им открывалась, — а именно вколоть уже лошадиную дозу, — не было, и они ею не пренебрегли.

Так возник новый "героиновый" консенсус, который по природе мало чем отличается от "крымского", кроме глубины поражения мозга. При "крымском" можно было говорить о локальном поражении, а здесь мы имеем уже системное поражение мозга вследствие идеологического отравления.

Безусловно, новый консенсус есть. Это не 80%, как пишет пропаганда, но очевидно, что большинство на этой игле сидит. 50%? 60%? Я считаю, что никакой адекватной социологии в таких условиях быть не может. Мы ориентируемся скорее на интуицию и восприятие. Я чувствую иногда, когда звоню в Москву, что человек разговаривает со мной "через губу". Все люди интеллигентные, никто не говорит, что ты "враг народа", ну и я тоже не нарываюсь на споры. Но социология не нужна, по своему окружению мы все можем понять.