Борис Гинзбург: ультра-правая латвийская экономика "отстала от поезда"  (247)

Прогрессивный налог: от каждого по возможностям

- Как с точки зрения экономической теории можно охарактеризовать проводимую латвийскими властями политику?

- Как ультра-правую. Ситуация в Латвии по сути уникальна — имея рекордно высокий в Евросоюзе уровень социального неравенства, государство предпринимает минимальное количество усилий для перераспределения богатств. В Латвии, например, в отличие от большинства стран ЕС отсутствует прогрессивный подоходный налог.

- Латвийские власти утверждают, что эта модель у нас не будет работать: система администрирования слишком дорога, средний класс начнет уезжать из страны, а действительно богатые люди все равно найдут возможность, как увернуться от повышенной ставки.

- Стимул скрывать доходы имеется всегда. Если человек готов идти на риск, жертвовать своим пособием по безработице и будущей пенсией, то он будет скрывать свои реальные доходы и при плоской, и при прогрессивной шкале. То же самое относится к аргументу о возможности массовой эмиграции. Несколько лет назад в Великобритании была повышена ставка подоходного налога для тех, кто зарабатывает больше 150 тыс. в год, — с 40% до 45%. И тогда в публичном пространстве тоже звучали прогнозы о том, что состоятельные британцы начнут переезжать в Дубай. Но этого не произошло, потому что на решение людей о выборе места жительства влияют не только ставки налоговых сборов, но и другие критерии — желание оставаться рядом с семьей, перспектива карьерного роста, возможность дать образование детям на родном языке и т.д. То есть далеко не факт, что эмиграция серьезно возрастет по сравнению с уже имеющимся уровнем.

- Но Латвия уже сейчас опережает большинство стран Европу по уровню налоговой нагрузки на рабочую силу. Не получится ли, что если мы дополнительно повысим ставки пусть даже только для отдельных категорий лиц, то в каких-то секторах экономики произойдет спад активности.

- Действительно, довольно часто приходится слышать аргумент, что если люди с высокими доходами буду платить больше, то их потребление упадет, что ударит по производителям и по экономике в целом. Но не стоит забывать, что структура потребления у богатых и у бедных отличается. Бедные в Латвии тратят значительную часть своих денег на товары первой необходимости, например, на еду. В то же время люди с высокими доходами сравнительно больше тратят на одежду, электронику, автомобили и так далее. Однако мало что из этого производится в Латвии. То есть если человек с высокими доходами после введения прогрессивного налога будет вынужден вместо "лексуса" купить "опель" — товар с меньшей добавочной стоимостью — это практически не отразится на экономике Латвии. Если же люди с низкими доходами после введения прогрессивной ставки смогут тратить больше денег на продукты, это поможет латвийской экономике, так как немалая часть продуктов питания производится в Латвии. Таким образом в латвийских условиях прогрессивный налог может быть мерой, стимулирующей экономику.

- Кого вы предлагаете считать "богатыми"?

Людей, чьи доходы существенно превышают средние по стране. Точную цифру сходу не назову. Границы различных ступеней надо определять, исходя из финансового эффекта. Но в целом это решаемый вопрос.

Отставшие от поезда

- У вас есть объяснение, почему латвийские власти традиционно уделяют так мало внимания решению проблемы социального неравенства?

- Здесь, как минимум, две причины. Латвия восстановила свою независимость в 1991 году –- в момент, когда в мировой экономике праволиберальные идеи находились на пике популярности. Уже через несколько лет их господство в политических и академических кругах стало слабеть: появились исследования, которые доказывали, что прежние теории о необходимости максимальной приватизации и уменьшения роли государства в регулировании экономики на самом деле не так успешны, как обещали их авторы. Если бы Латвия восстановила свою независимость сейчас или, скажем, в 60-ые, то курс экономической политики мог бы быть совсем другим.

- Но Латвия — не отдельная цивилизация. Вряд ли латвийская элита не замечает общемировой мейнстрим.

- Конечно. И тут скрывается вторая причина — отсутствие давления со стороны общества. В Латвии слабые профсоюзы, нет традиций проведения массовых протестов. Такие понятия, как прогрессивное налогообложение, доступность бесплатной медицины, система социальной защиты, не возникли в Западной Европе сами собой. Еще 100-150 лет назад там не было ни пенсий, ни пособий по безработице, но благодаря возникновению сильных общественных движений, состоявших преимущественно из людей с низкими доходами ситуация постепенно стала меняться. Думаю, в Латвии со временем мы увидим похожие процессы.

- А жителям Латвии это нужно? Рекордное долгожительство правительства Валдиса Домбровскиса и отсутствие демонстраций даже в период жестких бюджетных сокращений наводят на мысль, что избиратели предпочитают тишину и стабильность.

- Отсутствие массовых протестов не означает, что народ доволен. С точки зрения одного человека выйти на демонстрацию — это нерациональный поступок. Он потратит время, испортит отношения с работодателем, при этом его личное присутствие вряд ли что-то изменит в стране. Однако, если группа людей преодолевает подобные стереотипы поведения и объединяет свои усилия, то движение приобретает реальную мощь. 120 лет назад в Западной Европе выйти на забастовку означало не только риск потери работы, но и угрозу оказаться в тюрьме, поскольку забастовки и демонстрации зачастую считали незаконными. Но люди все равно выходили на улицу, хотя это тоже началось не сразу. Стоит помнить, что богатые люди могут влиять на политические решение и в одиночку, выступая в качестве партийных спонсоров. Людям же с низкими доходами, чтобы заставить политиков считаться с их интересами, нужны координированные совместные действия.

- В Латвии существует еще один специфический момент — этническое разделение общества. "Центр согласия", например, позиционирует себя как социал-демократическая партия, но поскольку она воспринимается в первую очередь как партия русскоязычных, то ее шансы попасть в правительство априори ниже, чем у любой другой партии правого толка.

- Преодоление этнического деления постепенно происходит. Мы видим, что на последних муниципальных выборах в Риге за ЦС голосовали не только русскоязычные граждане, и это подтверждает, что в Латвии есть спрос на социал-демократические идеи. Но, конечно, языковой раскол общества влияет на экономический курс. Поворот в сторону левой политики станет возможным в Латвии только в тот момент, когда работающая в магазине Maxima продавщица латышского происхождения осознает, что у нее намного больше общих интересов с русскоязычной коллегой, а не с инвестиционным банкиром, который предлагает понизить ее будущую пенсию, даже если последний — этнический латыш.

Левая альтернатива: рынок не всегда прав

- А вы уверены, что Латвия может себе позволить быть "левой"? В отличии от Швеции или Франции у нас открытая экономика, слабо развитое производство, вялый экспорт, негативный демографический прогноз. Увлечение идеями равенства-братства может окончательно отбросить нас на экономические задворки Европы.

- Я неоднократно слышал подобный аргумент в Латвии, но мне кажется, вопрос нужно формулировать иначе — можем ли мы позволить себе продолжать крайне правую политику? Многие исследования показывают, что более высокий уровень неравенства тормозит экономический рост. Скандинавским странам удалось создать высокоразвитую экономику, проводя ярко выраженную левую экономическую политику с высокими налогами и сильной системой социальной поддержки. Другой пример — Южная Корея. По мнению ряда экономистов, в 70-е и 80-е годы эта страна добилась куда более заметных успехов в экономике чем, например, Филиппины, во многом именно благодаря более низкому изначальному неравенству. Примеры можно продолжать.

Правая экономическая модель несет в себе немало экономических рисков. Она предполагает, например, что система образования должна быть частной и платной, что автоматически понижает ее доступность для талантливых детей из необеспеченных семей. Трудно говорить о долгосрочном росте, если в стране не будет хватать квалифицированных специалистов.

- И все-таки есть ощущение, что всплеск мировой популярности трудов Карла Маркса — это временный тренд, возникший как реакция на недавний экономический кризис…

- Если говорить об экономике как о дисциплине, то происходящее — это не столько поворот налево, сколько пересмотр подхода в целом. И начался он намного раньше 2008-го года. Уже более 20 лет назад начали появляться исследования — например, работы нобелевского лауреата Джозефа Стиглица — доказывающие, что рынок сам по себе не всегда способен достигать оптимальной точки развития.

Классический пример — система здравоохранения. Пациент не обладает достаточной информацией, чтобы понять, насколько ему нужен или нет предлагаемый врачом медикамент. Соответственно, частные медицинские компании имеют стимул навязывать пациенту ненужные процедуры за дополнительную плату. Если этот сектор полностью находится под контролем частного бизнеса, как, скажем, в США, то это не гарантирует высокую эффективность работы. По объему затрат американская система здравоохранения является одной из самых дорогих в мире. При этом средняя продолжительность жизни в США — 79 лет. Это не выше, чем во многих западноевропейских странах, где рас ходы на медицину намного ниже, и довольно близко к показателю более бедной Кубы, где люди живут в среднем по 76 лет.

- Переход к левой модели экономики требует относительно высокого уровня доверия общества к власти. Но на территории постсоветского пространства до сих пор преобладает мнение, что чем меньше государство вмешивается в работу бизнеса, тем лучше.

- Частный рынок далеко не всегда обеспечивает доступность услуг и эффективность. Конечно, государство тоже не всегда действует оптимальным образом, но полагаться исключительно на рынок нельзя. Например, если предприятие оказывается на грани банкротства, то сторонники чисто рыночного подхода, скорее всего, будут рекомендовать его закрыть. Однако зачастую материальные и социальные потери, которые понесут уволенные работники, будут иметь для общества большее значение, чем краткосрочная выгода владельцев завода. И мы не можем закрывать глаза на этот факт.

- И какой выход? Заставить налогоплательщиков поддерживать нерентабельный бизнес?

- В мировой практике есть немало примеров, когда за счет государственной поддержки ранее убыточные предприятия достигают высоких результатов. Именно так добились успехов "азиатские тигры". Та же Toyota, например, долгое время не могла успешно выйти на экспортные рынки, но в конце концов сумела это сделать благодаря государственной поддержке экспорта. К тому же, закрытие предприятия приносит не только денежные потери. Например, согласно исследованиям, проведенным в США в 70-е и 80-е годы, факт увольнения повышает для человека риск умереть в следующем году в полтора-два раза. Этому могут способствовать самые разные причины — сердечно-сосудистые заболевания, алкоголизм, депрессия, самоубийство. Похожие данные имеются по Швеции, Австрии, Дании и другим странам. То есть массовое сокращение — это еще и человеческие потери, о которых тоже следует помнить.