Первые 24 года своей жизни Артур Ирбе рос в Советском Союзе и дважды в составе сборной СССР становился чемпионом мира. Потом уехал в НХЛ, где выступал довольно успешно в составе четырех клубов, а завершение карьеры получилось скомканным — в словацкой "Нитре". Теперь работает снова в НХЛ — тренером вратарей в "Вашингтон Кэпиталз".
– Однажды вы оказались в такой же ситуации, как Евгений Набоков. Прибыли из НХЛ в Европу. Проблемы возникали?
– У меня — нет. Я ведь приехал в Ригу. И был уже разведенным. Семья не держала, в голове только хоккей. Я очень ждал этого дня, когда вернусь домой. Чуть ли не главная мечта жизни! А у Женьки другая ситуация. Непросто играть в России, когда у тебя супруга из Америки.
Я провел 12 лет в НХЛ. Еще один сезон работал в профсоюзе игроков во время локаута. Узнал не только игровую, но и менеджерскую сторону бизнеса. Очень люблю североамериканский хоккей. Маленькие площадки, идеальная организация дела.
Знаю, что "Динамо" — ведущий клуб КХЛ по маркетингу, отношению к хоккею. Но я оценил ситуацию и понял, что работать в "Вашингтоне" будет гораздо проще. Считайте это эгоизмом. Но я в НХЛ приношу больше пользы.
В Риге мне пришлось бы заниматься донкихотством. Многое хочется делать иначе. Но нельзя. Не лезь со своим уставом в чужой монастырь. Смириться? Биться с ветряными мельницами? Неинтересно. Хочу жить в гармонии с собой. Плюс семейная ситуация. Я в одиночку воспитываю сына. Ему 14 лет.
– А на что обиделись в "Динамо"? Фраза в ваш адрес звучит резко: "Ирбе подрывает престиж латвийского хоккея".
– Видимо, зацепили мои слова о том, что "Динамо" стоит сменить название. Оно ведь было придумано в советское время, когда клуб патронировал КГБ. Я это прекрасно помню. И тогда не было выбора — как назвали, так и играйте. Но сейчас выбор есть. Мне казалось, рижское "Динамо" стоит переименовать. Например, в "Даугаву", как в футболе. Да мало ли имен?
Понимаю, с точки зрения бизнеса бренд "Динамо" проще продать российскому болельщику. Но это все-таки команда КГБ. И мне это не нравится. О чем я сказал вслух. И разворошил улей.
– Думаете, КХЛ больше нуждается в "Динамо", чем наоборот?
– Конечно! Ведь Рига — это окно в Западную Европу. Есть внутренние договоренности. Может, даже на уровне стран. Там же решается вопрос бренда.
Но лично я бы хотел выжать из этого как можно больше для Латвии. Прекрасно, что наши ребята играют в КХЛ. Но имей мы свое лицо, национальное название…
Я еще с совдеповского времени не скрывал, что мне нравится западный образ жизни. В том числе и в спорте. А сейчас получается, кто платит, тот и заказывает музыку. Но если мои слова кого-то раздражают — значит, я попал в точку.
– Вспоминая советское время… Вы ходили на баррикады в 1991 году?
– Мы выиграли чемпионат мира-89, который я начинал запасным голкипером. Первым тогда был Мыльников. В следующем году он же стартовал, но получил микротравму. Я занял его место, и мы снова взяли золото. Я был признан лучшим вратарем чемпионата.
Осенью 90-го сыграл в товарищеских матчах в Чехии. А потом началось новое время. Рухнула Берлинская стена, и у нас в Латвии поднялось народное движение за независимость и отделение от СССР. И были баррикады… Недавно, 13 января, мы отмечали 20 лет со дня начала сопротивления в Вильнюсе, когда советские войска заняли телецентр. Тогда под танками погибло больше 10 человек…
В Латвии тоже начали строить баррикады. Безоружные люди защищали важные здания в Старой Риге — радио, телевидение, Госдуму. Меня поразили крестьяне, которые выставили свои тракторы и комбайны на пути у военной техники. Хоккеисты тоже туда ходили. У нас даже отменяли тренировки.
– Ходила вся команда?
– Отдельные ребята. Тогда в рижском "Динамо" играло где-то восемь латышей, а остальные были приезжими. Многие пришли в клуб, чтобы отслужить армию.
– Олег Знарок тогда играл?
– Да. Но на баррикадах его не помню. Он все-таки из Челябинска… Русские ребята иначе оценивали ту ситуацию. Как и латыши. Полвека наша страна жила в страхе. Люди были запуганы ГУЛАГом, многих вывезли из Латвии после 45-го. Я потерял обоих дедов на той войне. Мои родственники уехали за рубеж, когда началась национализация.
С детства помню, как в Риге на пятиэтажках было написано большими буквами: "Партия — ум, честь и совесть нашей эпохи". И портрет Ленина. Как в школе всех гоняли на демонстрации. Но я учился в хоккейном спецклассе и от этого увиливал.
– В 1991 году вас в сборную СССР звал Виктор Тихонов. Вы не откликнулись…
– Я гордился тем, что мог играть в советской сборной с такими мастерами. Помню, как впервые приехал в Новогорск и пошел на обед после первой тренировки. Стою с подносом, не знаю, куда сесть. Игорь Ларионов показывает столик: "Вот здесь свободно. Добро пожаловать!". К новичкам относились тепло.
Но когда мы побеждали на чемпионате мира, я не поднимал глаза на советский флаг. Во время гимна смотрел в лед.
Гимн и флаг — это святыни. К ним нужно проявлять уважение. Плеваться или демонстративно кричать — последнее дело. В прошлом сезоне мы играли с "Монреалем" в гостях, и канадцы освистали американский гимн. Приехал "Монреаль" в Вашингтон — люди начали аплодировать канадскому символу. Это было красиво.
Но я не смотрел на советский флаг. Это была моя форма протеста. И никто не скажет, что я не помогал сборной СССР.
На баррикадах в Риге меня спрашивали: "Артур, разваливается Советский Союз. Ты ведь не будешь играть за их сборную?" — "Конечно, я закончил". Тогда, в январе 91-го, я сделал свой выбор.
Потом было много наездов со стороны Тихонова и боссов рижского "Динамо". Если клуб готовил чемпиона мира, то большую премию получали начальник команды, главный тренер, руководитель Госкомспорта Латвии… Человек 6–8 сидели на моей шее. Но я не собирался отступать. Если у тебя нет принципов, ты вертишься, как флюгер.
– Вы с тех пор не общались с Тихоновым?
– Формально пересекались на мероприятиях. Много не беседовали… Да, мне было бы интересно вспомнить то время. Тихонов был выдающимся тренером, со своими методами. Давал результат. Но, с другой стороны, вряд ли Виктор Васильевич захочет об этом говорить. Некоторые моменты будут для него болезненными. Я уверен, Тихонов и сейчас живет своим советским прошлым.
– Трудно найти большего патриота Латвии, чем вы. Почему не идете в политику?
– Меня не раз звали во власть. Но не хочу потерять самого себя. Политика — вязкое и скользкое дело. Есть линия партии. Ее нужно поддерживать. А я не привык ходить по линии. Я в ответе только перед своей совестью. И давно понял, что в жизни самое главное — свобода.
Когда у тебя есть деньги, ты можешь быть независимым. Наступают себе на горло те, у кого проблемы с финансами. Я к их числу не отношусь.
– Вы работаете в "Вашингтоне", чтобы завоевать свой первый Кубок Стэнли?
– Конечно. Это большой стимул в карьере. Несколько лет назад я снова приехал в НХЛ. Не хотел, чтобы мои знания пропали. Когда повесил коньки на гвоздь, у меня два года внутри все кипело. Я вообще не смотрел хоккей. Так было легче переносить эту ломку. А потом понял, что надо вернуться в любимый спорт. Теперь уже как тренер вратарей.
И нужно было дать сыну хорошее образование. Он ведь родился и вырос в Америке, жил с мамой после развода… В Латвии учиться неплохо, но я хотел дать своему ребенку большее.
По идее, работу в НХЛ я начал искать из-за сына. Сейчас он учится в вашингтонской школе. Играет в хоккей. Он поздно попал в этот спорт. Раньше занимался гольфом, теннисом, футболом. А сейчас ребенок меня упрекает: "Отец, почему ты в детстве не гнал меня на лед?" — смеется Ирбе. Но гнать детей никуда не нужно. Мой папа, бывший легкоатлет, хотел сделать меня бегуном. А я — в хоккей. "Сын, тебе сломают ноги, будут шрамы и кровь". — "Пусть я стану инвалидом! Но хочу заниматься тем, что люблю".
– Какой команде вы отдали всю душу? "Динамо"? "Сан-Хосе"? "Каролине"?
– Сборной Латвии. Но я так много отдал ей души, что играл не всегда блестяще. Если говорить о клубах — то "Сан-Хосе". Это как первая любовь — первые матчи в НХЛ, успех, признание. Чувство, что играешь в настоящей команде. В 1994-м мы победили "Детройт" в Кубке Стэнли. Верили, что можем горы свернуть. А в 2002-м мой старый друг Игорь Ларионов в третьем овертайме третьего матча финала забил мне гол. Тогда "Детройт" стал чемпионом, а Ларионов выпустил вино "Triple overtime". Странно, что моей фотографии нет на этикетке, — улыбается Артур.
Мой путь в хоккее не был усыпан лепестками роз. Я — не Патрик Руа и не Мартин Бродо. В каждом клубе приходилось царапаться и бороться за место первого вратаря. Многие в меня не верили. "Куда он лезет со своими 174 см?" Я часто считался дублером, но вытеснял из "рамки" мастеров. Значит, с характером все было в порядке.