Как пишет, попутно критикуя латвийских правозащитников, Рита Нашениеце, это ведет к дискриминации и являет собой сегрегацию. Громкое слово! Оно напоминает об осуждаемой всем миром недавней реальности США и Южной Африке — о запретах для "цветных" использовать то, что предназначено для белых.
Но сегрегация — это и правовое понятие, означающее конкретное явление, запрещенное международным правом. Уместно ли это понятие, так полюбившееся борцам с образованием на русском, в их риторике? Это вопрос, где требуется юридическая оценка.
Европейская комиссия по борьбе с расизмом и нетерпимостью, определяя сегрегацию, четко указывает, что „aкт добровольного отделения индивидуума от других индивидуумов (..) не является сегрегацией". Разве кто-то не дает желающим того родителям посылать детей в латышские школы? Разнообразие — это не сегрегация, а стремление лучше удовлетворять отличающиеся потребности людей! Печально, если родителей, которые хотят за свои деньги дать детям наряду со владением латышским языком образование на родном, связывают с "реваншизмом".
Рита Нашениеце ссылается на Верховного комиссара ОБСЕ по делам национальных меньшинств Кнута Воллебека, но делает это весьма избирательно. Комиссар действительно выступает за интегрированное, билингвальное образование, за совместные внешкольные занятия… но отнюдь не требует закрывать школы меньшинств, признавая, что "международное право не запрещает создания отдельных систем или заведений образования по религиозным или языковым причинам. Это, на самом деле — право".
Может быть, больше истины найдется в словах почтенной журналистки о дискриминации выпускников латышских школ? Дискриминация — это необоснованное ограничение прав людей из-за их принадлежности к какой-то группе. Если работодатель требует от работника владения языком многих клиентов, то это требование оправдано стремлением лучше обслужить клиентов и проявить уважение к ним. Такое требование может быть дискриминацией только тогда, если требуется владение языка на более высоком уровне, чем нужно на конкретной должности, — и такая проблема действительно существует… но скорее в связи с требованиями к владению латышским языком, где государство взялось указывать работодателям, чего требовать от работников.
Госпожа Нашениеце пишет, что требования к владению русским языком чаще всего не связаны с характером работы — но даже депутаты Сейма, которые стремятся устранить эти "необоснованные" требования, признают их связь именно с кругом клиентов. Где же действительно актуальна проблема дискриминации по отношению к латышам? В тех школах, где государство и самоуправления не предлагают им освоить язык 37 % народа Латвии!
Рита Нашениеце утверждает, что дискриминацию вызывает "потребность сохранить привычную русскоязычную среду" в школе — и в то же время пишет, что "школы не создают ассимиляции". Если она не планирует ассимилировать русскоязычных, как же их обучение в другой среде изменит ситуацию на рынке труда? Если русские не будут ассимилированы, любому предпринимателю будет выгодно, чтобы работники могли их обслуживать на русском. Подавляющее большинство нелатышей уже сейчас говорит по-латышски: обслуживание на русском — это вопрос уважения к соседям, а не невладения латышским.
Наконец, нельзя согласиться с мыслью Нашениеце, что обучение за средства налогов, собранных с нацменьшинств, на их языке „необычно для Европы". Действительно нетипично для Европы то, что язык более чем трети населения не имеет даже статуса регионального языка. Образование же на родном языке даже для меньших групп, чем русские в Латвии, часто обеспечивается не только в школах, но и в вузах. Так, например, обстоит дело со шведами в Финляндии и венграми в Румынии, хотя их доля среди населения меньше даже, чем у русских была в довоенной Латвийской Республике.