Юридическая комиссия Сейма президентским проектом вдохновилась куда меньше, чем трудом Эгила Левитса — предложение главы государства, содержащее ряд неугодных коалиции нововведений, потонуло в парламентской рутине. Но никто еще месяц назад не предполагал, что Валдис Домбровскис станет и.о. премьера, а президенту Андрису Берзиньшу придется выбирать нового главу Кабинета министров задолго до выборов в 12-й Сейм…
Сейчас все эксперты признают: хотя согласно Сатверсме глава государства не несет политическую ответственность за свои деяния, на данном этапе, в процессе формирования коалиции, многое — в руках президента. С этой точки зрения любопытно, что за несколько месяцев до нынешнего политического кризиса, глава государства фактически обозначил свое недовольство тем, как формировался до сих пор в стране Кабинет министров. Фактически реформа, предложенная Андрисом Берзиньшем, была призвана усилить роль президента, и сделать премьер-министра и правительство более зависимым от главы государства. Наблюдая сейчас за ходом формирования Кабинета министров и за тем, как позиционирует себя на этих переговорах президент, можно предположить — глава государства "репетирует" на практике сценарий, заложенный в той самой конституционной реформе, пытаясь слегка поломать устоявшийся порядок.
Диктат коалиции
Чтобы понять, в чем новизна предложений Андриса Берзиньша, следует вспомнить, как формируется Кабинет министров сейчас. Схема в целом проста: президент номинирует премьер-министра, тот в свою очередь, формирует правительство, которое в итоге должно быть утверждено большинством Сейма, то есть, созданной правящей коалицией.
Роль президента в принципе — невелика: ему по сути приходится номинировать на премьерскую должность того политика, который сформирует из нескольких партий коалицию, и соответственно, даст гарантии создания и утверждения Кабинета министров. Сам акт номинации премьера, как и роль президента в целом — скорее символические: понятно, что к этому моменту создающаяся коалиция пришла к компромиссу по ряду вопросов. Остаются мелочи: торг между коалиционными партиями за отдельные посты, да дискуссия о вписывании громких лозунгов в правительственную декларацию. Теоретически на этом этапе может произойти сбой: партии создающейся коалиции не договорятся о переделе сфер влияния, правительство не будет утверждено, и все начнется заново. Но на практике — это скорее исключение из правил. Обычно все склоняются к политической стабильности, и очередной "террариум друзей" — новый состав правительства — получает большинство голосов в Сейме. Причем, как показывает опыт нынешнего правительства, профессиональные качества министров при выражении им доверия соратники по коалиции особо не учитывают.
Казалось бы, все демократично: Кабинет министров формируют политические
силы, суммарно получившие на последних парламентских выборах большинство голосов избирателей. Однако такой формально вполне демократический порядок легко перерождается в диктат даже не коалиционного большинства Сейма, а узкого круга политиков, входящих в верхушку коалиции, чья власть фактически никак не ограничена. Рядовым депутатам от правящих партий остается лишь послушно голосовать за решения, уже давно принятые Кабинетом министров, а предложения и критика оппозиции отметаются без рассмотрения. И хотя Латвия является парламентской республикой, Сейму отводится роль бесперебойной машины для голосования, лишь придающей силу законов решениям исполнительной власти. И это парадокс: ведь в парламентской республике Сейм стоит по иерархии выше Кабинета министров, и именно правительство должно быть подотчетно народным избранникам.
Почему так получается?
Во-первых, отчасти снижение роли парламента в политической жизни Латвии связано со вступлением в Европейский Союз, что, безусловно, привело к утрате части государственного суверенитета. Решения, принимаемые в "столице нашей родины — Брюсселе", обсуждать в Латвии не принято — их надо просто исполнять, дружно нажимая на кнопки для голосования, не ставя под сомнение верность генеральной европейской линии. То, что центр принятия очень многих решений, переместился в Брюссель, привело именно к ослаблению законодательной ветви власти, призванной устанавливать правила игры, в то время как исполнительная — правительство — обрело статус наместника, согласовывающего свои действия с ЕС. Собственно, обязанности такого наместника и исполнял последние годы Валдис Домбровскис. Причем, как легко догадаться, исполнительная власть, подмяв под себя парламент, не только реализовывала в Латвии мечты Брюсселя о прекрасном, но и не забывала себя.
Во-вторых, не в традициях Латвии сотрудничество между властью и оппозицией. Обязательный пункт договора между партиями любой коалиции — категорический запрет на поддержку инициатив оппозиции, какими бы разумными они ни были. Ситуация усугубляется еще и тем, что оппозиция в понимании правительства еще и делится на условно "латышскую" и условно "русскоязычную". И если "латышская" оппозиция еще имеет при определенных обстоятельств шанс войти во власть, то "русскоязычную" сама коалиция объявила второсортной, заявив, что для нее двери Кабинета министров захлопнуты навсегда. Это ведет к ослаблению контроля деятельности коалиции, резко сужает количество коалиционных вариантов, и в итоге ведет к отсутствию полноценной политической конкуренции и борьбы. В таких условиях Кабинет министров получает право производить брак, будучи уверенным — альтернативы ему нет.
Что предлагает президент?
Конституционная реформа Андриса Берзиньша предусматривает, что президент, как и сейчас, называет премьер-министра — правда, он должен в обязательном порядке быть депутатом Сейма (сейчас на царство можно позвать кого угодно).
Получив благословление от главы государства, будущий глава правительства должен заручиться поддержкой большинства Сейма, предоставив на обсуждение парламенту стратегический план, за который тоже должны проголосовать не менее 51 депутата.
Далее, согласно задумке экспертной группы, работавшей при Андрисе Берзиньше, начинается самое интересное: утвержденному премьер-министру предстоит согласовывать кандидатуру каждого министра своего правительства с президентом. То есть, глава государства фактически получает право вето, что существенно сужает влияние коалиции на распределение министерских портфелей. Вероятно, именно этот пункт конституционной реформы президента и стал основной причиной, по которой нынешние коалиционные партии предпочли спрятать этот проект под сукно, предпочтя обсуждать популистскую, направленную на дальнейшее упрочение принципа "разделяй и властвуй!" преамбулу к Сатверсме Эгила Левитса.
Безусловно, в конституционной реформе, предложенной президентом, много белых пятен, да и просто зияющих дыр. Очевидно самое слабое место — наделение президента дополнительными, весьма обширными полномочиями, совершенно не соответствует статусу президента как репрезентативной фигуры, закрепленному в Сатверсме. Президент, надзирающий за работой правительства, не может априори впрямую зависеть от воли правящей коалиции, однако сейчас это именно так — главу государства избирает большинство Сейма. Соответственно, какие контрольные функции может осуществлять президент? А потому наделение главы государства дополнительными полномочиями почти неизбежно приведет к возобновлению дискуссии о всенародных выборах президента.
И о наших баранах
После Золитудской трагедии, приведшей к отставке правительства Валдиса Домбровскиса, конституционная реформа Андриса Берзиньша — возможно, даже задуманная не столько как план реальных действий, сколько как пиар-продукт — выглядит невольным прологом к нынешним переговорам о формировании Кабинета министров.
Несомненно, президент сейчас действует в условиях, заданных действующим законодательством — и его возможности на самом деле не столь велики. Как только глава государства назовет имя премьер-министра, интерес к нему притухнет — все решения будет принимать формирующаяся коалиция.
Жесткие слова в адрес политиков через два дня после Золитудской трагедии, демонстративное сокращение времени встречи с "Единством" до ничтожных 15 минут, унизительное, затянутое "выбраковывание" Пабрикса, откладывание озвучивания имени премьера на январь — все это, несомненно, повышает популярность и статус главы государства. Возглавить правительство за девять месяцев до парламентских выборов при прогнозируемой инфляции из-за введения евро и гарантированной политической нестабильности — не великая честь, скорее самоубийство. А потому желание политиков не нести ответственность — столь очевидно, что президенту нужно лишь вовремя обращать на это внимание общества.
Вопрос, как и в чьих интересах, он, бывший банкир, распорядится уже в январе наращиваемым сейчас кредитом доверия.