Читал недавно историю Таиланда и Португалии. Кто правил коротко, того пролистывал побыстрее, кто долго, того запоминал: много чего успел свершить, эпоха. Как и тех, при ком менялись границы: нигде история не видна так наглядно, как на карте. Исключение — великие реформаторы, но они обычно тоже не быстро удалялись.
Вот и нашу так будут читать. Кто помнит, какой там был при Екатерине курс рубля к фунту или к луидору? Не помним, даже луидор был или пиастр. А ставка по кредиту, а инвестиционный климат? А соотношение ВВП на душу населения в России и в Пруссии? Зато помним, что правила долго, своенравничала, меняла фаворитов, с европейскими государями общалась на равных, переписывалась с Вольтером, била турок, расширила пределы.
Народы, среди прочего, делятся на тех, которые почти всю историю жили в собственном государстве, и долго живших без него. Как животные у Борхеса — на разбивших цветочную вазу и принадлежащих императору.
Русский человек гораздо больше украинца сконцентрирован на государстве, украинец — на нации. Для нации важнее песни, вера, гимн, язык — чтоб не засоряли чужими словами (как тщательно чехи выметали у себя немецкое), загадочный национальный дух. Народ без государства не ассоциирует себя с властью, с троном. А для народов государственные песни и даже язык второстепенны (персидская империя пользовалась чужим арамейским, русский гораздо больше наполнен заимствованиями, чем очищенный национальной интеллигенцией словенский), зато есть границы и территория — важнейшие признаки государства. Расширил границы, бил турок — вот и хорош.
Толкование притчи
Присоединяя Крым, Путин, однако же, думает не только о далеком будущем и посмертной славе, но и близком: вступает в отношения не только с потомками, но и с современниками.
Аннексия Крыма — самая действенная прививка от вестернизации и либерализации России. Лучший способ сохранить навсегда режим борьбы с врагами, сексуального суверенитета и государственной духовности. Теперь всякий раз, когда прозападная, проевропейская, открытая миру и современности сила будет в России стремиться к власти, даже просто оппонировать, народу станут напоминать: "Эти отдадут наш Крым". И народ, какой он есть государственный и державный, будет выбирать территорию: политическую и военную победу, выраженную в землях, городах, километрах побережья. Да, воруют и делят наше между собой, да, хотелось бы, чтоб вокруг больше доброты и порядка, да, утомили своими речами и молебнами — но другие-то Крым отдадут.
Только появится кто с современной, свободолюбивой программой, а ему тут же: "А что с Крымом?" И если отвечает невнятное — значит юлит, не наш, отдаст, предаст своих, сдаст нашу победу. А если твердо ответит: "Не сдам!" — какой же он либерал и западник, ему ж на Западе все равно руки не подадут, только в перчатке иногда. Remedium amoris occidenti.
Присоединенный Крым — лекарство и против настоящей смены начальства вместо очередной рокировки. Якорь, который привяжет нас к российскому настоящему, которое на самом деле — прошлое.
Ведь действительно, перед любой либеральной, европейской силой в России будут теперь изнутри и извне ставить этот вопрос. И она должна будет ответить на него положительно и перестать считаться прозападной и европейской. Или — если отрицательно — потерять народную поддержку и шансы на победу. С присоединенным Крымом либеральные политики в России гораздо вернее превращаются в вечных маргиналов, а Запад теряет возможность любить Россию и Украину одновременно: только или-или и понятно кого.
Россия с Крымом обречена на то, чтобы навсегда остаться страной, противостоящей Западу: даже если в ней победит прозападная во всех остальных отношениях сила, состоящая из условных Кудрина, Навального и Капкова, а на их предвыборном концерте будет петь Земфира и Шевчук, — все равно и эта власть, и эта Россия будет восприниматься как антизападная, как геополитический противник, как adversary, потому что и она не сможет первым делом побежать и отдать Крым. Поэтому — а не потому, что не жалко родную русскоговорящую душу (душу жалко, если и впрямь страдает), — опасно брать Крым: он будет пробкой, которая заткнет кротовую нору в будущее, крышкой для консервов — закатали грибков на зиму, сидим жуем помаленьку, не ходим на совет нечестивых.
С отобранным Крымом Россия становится тем богатым верблюдом, которому не попасть в царствие. Верблюд очутился в евангельской притче не просто потому, что крупное животное — коню, волу или ослу точно так же трудно пролезть сквозь игольное ушко, — а из-за визуализации этого богатства в виде выступающей части, из-за того что собранное в виде горба богатство меняет гармоническую аэродинамику тела: вот он, накопил, торчит, а полезет — этим и зацепится, застрянет.
Крым может стать тем самым горбом, с которым Россия не пролезет в Европу, в западную цивилизацию, в глобальную современность, в будущее. Торчит, зацепится, застрянет.
Доказать, что не верблюд
Поэтому — парадоксальным, даже скандальным образом — если Запад хочет, чтобы в России все-таки пришли к власти силы современности — будущего, а не прошлого, надо отложить вопрос о Крыме. Даже если Путин его-таки заберет.
Если Европа, несмотря на все свои силы и обязательства, не сможет сейчас этому помешать, то не надо требовать этого первым делом от любого российского политика. У него сил не больше, чем у Европы с Америкой. Превентивно требуя от русских европейцев немедленно поставить все как было, Запад соберет очередной пул замечательных людей для интервью, но не получит людей и партий, способных рано или поздно прийти к власти мирным, безопасным путем.
Это ужасно обидно для украинцев, но в конечном итоге в выигрыше будут и они: Россия как часть западного мира, как часть современности важнее для Запада и для Украины. Это само собой, мирно и безболезненно, снимет множество вопросов — как однажды уже сняло во второй половине 1980-х чуть ли не всю вражду мира. Если же требовать раскаяния в стиле львовского "Беркута", чем ждать, пока она будет каяться в стиле львовского "Беркута", вопросы вряд ли решатся.
Помните, Путин в 2001 году на слабо просился в НАТО: "Врешь, не возьмешь". Конечно, не взяли, все были в растерянности, а Прибалтика и Восточная Европа были категорически против: не для того рвали цепи. А насколько сейчас меньше у всех было бы проблем, если б тогда не послушались их и взяли.
К сожалению, сейчас Россия даже на слабо не просится на Запад. Мы теперь ему противостоим. Похоже, вот прямо на этой неделе заброшен даже главный путинский внешнеполитический проект, с которым он выступил с первых дней правления, когда я сам еще служил по дипломатическому ведомству, — безвизовый въезд для граждан России в Европу. А ведь если бы такой въезд уже был, была бы и возможность его приостановить — вызвав недовольство самых широких кругов самых активных граждан. Или он был бы прекрасным фоном, чтобы закрыть въезд проштрафившимся начальникам и энтузиастам противостояния. Но главное, Россия с безвизовым режимом, равно как и Россия в НАТО, была бы гораздо более интегрированной в западный мир страной. А бесконечное изматывающее упрашивание даже терпеливому человеку захочется прервать дерзким: "Нате".
Европа возмущается: почему третья сторона — Россия — требует участия в переговорах, когда два суверенных субъекта — Украина и ЕС — договариваются об ассоциации. Но ведь в наших переговорах с Европой на тему виз все эти 15 лет присутствует третья сторона. Восточная Европа и особенно Прибалтика считают, что непедагогично дать русским право ездить в страны ЕС без виз раньше, чем Украине, Грузии и Молдавии, хотя для открытия границ всегда важнее всего была платежеспособность. Мы тут оказались в заложниках у граждан, правительств и экономик трех бывших советских республик и их союзников в Восточной Европе. Впервые в истории ЕС результаты переговоров об отмене виз с одной страной были поставлены в зависимость от отмены виз с другой и третьей.
Такая педагогика может подарить чувство глубокого удовлетворения некоторым восточным европейцам, но создает у них же самих под боком глубоко неудовлетворенных русских, которые в таком состоянии годятся для горького напоминания "мы же вам говорили", но во всех остальных смыслах совсем не хороши. Сейчас совершенно справедливо пишут, что отторжение Крыма, размещение в нем чужих войск может надолго, навсегда испортить отношения между русскими и украинцами. Но все последние 20 лет Европа всей сокрушительной силой своей политики и общественного мнения поддерживала чужие армии и отторжение территорий, которые русские, пусть по совсем не бесспорной привычке, но тоже считали своими: все-таки речь шла о столетиях в одном государстве, сроках, которые в самой Европе признаются сильным аргументом в пользу единства стран. И совершенно не задумывалась, что это могло испортить отношения между Европой и Россией и что надо как-то смягчить процесс и создать ситуацию общей победы.
Помните в ницшеански неполиткорректном "Брате-2" реплику палящего во все стороны Бодрова: "Вы нам еще за Севастополь ответите" — это же за год до появления всякого Путина. Путин появился в ответ на злость, которую поймало это кино.
Сама по себе эта злость излечена в острой форме сравнительным благополучием и гордыми проектами вроде Олимпиад и чемпионатов, теперь ее приходится искусственно раздувать и даже имитировать. Однако чем дольше Восточная Европа будет считать, что ее свобода возможна — как недавно выразился один восточноевропейский коллега, только на развалинах Кремля, — тем больше вероятности — прежде разрушения собственно Кремля — увидеть развалины в иных местах. А ведь это замечание не только опасное, но и исторически неверное: потому что вот прямо на памяти всех нас живущих и свобода в Восточной Ервопе наступила, и Кремль стоит. И это освобождение произошло в конце 1980-х, когда русские — кто помнит — совсем не были на всех обижены, а наоборот, очень гордились и любовались собой.
Забрав себе Гонконг, Дэн Сяопин смог заткнуть консерваторов-догматиков: "Вот вам, глядите, что у империалистов отобрал, я ли не верный ленинец, патриот, поднявший Китай с колен? А теперь займемся рыночными реформами и открытием Китая миру". И догматики понуро плелись делать реформы. Судя по всему, ничего такого В.В. Путин делать не планирует: забрав Крым, он собирается не избавиться с его помощью от людей из прошлого, а попросторней расположиться вместе с ними в настоящем. Однако, противостоя путинской антикварной империи, народы Восточной Европы, а с ними и Западной, не должны повторять ошибок противостояния советской империи, тоже застрявшей в прошлом: побеждать только ее, а не все, что живет и движется на этом месте.