Дело было так. 4 мая 1990 года вновь избранный Верховный Совет Латвии принял Декларацию независимости и объявил переходный период к этому счастливому состоянию. Одновременно многие другие советские республики тоже заявили о своем стремлении к отделению. Процесс был назван "парадом суверенитетов". Началась фантастическая жизнь, когда каждый человек, каждое учреждение самостоятельно решали, в каком случае подчиняться центральной власти, а в каком — местной.
Потом центральная власть объявила референдум о сохранении СССР и назначила его на 17 марта 1991 года. Тогда парад суверенитетов перешел в парад референдумов: республиканские власти с одной стороны, запрещали проведение на своей территории "референдума соседней страны", а с другой — стремились нанести упреждающий удар. Отсюда и опрос — дескать, официальной силы он все равно не имеет, мы и так знаем, чего народ хочет, но на всякий случай спросим у людей…
Вопрос звучал так: "Вы за демократическую и независимую Латвийскую республику?" Несмотря на отсутствие юридических последствий голосования, активность избирателей была огромной: почти 88% населения, более 1,9 миллионов человек. Сегодня столько народу одновременно на нашей территории не соберешь, даже вместе с детьми, иностранцами и туристами. 74% ответили положительно, а число проголосовавших против я назову полностью: 411 374.
С точки зрения сегодняшнего законодательства эти 411 тысяч — преступники. Они, пусть под защитой тайны избирательной кабинки, выступили против самого святого: независимости республики. Буквально на днях за подобные действия Максима Коптелова строгий латвийский суд упек на полгода в тюрьму.
Причем интересно, что подстрекателем к совершению преступления, выступил не кто-нибудь, а сам законодательный орган: Верховный Совет. Вверг население в соблазн государственной измены. Совершил то же самое, что Коптелов, но не где-то в виртуальной плоскости, а на многочисленных избирательных участках, на деньги налогоплательщиков.
А ведь тот же самый парламент одновременно с Декларацией Независимости ввел в действие несколько важнейших статей Сатверсме. В том числе первую, которая гласит: "Латвия — независимая демократическая республика". И сам предложил ее нарушить, что с удовольствием сделала многосоттысячная преступная группа.
Почему же парламент вправе интересоваться мнением граждан, а Максим — нет? Эта коллизия свидетельствует об ужасной деградации, которая произошла с обществом за четверть века. В 1991 году мы жили в реально демократическом обществе, где хотя бы на словах было принято уважать вторую статью Сатверсме, которая, на мой взгляд, вообще самая важная: "Суверенная власть в латвийском государстве принадлежит народу Латвии".
То есть как народ решит, так и будет. А чтобы знать, чего народ хочет, надо у него спросить. Или по крайней мере не затыкать рот тем, кто спрашивает, не так ли? Сегодня устами прокурора в деле Коптелова — а больше никто из официальных лиц не высказался — истина звучит иначе: "Никому не позволим выступать против независимости Латвии!"
У голосования 3 марта была еще одна особенность: это последний случай в отечественной истории, когда на территории нашей республики действовало всеобщее избирательное право. Вы не поверите, но высказать свое отношение к независимости страны позволили даже презренным негражданам! Более того, никому тогда и в голову не приходило, что такие неграждане возникнут. Что, голосуя за независимость, они голосуют за лишение себя избирательных прав.
История с появлением института неграждан вообще очень в духе лихих девяностых — тогдашний дикий капитализм во многом базировался на культуре бессовестного кидка. Давайте рассмотрим такую типичную для того времени историю.
Два товарища, назовем их Янисом и Ваней, решили начать бизнес. Для инвестиций нужны средства, у Яниса их было больше. Договорились скинуться в соотношении 3:2 и в дальнейшем делить дивиденды в той же пропорции.
Какое-то время фирма, назовем ее Х, развивалась, партнеры получали прибыль и делили ее в соответствии с договоренностью. А потом прибыль исчезла, потому что всю продукцию на корню стала по себестоимости скупать фирма Y. Как нетрудно догадаться, эта фирма принадлежала одному Янису. Дальше уже Y продавала все на рынке, но всю прибыль получал Янис.
Естественно, что Ваня возмутился. Янис предложил вынести вопрос о сбыте на совет акционеров, где он демократически решился в пользу Яниса: три голоса всегда больше двух. И Янис стал пожинать плоды своих совместных с Ваней трудов, легко присвоив 40% акционерного капитала.
Если бы Ваня пожаловался в полицию, то в нормальной стране Яниса посадили бы за мошенничество — такая схема очевидно преступна. Но когда к подобную комбинацию провернуло латвийское государство, не нашлось полицейского или прокурора, который указал бы на ее явную неправомерность.
Мошенничество с гражданством было проведено именно по этой схеме. "Янис" — латышское большинство общества — задумало добиться независимости республики, чтобы присвоить себе полное право на принятие политических решений. До поры до времени он должно было считаться с мнением русскоязычного меньшинства — "Вани". Убеждало наивного Ваню внести свой вклад, рисовало прекрасные перспективы совместного счастливого будущего.
А как только "фирма" начала работать — 21 августа после путча Латвия окончательно объявила независимость и начался процесс ее признания международным сообществом — Янис Ваню кинул, приняв 15 октября того же 1991 года Постановление о гражданстве. В результате Ваня стал бесправным "негром". При этом пострадали не только те Вани, которых лишили гражданства, но и те, которые его получили: для демократической защиты русских интересов в Латвии банально не хватает голосов неграждан.
А теперь зададимся вопросом: какие изменения произошли в Латвии в период с 3 марта по 15 октября 1991 года? В первом случае она не была независимой — союзная власть очевидно эту независимость ограничивала. Поэтому и призывали народ за независимость голосовать.
Зато Латвия, как и весь прочий СССР, были вполне демократическими. Людей спрашивали, чего они хотят, можно было высказывать любое мнение, каждый имел право голоса. Многое в те времена было плохо, но упрекать их за недостаток демократии не приходится.
Так вот, обретя независимость, Латвия практически немедленно утратила демократию, отказавшись от всеобщего избирательного права. И продолжает уверенно идти по этому пути все 25 лет. Дело Коптелова — только один из эпизодов последовательного лишения людей того, что зафиксировано в Декларации прав человека.
Поэтому вопрос, поставленный в опросе 3 марта, не имел правильного ответа. Независимая Латвия вовсе не стремилась стать демократической, наоборот, стремление к независимости во всех республиках в первую очередь объяснялось ужасом перед демократией.
Давайте вспомним, с чего началось национальное пробуждение на территории СССР. В 1986 году Первым секретарем ЦК Компартии Казахстана, фактическим главой республики, был назначен некий Колбин из Ульяновска. Разумеется, это не было демократическим актом, СССР только шел к демократии.
Проблема в том, что коррупция в Средней Азии зашкаливала, и Москва решила поставить человека со стороны. И тогда начались волнения — не из-за того, что не разрешают народу выбрать начальника, а из-за того, что начальником ставят чужака. Бунтарей возмутило нарушение незыблемого советского правила назначать первым лицом исключительно национального кадра.
Так и все стремление к независимости, вдруг охватившее номенклатурные национальные элиты советских времен и поддержанное коренным населением республик, заключалось в страхе перед демократией. Потому что при демократии вполне может стать начальником человек неправильного происхождения, а этого они потерпеть уже не могли.
Иными словами, Народный Фронт стремился к независимости Латвии, чтобы не допустить в ней демократии. И как только достиг решения первой задачи, сразу взялся за вторую.
Мне не так уж часто приходилось делать оптимальный политический выбор. Но тогда, 25 лет назад, я поступил правильно: поставив галочку против отметки "нет". Уже тогда было ясно, что в понятиях "независимая" и "демократическая" по отношению к Латвии есть неразрешимое противоречие. И я предпочел демократию, которая уже была, независимости, с помощью которой хотели от демократии избавиться.