Каждая из этих версий достаточно убедительна и опровергается только появлением другой, обращенной к более ранней дате. Обычно их излагают во время круглых годовщин — вот минувшим летом много говорили о президентских выборах 1996 года и часто приходили к парадоксальному выводу о том, что победа коммуниста Зюганова больше дала бы российской демократии, чем издевательство над здравым смыслом, выраженное в натянутой победе уже и тогда неадекватного Ельцина.
У меня есть свой ответ на этот вопрос. Я честно дождался юбилея, не увидел ответа и вот предлагаю свою версию. По-моему, знаменитую бабочку из рассказа Бредбери раздавили 12 декабря 1991 года, когда Верховный Совет России ратифицировал Беловежские соглашения. Именно с этого момента ситуация стала необратимой, и парламент фактически проголосовал за свой роспуск и расстрел менее чем через два года.
Сами по себе соглашения, юбилею которых было посвящено много слов, не столь важны. Ситуация, когда "три пьяных мужика", игрой судьбы вознесенные на вершину власти, принимают моментальное роковое решение, будучи не в силах осознать его последствия и движимые при этом только жаждой власти и подзуживанием хитрых кукловодов — это очень по-нашему. Сторонники СССР уделяют такое большое внимание этой сходке только потому, что мыслят в царистской парадигме и связывают судьбу страны исключительно с действиями ее первого лица.
Но в 1991 году в СССР и в России, как его составной части, была установлена демократия. А в демократических странах любые международные договора не имеют силы, пока их не ратифицирует парламент. Парламент — Верховный Совет — послушно собрался и проголосовал. Против было только 6 депутатов из 201 присутствующего в зале.
К Советскому Союзу можно относиться по-разному. Для кого-то это — кровавый тоталитарный монстр, для другого — великая держава, третий нам будет убедительно доказывать, что фактическое крушение СССР произошло задолго до описываемых событий и главы государств в пуще всего лишь зафиксировали сложившуюся ситуацию.
Все эти аргументы бессмысленны, потому что депутаты не имели полномочий рассматривать вопрос. Причем есть два уровня грубейшего нарушения конституционных норм. Во-первых, и об этом говорилось в дебатах при обсуждении законопроекта, согласно действовавшей на тот момент Конституции РСФСР, вопросы государственного устройства находились в ведении съезда народных депутатов России. Таких было чуть больше 1000 человек, вряд ли составляло большую проблему их за пару дней собрать на внеочередное заседание. Но инициаторы развала этим пренебрегли — очень торопились. Кстати, через четыре месяца очередной съезд не только оказался ратифицировать соглашения, но и исключать из Конституции РФ упоминание о Конституции СССР. Это, конечно, уже никакого значения не имело.
Но еще важнее не очевидное нарушение закона, а пренебрежение сутью полномочий самого парламента. Избиратели в 1990 году выбирали не парламент независимого государства, а одного из его регионов. Ни один депутат в предвыборной программе не говорил о стремлении к независимой РФ. Следовательно, они были связаны советской конституцией и не имели мандата на борьбу с союзными органами власти. Конечно, они эту борьбу начали с первых же заседаний, приняв Декларацию о суверенитете РФ, но до декабря 1991 года еще была возможность остановиться. После ратификации Беловежского договора — уже нет.
Тут надо открутить назад еще один год — к выборам народных депутатов СССР. Именно эти выборы во всех республиках избирателями воспринимались как первые в советской истории свободные выборы первого полноправного парламента. Прошли они при рекордной массовости избирателей. Фактически именно на этих выборах власть заключила с народом соглашение, которое лежит в основе любой демократии: мы разрешаем вам нас выбирать, а вы обязываетесь за это исполнять принятые нами законы.
На самом деле быстро выяснилось, что никто этого постулата не принимает. Оказавшиеся в меньшинстве вместо терпеливого разъяснения своей позиции принялись призывать к неисполнению законов и принятию выгодных для себя на региональном уровне — в республиках, а кое-где и самоуправлениях.
Пионерами этой нигилистской деятельности стали прибалты. Сегодня у нас в Латвии существует вполне официальная версия, что пребывание в составе СССР было оккупацией, поэтому латыши и прочие граждане довоенной республики были вольны действовать как партизаны: вступать в компартию, делать карьеру, сотрудничать для вида с вражеским режимом. Обман неприятеля — всегда благое дело, не так ли? Соответственно латвийские депутаты стремились выиграть выборы не для того, чтобы управлять Советским Союзом к общему благу его населения, а чтобы разрушить изнутри.
Мне кажется, что эта версия задним числом постепенно распространяется на все прочие республики. Музеи советской оккупации появились в Грузии и на Украине. Следовательно, и их депутаты вполне имели право действовать в союзных органах власти, как в тылу врага.
Конечно, особенно нелепо выглядели на этом фоне действия российских политиков. Уж Россию точно никто не оккупировал. Но дурной пример заразителен, а стремление лидеров к абсолютной власти универсально.
Возникает вопрос — а что делать, если народ не был готов в 1989 году добиваться независимости, а в 1990 созрел. Неужели ждать четыре года до конца полномочий парламента, который очевидно не оправдывает надежд? В цивилизованных странах так и поступают. Сколько лет дебатируется вопрос о независимости Шотландии, Каталонии, Квебека? Сначала сепаратисты приходят к власти в своем регионе, потом готовятся к референдуму о независимости. Понятно, что никому и в голову не приходит игнорировать действующие законы. Референдум не удался — потерпим еще сколько-то лет, потом проведем следующий.
Для распада СССР был выбран другой формат — воровской. Хватай суверенитета побольше — и ни в коем случае не делегируй его вниз своим подчиненным. Нам говорят, что Беловежский процесс привел к тому, что при распаде Союза не случились такие страшные события, как при распаде Югославии. Аргумент достаточно сомнительный: войны были, и погибли десятки тысяч человек, на порядок больше вынуждены были бежать,став жертвами этнических чисток. Еще хуже, что и четверть века спустя ничего не кончилось, конфликты тлеют, шесть непризнанных государств (Карабах, Южная Осетия, Абхазия, Приднестровье, Донецкая и Луганская республики) ведут свое призрачное существование, мир не признает принадлежность Крыма России.
Разрушительные процессы инициировались людьми, называвшими себя демократами — хотя именно они должны были бы больше других добиваться уважения законов, которые принял демократически избранный советский парламент. Поэтому неудивительно, что сам термин "демократия" оказался непоправимо скомпрометирован. В массовом представлении демократ — это обманщик, который ради достижения карьерных целей лицемерно опирается на западные ценности. Даже сами демократы и сегодня искренне считают критерием оценки внешнеполитическую ориентацию, но не приверженность правам человека и выборной процедуре. Особенно анекдотично это выглядит на современной Украине.
Неудивительно, что ни одно из постсоветских государств нельзя назвать демократическим в европейском понимании этого слова. Увы, объем прав и свобод, которыми обладали граждане СССР в 1990 году, сегодня недостижим нигде на постсоветском пространстве. В Латвии и Эстонии из-за института неграждан по-прежнему не существует всеобщего избирательного права, во всех республиках меньшинства жалуются на дискриминацию и политические преследования. Многие бывшие республики вступили в жестокий конфликт с Россией, с которой четверть века назад так дружно в едином строю боролись с надоевшим союзным центром.
И вероятно, самое обидное, что при всех разногласиях на постсоветском пространстве практически нет людей, которые оценивают мимолетный момент свободы, выпавший на нашу долю. Короткое время мы жили при полноценной демократии и оказались ее недостойны. И этот упрек относится ко всем: и к тем, кто считает себя сторонником демократии, и к тем, кто предпочитает авторитаризм.
