Мне было приятно узнать, что недавняя публикация о санкционной политике Запада в отношении России получила широкий резонанс и вызвала критику уважаемых специалистов в Латвии. В ответе коллегам я хотел бы пояснить, чем, на мой взгляд, вызваны расхождения в наших подходах — подчеркнув при этом, что они не кажутся мне чересчур существенными.
Я хотел бы начать с того, чем обусловлена сама критика моего текста: мне кажется, что коллеги смешивают утверждения об эффективности санкций с тезисом о том, что "эффект от санкций есть". Замечу: я никогда не утверждал, что в России вообще не ощущаются последствия от санкционной политики Запада; иное могут говорить лишь Мария Захарова (официальный представитель МИДа РФ) или записные кремлевские политологи.
Проблема, однако, состоит в том, что разного рода эффекты от санкций (а к ним можно отнести и снижение темпов ввода новых нефтегазовых месторождений, и серьезные проблемы в запуске производства новой наукоемкой промышленной продукции, и дефицит комплектующих в оборонной и космической индустрии) не означают, что санкции эффективно достигают поставленных целей (это признает, например, аналитик Центра стратегических исследований и безопасности Латвийской национальной академии обороны Мартыньш Киршс, отмечая, что "санкции, которые лишь часть стран мира ввели против России, не приведут к фундаментальным переменам или смене режима").
Даже если принять за данность стремление ввести против России только те санкции, которые "должны оказать минимальное негативное влияние на западное общество" (со слов аналитика Центра изучения политики Восточной Европы Мариса Цепуритиса), не хочется верить, что весь их смысл состоит лишь в том, чтобы правительства демократических стран могли отчитаться перед избирателями, что они "противостоят российской агрессии" против Украины. На мой взгляд, эффективность не сводима к эффекту — и хотя не стоит ставить задачей санкционной политики "смену режима", бессмысленно искать обнадеживающих сигналов, если — как мы видели это совсем недавно в Керченском проливе — санкции отнюдь не удерживают Россию от все более открытой агрессии против своих соседей.
Еще одним важным моментом, с которым я не могу полностью согласиться, является мнение о том, что, по словам Мартыньша Киршса, "санкции привели к экономической стагнации, замедлили планы модернизации армии и заставили повысить пенсионный возраст". На мой взгляд, это ошибочная точка зрения (как, кстати, и утверждение доцента факультета социальных наук Латвийского университета Оярса Скудры об "урезании военного бюджета России на 20% в 2017 году").
Экономическая стагнация пришла в Россию намного раньше санкций — вслед за возвращением Владимира Путина в Кремль в 2012 году, когда темпы хозяйственного роста даже при сверхвысоких ценах на нефть сократились с 4,3% в 2011 до 1,3% в 2013 на фоне разочарования инвесторов экономической политикой властей и роста давления силовых структур на бизнес-сообщество.
Модернизация армии продолжается, и идет невиданными ранее темпами; последние годы приносят гораздо больше новостей на этот счет, чем когда бы то ни было прежде — а мифическое "снижение военных расходов" является чисто техническим: в 2016 году правительство произвело разовое списание долгов оборонных предприятий по ранее выданным им гарантиям на 815 млрд рублей, и именно это обстоятельство, учтенное в статистике SIPRI, дало тот высокий показатель расходов, который очевидно "сократился" в следующем году.
Что же касается пенсий, следует заметить, что в 2018 году, когда было принято решение о повышении пенсионного возраста, российский федеральный бюджет сводится с невиданным профицитом (за январь-октябрь он составил 3,02 трлн рублей, что превышает суммарный показатель за 2006−2007 годы) — и принятое решение продиктовано не требованиями экономии, порожденными непосредственным эффектом санкций, а нежеланием предпринимать данный шаг в непосредственной близости от 2024 года, когда Владимиру Путину придется каким-то образом легитимизировать свое пожизненное пребывание у власти.
Серьезные сомнения вызывает у меня и тезис Мартыньша Киршса о том, что "санкции могут заставить страну изменить политический курс… только если они долгосрочные и глобальные", в то время как нынешние таковыми не являются. Если мы оценим возможности западных держав по санкционному давлению на Россию и сравним его с мерами, применявшимися, например, к Ирану, можно оценить масштаб лукавства моих критиков.
Так, например, страны ЕС являются покупателями 67% экспортируемого Россией газа и 57% — нефти. Бóльшая часть этих поставок осуществляется трубопроводным транспортом, которому в российской ситуации нет альтернативы. Ограничение их имело бы вполне "глобальный" эффект, в пользу которого выступают латышские эксперты. Если мы вспомним Иран, то одним из направлений санкций было эмбарго продажи и обслуживания коммерческих самолетов Boeing и Airbus; сегодня на них приходится более 70% российского парка коммерческой авиации, и санкции, повторяющие иранские, также имели бы "глобальный" эффект, если бы даже к ним не присоединилась Бразилия с ее Embraer’ами.
Замечу также, что большинство китайских (!) банков в последнее время прекратили всякие операции с российскими компаниями и финансовыми учреждениями, в отношении которых введены санкции США, что вызвало крайне болезненную реакцию Москвы. Поэтому мне кажется, что риторика о желательности "глобальных" санкций используется лишь для того, чтобы оправдать их очевидную недостаточность, обусловленную неготовностью европейского бизнеса идти на жертвы ради обеспечения международного мира.
При этом я хочу отметить очень важный момент, который часто теряется из виду при обсуждении санкционной политики. Обычно европейские эксперты стремятся оценивать ее влияние "в долгосрочной перспективе": как будут снижаться уровни добычи нефти без западного оборудования; сколь существенным окажется падение уровня жизни через пять или десять лет; какие высокотехнологичные производства понесут потери, будучи отлучены от западных разработок.
Проблема, однако, состоит в том, что в России никто не мыслит на горизонте десяти лет: ни одна (и это не преувеличение) программа развития, принятая начиная с 2005 года, не была выполнена в срок и полностью (а многие просто провалены и забыты). Поэтому угроза экономических проблем, неизбежно наступающих из-за санкций после 2025 года, вообще не способна мотивировать российские власти, ориентирующиеся только на сложности, проявляющиеся "здесь и сейчас".
Это обстоятельство кажется мне исключительно важным, так как оно является основной причиной, по которой санкции остаются, с точки зрения российского руководства, недейственными.
Последнее замечание касается пассажа о том, что, по мнению аналитика Латвийского института внешней политики Карлиса Буковскиса, "санкции никогда не были направлены на то, чтобы полностью исключить Россию из международного сообщества". Так оно было и есть, но мне не вполне понятно, а чего иного заслуживает страна, отправляющая свои войска на чужую территорию, отторгающая от соседних государств принадлежащие им земли, и осуждающая их граждан согласно своим законам, отправляя их после этого в российские тюрьмы? (Российские власти официально не признают участие действующих военнослужащих ВС РФ на территории Украины в вооруженном конфликте в Донбассе, а также считают вхождение Крыма в состав РФ в результате организованного за две недели референдума во время смены политического режима в Киеве — легитимным. Призывы к возвращению Крыма Украине в России считаются нарушением закона, — прим. "Спектра").
Мне кажется, что по крайней мере Латвия, граждан которой я не могу не поздравить со 100-летием ее независимости, не должна забывать схожего опыта взаимодействия со своим восточным соседом: от "свободных выборов" 14 июля 1940 года и "добровольного вхождения" в состав СССР до истребления политической элиты и национальной интеллигенции в сталинских тюрьмах и лагерях. Мне кажется, что рассуждать о нежелательности "полной изоляции" агрессора для жителей страны, пережившей столь непростые моменты в своей истории, по крайней мере не очень последовательно.
Подводя итог, я хотел бы отметить следующее. Сегодня очевидно, что западная политика санкций — это действительно "компромисс между необходимостью заставить Россию ответить за ее агрессивную политику и готовностью стран Запада к эффективным, но рискованным действиям" (Марис Цепуритис). Такая компромиссная политика обречена на неудачу уже потому, что баланс между желанием наказать агрессора и стремлением обеспечить интересы национального бизнеса будет со временем становиться все более проблематичным. Этот компромисс станет стимулировать то "сопротивление санкциям", которое господин Цепуритис совершенно справедливо называет "путем к авторитаризму".
Есть ли какой-то метод, который может радикально изменить дискуссию о санкциях и гарантировать более жесткий подход западных стран к оценке действий России, равно как и бóльшую готовность давать им отпор?
На мой взгляд, такой вариант есть. Он предусмотрен ст. 107 проекта билля S.3336, внесенного рядом американских сенаторов на рассмотрение Конгресса летом этого года под названием Defending American Security from Kremlin Aggression Act of 2018. ("Акт 2018 года о защите американской безопасности от агрессии Кремля", — перевод. "Спектра"). Данный пункт требует от Государственного департамента США изучить вопрос о включении Российской Федерации в список так называемых State Sponsors of Terrorism — государств, поддерживающих террористическую активность.
Учитывая вооружение сепаратистов в Донбассе; уничтожение огнем российской ракетной установки гражданского авиалайнера (Российская сторона утверждает, что оказывает режимам ДНР и ЛНР только гуманитарную помощь, а малазийский авиалайнер MH17 был сбит ракетной установкой "Бук", находившейся на вооружении украинской армии, — прим. "Спектра"); организацию заказных убийств с использованием химического оружия в Великобритании (Российская сторона отрицает причастности к гибели Александра Литвиненко и попытке отравления бывшего сотрудника ГРУ Сергея Скрипаля и его дочери Юлии, — прим. "Спектра"); создание армий наемников, действующих в Сирии, Центрально-Африканской республике и ряде других стран; попытки организации государственных переворотов в Черногории; транспортировку наркотиков из Латинской Америки на самолетах президентского авиаотряда и множество других славных эпизодов, произошедших при правлении Владимира Путина и его конфидентов, для такого шага есть все основания.
А за ним открывается совершенно новая реальность, в которой жесткий санкционный режим регулируется не каждодневными компромиссами, а давно прописанной процедурой. Реальность, в которой события 1940 или 2014 годов имеют гораздо меньше шансов повториться…
