Безоговорочная капитуляция демократической Германии

Александр Гогун — военный историк, исследователь тоталитаризма, автор книги "Между Гитлером и Сталиным. Украинские повстанцы" и других книг и публикаций.

Вскоре после падения берлинская стены и Советского Союза названное детище застоя было закрыто, и в период коренных изменений заведение получило двухстороннее управление и новое название: "германо-российский музей". В 1996 и 1997 свои голоса при принятии решений в штабе этого учреждения получили и украинский и белорусский официоз. У входа в музей в 1997-2022 годах в гордом союзе трепыхались немецкий и три восточнославянских флага.

Поскольку в начале 1990-х в России правил постсоветский демократ Ельцин, то открытая в 1995-м обновленная постоянная экспозиция музея представляла собой определенный компромисс между идеологией и наукой. Соглашение было достигнуто между той презентацией войны, которую представлял собой частичный отказ от советской милитаристической мифологии правящих кругов Москвы, и тем уровнем исторического знания, который был достигнут к тому времени специалистами разных стран.

Но сначала в Белоруссии (1994), потом в РФ (1999), а в 2010 году и в Украине к власти пришла реакция. Соответственно, и пожелания восточноевропейской фракции сотрудников, членов научного совета и консультантов музея Карлсхорст изменились. Можно только догадываться, какие яростные, но не публичные баталии шли между напористыми политруками с одной стороны, и историками, беззащитными перед обвинениями в "реваншизме" и "ревизионизме", с другой. Во всяком случае, то, что в итоге немецкая сторона потерпела сокрушительное поражение — очевидно.

Нынешняя постоянная экспозиция, открывшаяся после переработки в 2013 году, представляет собой отмывание сталинизма.

На первом этаже проход к основной экспозиции теперь преграждают стеклянные стенды — их надо обходить, если стремишься попасть в зал подписания эпохального акта. На стеклах этих стендов приклеены объемные надписи — "капитуляция", "потеря", "радость" и — "освобождение". Во-первых, такой новомодный прием предполагает, что посетитель сам, без агитбарьера, как-то не понимает, что с завершением войны связано целое разнообразие событий и эмоций. Во-вторых, слово "освобождение" происходит от слова "свобода". Музей концентрируется не на, скажем, войне в Западной Европе, а на советско-германском противостоянии. И то, что тут же, без перерыва на вольный вздох, начала устраивать в Восточной Германии Красная армия и НКВД, свободой язык назвать не поворачивается.

Здесь же под стеклом — первые экспонаты, которые видишь в музее — артефакты уже путинской эпохи. В частности, печально известная, гордо таскаемая никогда не воевавшей молодежью георгиевская ленточка. Тот элемент, который Красная армия беззастенчиво "позаимствовала" у Русской армии. Или не менее пошлая реанимация советчины в виде перепечатки "победного" плаката на коробке от конфет.

Причем, если в 1946 г. оригинальное изображение офицера, обнимающего жену, делало упор на воссоздание семейного очага — "Они вернули свое счастье!", то нынешние жулики с помощью сокращения превозносят уже всю довоенную сталинщину: "Они вернули счастье!"

Стремление отмыть рыжего кобеля если не добела, то хотя бы до пятнистого состояния привело к тому, что многие аннотации являются противоречивыми. Например, предыстория войны описывается, в частности, следующим текстом: "С середины 1920-х годов (на самом деле с 1928 г. — А. Г.) большевики стали проводить политику усиленной индустриализации аграрной страны. Эта политика нашла поддержку у значительной части населения. Однако принимаемые государством меры часто основывались на принуждении". Спрашивается, зачем было закабалять и порабощать десятки миллионов людей, и истреблять миллионы, если политика находила поддержку у множества граждан? Этим создается искаженное представление о советской системе — как будто она была своеобразной формой общественного согласия. В реальности же в СССР правило агрессивно-послушное вождю меньшинство, подавлявшее пассивное большинство граждан.

В описании действий двух тираний во всех секторах выставки присутствует однобокость, односторонность и двойные стандарты. Например, две стены, на которых помещены экспонаты и сведения о 1930-х, примыкают друг к другу. Относительно отечества мирового пролетариата заголовок аннотации раздела таков: "Советский Союз: общественные преобразования", а про Рейх иной: "Германия на пути к войне", "Милитаризация".

Хотя гитлеровская военизация страны по сравнению со сталинской была просто косметической — ведь жизнью ни одного гражданина Рейха не было заплачено за смертоносный металл, а лишь только Голодомор, совершенный ради производства вооружений и боеприпасов, унес миллионы жизней.

Дележка и захват двумя диктаторами стран Центральной Европы в 1939-41 гг. описывается на примере Польши и Прибалтики: со стороны Германии это "война", со стороны СССР — "занятие" и "аннексия". Немецкая переселенческая политика в центральной и западной Польше описана целым стендом, а отправка сотен тысяч "буржуазных элементов" на край Ойкумены — нет.

Приказу командования Вермахта об убийстве комиссаров уделено внимание, а знаменитый призыв Сталина к истребительной войне 6 ноября 1941 г. не процитирован. Хотя это было произнесено на всю страну: "Отныне наша задача… будет состоять в том, чтобы истребить всех немцев до единого, пробравшихся на территорию нашей Родины… Никакой пощады немецким оккупантам!"

Наиболее наглядно деградация экспозиции видна на примере сведений о советских и германских военнопленных.

О судьбе последних предыдущая выставка (1994-2013), как написано в ее каталоге, сообщала следующее: "в советский плен попали 3,15 миллиона немецких военнослужащих. Плен не пережил почти каждый третий из них". То есть миллион. И доверять этой цифре можно и нужно. Во-первых, в Вермахте считали своих солдат и потери. Во-вторых, и это главное, после войны уже демократическая Германия на протяжении десятилетий проводила поиск пропавших без вести, в том числе по запросам родственников. С этим были связаны и насущные вопросы получения наследства и социального обеспечения.

Соответствующая немецкая аннотация теперешнего музея гласит: "Около 2,6 миллиона военнослужащих Вермахта попало в советский плен, большей частью только в конце войны. Обращение с ними в основном соответствовало нормам международного права (прямое лукавство. Например, взятых в плен под Сталинградом довели до каннибализма. — А. Г.)… Минимум (sic! — А. Г.) 410 тысяч немцев погибло в плену".

Жонглирование цифрами тут произведено просто блестяще. Если мы отнимем из 3,15 млн. 2,6 то получим разницу в 550 тысяч. А если сложить ее с 410 тысячами, которые "минимально" погибли в плену, то получится 960 тысяч — около миллиона (то, о чем правдиво говорила прошлая экспозиция).

Иными словами, эти 550 тысяч, которые погибли в советском плену — были казнены, уморены голодом или каторжными работами — составители нынешней перманентной экспозиции ловко перенесли в категорию "без вести пропавшие". Хотя сведения о "потерянном миллионе" пленных (Die vermisste Million) — вошли не только в науку, но и в массовое сознание жителей Западной Германии еще в середине 1950-х, когда последние вернулись из СССР домой. Тогда эта цифра добила рейтинг компартии и облегчила реализацию ее официального запрета. Но нынешняя перманентная выставка Карлсхорста дает не реальную, а юридически подтвержденную цифру.

Справка нынешней экспозиции сообщает о трагедии по другую сторону фронта отличается куда большей размашестостью категоричностью: "Около 5,7 миллионов военнослужащих Красной армии попало в немецких плен, (и далее, в отличие от предыдущей аннотации, далее безо всякой щепетильности о "минимальности" или "максимальности" цифры — А. Г.) 3,3 миллиона из них погибли. …В отношении советских [пленных] вермахт отказался соблюдать международные правовые стандарты". Общие цифры пленных и погибших не бесспорны. Во-первых, в СССР учет и контроль, особенно в годы лихолетья, существовал в основном на бумаге. Во-вторых, немецкий социализм тоже был поражен приписками, к тому же нигде так не врут об успехах, как на войне и на охоте. Число взятых в плен могли преувеличивать и битые гитлеровские вояки. Однако, большой стенд крупными буквами безапеляционно сообщает об уровне смертности советских пленных: "60% погибли".

Ошеломляет то, что расположенные вплотную друг к другу тексты аннотаций к фотографиям и экспонатам на русском и немецком языках отличаются друг от друга. Такой откровенной фальсификации я в своей жизни не встречал нигде — ни в Европе, ни в Америке, ни в Азии. Причем очевидна именно тенденциозность "трудностей перевода". Например, русский вариант справки о пленных говорит не "минимум (Mindestens. — нем. — А. Г.) 410 тысяч погибло", а "в плену погибло около 410 тысяч немцев". Как назвать такое "округление" одного миллиона?

Похожим образом немецкая аннотация о советских боевиках в тылу Вермахта сообщает, что "партизаны выступали против местных жителей (Einheimische — нем. — А. Г.), которые сотрудничали с оккупационной администрацией", а русский текст звучит так: "партизаны боролись с коллаборационистами, сотрудничавшими с германскими оккупационными властями". Если учитывать, что "народные мстители" нередко жгли целые села и убивали женщин и детей, то немецкий текст — точнее.

Этот текст сопровождает фотографию расстрела партизанами "изменника родины", а русский сопроводительный текст содержит предложение, которого вообще нет в немецком варианте аннотации: "Ситуация на фотографии кажется инсценированной". Во-первых, неясно, почему это должна быть постановка. Во-вторых, если этот снимок по каким-то причинам сомнительный, то почему нельзя было продемонстрировать достоверное изображение? Например, даже в опубликованном десять лет назад каталоге киевского кинофотофоноархива им. Пшеничного есть указание, что там хранится кинохроника казни бойцами соединения Сабурова двух коллаборационистов. Лента зафиксировала даже контрольный выстрел в голову. Снять несколько кадров с киноленты — минутное дело.

Относительно преступлений немецкой стороны всячески подчеркивается участие именно вермахта — т.е., так сказать, широких народных масс Германии. Даже рядом с фотографией, на которой немецкие солдаты порют белоруса — немецкая аннотация сообщает — "немецкие солдаты бьют крестьянина", а русский текст говорит уже, что крестьянина избивают "солдаты вермахта".

Красную армию создатели постоянной экспозиии, наоборот, усиленно ограждали от критики. Относительно пресловутых немецких пленных соответствующая аннотация сообщает "Лагеря для военнопленных были подчинены не Красной армии, а министерству (наркомату. — А. Г.) внутренних дел". О том, что бессуднрасстрел вчерашних противников являлся обыденной практикой красноармейцев и партизан на протяжении всей войны — ни слова.

Вместе с этим, во всем, что касается общеизвестных эксцессов на фронте и ближнем тылу, неосоветские пропагандисты планомерно защищают именно Сталина и его приближенных, в том числе маршалов и генералов, и систематически сваливают всю вину на простых солдат и офицеров. Мол, происходили перегибы на местах, вызванные, надо полагать, головокружением от успехов. Относительно чудовищного погрома, который учинили победители в Германии в конце войны и после ее завершения, в одной из аннотаций указывается, что командование Красной армии "пыталось не допускать подобных действий". При этом вновь текст перевода сфальсифицирован, т.к. на немецком это предложение звучит так: "Советское военное комадование попыталось это ограничить".

И рядом, буквально в метре — выдержка из приказа по одной из армий, входившей на территорию Рейха. Эта директива завершается недвусмысленным призывом: "Смерть немецким оккупантам!" Да и приведенное тут же фото знаменитого красноармейского дорожного указателя 1944 г. "Вот она, проклятая Германия!" наводит на размышления о том, что армейское руководство исполняло умысел. И документы о нем скрываются.

Замолчан приказ ГКО № 7192 от 23 декабря 1944 г., который узаконил разбой, т.к. разрешал отправлять раз в месяц домой посылки — солдатам до 5 килограммов, офицерам — 10, генералам — 16. Все это делалось Сталиным для того, чтобы красноармейцы выгнали гражданское население из Восточной Пруссии и Силезии. Эти территории после войны он прирезал СССР и Польше.

Зато приведена выдержка из документа низового уровня — о том, что "офицер П." отдан под трибунал за изнасилование. Но даже в этой справке о результате судилища не сообщается. Сталинская система не терпела политической нелояльности, а к бытовому гедонизму подданных относилась снисходительно.

Асимметрия наличествует вплоть до изображения повседневной жизни служащих вермахта и Красной армии. Бутылка коньяка из германского офицерского пайка показана, а вот Красная армия, можно подумать по экспонатам, была трезвенницей. Хотя даже человек, мало знающий о войне, наверняка вспомнит знаменитые "наркомовские сто" или, в другой период "наркомовские сто пятьдесят граммов". Даже только соответствующие официальные директивы выводили Красную армию на первое место в мире по борьбе с зеленым змием путем его поглощения.

Иногда создается впечатление, что вождя защищают уж слишком разнообразно. Снимок, показывающий Рузвельта и Черчилля в Касабланке, зачем-то ретранслирует тогдашнюю отговорку Кремля: "Сталин из-за сражения под Сталинградом в конференции не участвовал". В реальности на момент переговоров в Марокко Красная армия просто добивала надежно блокированную 6-ю армию Паулюса, и Сталин знал, что ее в тех условиях уже ничто не могло спасти. Просто осмотрительный горец никогда не выезжал за пределы территории, занятой Красной армией. Не понятно, зачем так затушевывать осторожность вождя. Трусом он точно не был — вся его карьера — хождение по лезвию бритвы, да и Москву в переломный момент 1941 г. он не покинул. Но если уж необходимо было как-то увести внимания от того факта, что Сталин был домоседом, можно было бы вообще не показывать эту фотографию. В конце концов, музей прежде всего о советско-германской войне, и лишь во вторую очередь — обо всей Второй мировой. Тем более, что и оценке помощи союзников по ленд-лизу, без которой СССР не выстоял бы, завершающим аккордом соответствующей аннотации на выставке придается вполне советский акцент: "поставки вооружений играли сравнительно небольшую роль".

На нынешней экспозиции пропагандисты Януковича и Лукашенко послушно позволили путинским агитаторам поставить на свои народы основное — по советской лексике — клеймо предателей: "Вермахт с осени 1941 года создавал местные вооруженные формирования, в которых служили прежде всего нерусские военнопленные и добровольцы с территорий, оккупированных Германией… В начале 1943 года острая нехватка людских ресурсов вынудила привлекать к службе и русских". Хотя только лишь Русская освободительная народная армия Бронислава Каминского к концу 1942 г. состояла из 14 стрелковых батальонов, бронедевизиона и моторизованной истребительной роты. Общая численность РОНА на тот момент составляла 10 тысяч человек. На вооружении была и артиллерия. И это не говоря уже о создании в 1942 году отдельных русских батальонов, в том числе казачьих, и, тем более — многочисленных рот и взводов.

Иными словами, выставка состоит в основном из перекручиваний и прямого лукавства. Хватает и ошибок, идеологически не маркированных — они менее интересны, и, чтобы не утомлять читателя, примеров приводить не будем.

Поэтому, с одной стороны, чтобы отбить у посетителей желание обдумывать несуразности, с другой — уж точно эмоционально зацепить любопытствующих, в центре экспозиции теперь помещена "пропаганда ужасов". О злодеяниях Красной армии и НКВД — ни снимка, зато во всем разнообразии представлены немецкие зверства, страдания и смерть гражданского населения СССР. Детям сие "патриотическое воспитание" точно противопоказано, хотя бы только потому, чтобы не травмировать неокрепшую психику. Такого скопления натуралистических фотографий трупов я не видел ни в музее Яд Вашем в Иерусалиме, ни в мемориальном музее Холокоста в Вашингтоне. И это притом, что оба учреждения концентрируются не на всей войне, т.е. противостоянии (схватке), а собственно на геноциде, массовых убийствах мирных жителей.

Подводя итог прошедшего десятилетия, можно утверждать — немецкая общественность бездумно проглотила кремлевскую стряпню — подавляющее большинство отзывов-рецензий о новой экспозиции в масс-медиа было положительным.

Согласно официальным данным, за год музей посещает около 40 тысяч человек. Однако, для германской столицы (почти 4 млн. жителей) и здешнего широкого туристического потока это не так много. Объясняется это в том числе и географическим фактором — заведение стоит на отшибе: в восточно-берлинском районе Лихтенберг. Его депрессивность является прямым следствием социалистической благодати, которая приехала в обозе Красной армии. В результате зажиточный и развитый регион превратился сначала в "ГДР — лучшую республику Советского Союза", а сейчас — в демографическую "черную дыру" в самом центре Евросоюза, где в региональных парламентах (ландтагах) неизменно присутствуют как коммунисты (Die Linke), так и фашисты средней руки (Alternative für Deutschland).

Но Карлсхорст с 2013 года стал рупором путинской и лукашенковской пропаганды не только своей постоянной экспозицией, но, во-первых, из-за большинства временных выставок, которые там показываются, во-вторых, из-за конференций, докладов и иных мероприятий, которые там проводятся — с прямым участием казенщины сначала трех, а с 2014 года — двух диктатур. Правда, туда приглашались и отдельные ученые, но их голос тонул в хоре политруков, иногда в штатском, иногда и в погонах. Бывало, что на конференции доклад сотрудника "Мемориала" соседствовал с рапортом бравого офицера из минобороны РФ.

Типичным мероприятием в Карлсхорсте, выдержанном в панегерических тонах кондового советского шовинизма, стало выступление члена Российского военно-исторического общества Виктории Петраковой, на котором присутствовал автор этих строк 17 января 2019 года: "Женщины в великой отечественной войне". Докладчица со спокойным воодушевлением вещала какую-то фантасмагорию: о том, как одна медсестра вытащила с поля полсотни раненых за день, о других подвигах, неосуществимых с точки зрения законов физики и здравого смысла, об отеческом и братском отношениям к прекрасному полу в Красной армии. Стоявшая рядом переводчица механически делала свою работу. В России такое выступление высмеяла бы любая образованная аудитория, да и видеолекции Петраковой на эту же тему на русском ютубе набирают заслуженное, то есть позорно малое число просмотров (вопреки тому, что тема захватывающая и драматичная). В музее же Карлсхорст около трех десятков немецких слушателей внимали этой ахинеи с каменными лицами, и не только не возражали, но даже не ставили острых вопросов. Любопытно отметить, что, в отличие от анонсов других лекций и докладов, где всегда указана фамилия автора, в онлайн-архиве этого берлинского учреждения выступление Петраковой почему-то описано анонимно, без упоминания ее имени и фамилии. Зато любой желающий может найти в этом архиве много других нелепостей, как, например, то, что музей показывал своим посетителям замшелый патетический официозный художественный фильм о советско-германской войне, выпущенный в СССР еще в дремучие брежневские времена, и доступный в ФРГ любому желающему в интернете.

Что же касается постоянной экспозиции музея "Карлсхорст", то через год после ее открытия неосоветская идеология в очередной раз воплотилась в кровопролитии — началось вторжение 2014 года, из-за чего украинская сторона приостановила свое соучастие в экспертном совете музея, но с 2020-го года — по настойчивым приглашениям немецкой стороны — вернулась, но скорее в качестве наблюдателя, нежели чем оценивающего эксперта, оказывающего влияние на содержание временных экспозиций, конференций и иных мероприятий. Это объясняется тем, что из 12-ти членов экспертного совета лишь один украинец.

Если же брать более широкую панораму события, то можно утверждать: свыше двух десятилетий путинского правления власти Западной Европы и Северной Америки снисходительно относились к идеологической составляющей путинского режима. В международных переговорах решались вопросы экономического, военного, экологического и политического сотрудничества, а в сфере культуры для неосталинистской пропаганды были открыты все двери и предоставлены все условия. Условия и требования Кремля восхвалять или хотя бы чтить свершения красного тоталитаризма воспринимались как безобидная блажь, которой можно уступить, чтобы достичь договоренностей по другим, казалось бы, более важным вопросам.

Однако, сейчас на Западе потихоньку меняется отношение и к этому вопросу, хотя, надо заметить на примере описываемого учреждения, не всегда к лучшему.

Сразу после начала войны 2022 года музей сменил название. Если в 1995-2022 годах, как уже отмечалось, он именовался "Немецко-русский музей" Карлсхорст, то в 2022 заведение стало называться просто "Музей Берлин-Карлсхорст". То есть вместо того, чтобы исключить из экспертного совета всех шестерых русских и белорусского политруков, и заменить их русскими и белорусским историками, которые в последние десятилетия последовательно занимались развенчанием советской мифологии Второй мировой, в рамках дикарской ""культуры" отмены" была проведена номинальная дерусификация учреждения. При этом в указанном научном совете сохранили свои места все пять россиян, из двое — в штатском, и трое — в погонах.

Наиболее статусным членом совета остается начальник Центрального архива Министерства обороны Олег Панков — полковник армии, в настоящий момент уничтожающей Украину.

Звание второго члена — Виктора Скрябина — повыше — генерал-майор, правда, не армии, а МВД, которое тоже участвует в текущих зверствах, хотя бы на захваченных РФ территориях.

Прекрасный пол в форме представлен Аллой Кирилиной, она — заместитель начальника департамента минобороны РФ по увековечиванию памяти погибших при защите отечества. Этот департамент наполняет просторы России и юга и востока Украины именами и монументами тех, кто оборонял родные земли в небе Алеппо и на улицах Бучи.

Для отвода глаз в годовщину полномасштабной агрессии, то есть 21 февраля 2023 года, было опубликовано заявление музея, содержавшее следующее передергивание: "С 2014 года правительство России последовательно искажает историю, преобразуя ее в инструмент пропаганды преступной войны". Вероятно, 2014-й год был избран как временной рубеж, чтобы намекнуть, что перманентная выставка, открывшаяся в 2013-м, якобы, не являлась проявлением путинской внешнеполитической милитаристической агитации, которая в действительности была начата Кремлем еще в 1999 году, и стала идеологической подпоркой, в частности, войны против Грузии в 2008-м.

Как сообщила на днях в комментарии автору этих строк заместительница директора музея Маргот Бланк, администрация учреждения задумалась и о переработке постоянной экспозиции в течение ближайших 2-5 лет, что уже является внеочередным шагом. Ведь обычно перманентная экспозиция служит два десятилетия, т.е. в данном случае ее плановая замена должна была состояться примерно в 2033-м году.

Однако, по словам Бланк, никакого содержательного улучшения музей не ждет: "Фокус будет в дальнейшем на немецкую войну на уничтожение, как и восточно- и центральноевропейские перспективы и культуры памяти".

Да и упомянутое заявление 21 февраля содержит в себе псевдоплюрализм, замутняющий концепцию музея, а также релятивизацию научных знаний: "…Мы всегда в нашей работе учитывали различные подходы и принимали во внимание отличия в развитии исторических нарративов государств ранее входивших в состав Советского Союза. Эту линию мы будем продолжать и в текущем году с помощью серии мероприятий, которая предоставит площадку для критического обсуждения расходящихся исторических интерпретаций. Под лозунгом „История в конфликте" мы вместе с нашими гостями из разных стран рассмотрим особенности все более многофакторной памяти о войне и оккупации в Восточной Европе".

В обоих приведенных комментариях умышленно смешиваются два разных явления: культура памяти (нем. — Erinnerungskultur) и политика памяти (Erinnerungspolitik) — то есть: 1) представления народов о прошлом; и 2) государственная информационная политика, которая пытается сформировать подобные представления.

Кроме того, процитированные "умиротворяющие" декларации о диалоге разных подходов и представлений показывают намерение — впрячь в телегу лебедя, рака и щуку, и руководствоваться не наукой, а либо наукообразным историческим популизмом (в т. ч. коллективными предрассудками), либо — скорее — вновь путинско-лукашенковской пропагандой — по крайней мере отчасти.

В действительности, поскольку, как все убедились на практике, неосоветская идеология и историософский милитаризм привели к масштабному кровопролитию и разрушениям, прямая и ясная задача этого музея и иных подобных учреждений должна быть принципиально иной.

Необходима последовательная деконструкция кремлевских и минских исторических линий, разоблачение советской мифологии — особенно в тех случаях, когда она проникла в западную историографию и культурное пространство, противодействие путинской политике памяти (или беспамятства) — т.е. пропаганде, и исправление тех элементов восточноевропейской и немецкой культуры памяти, которые не соответствуют действительности — то есть предубеждений и массовых заблуждений. Не культуры памяти должны являться основой для создания экспозиций, а выводы исторической науки, новейшие достижения исследований. Иными словами, музеи обязаны учить и просвещать посетитетелей, а не отливать в экспонатах и аннотациях те или иные представления масс о прошлом или, тем более, идеологические прихоти диктатур.

Музей Карлсхорст должен сосредоточиться на преступлениях сталинизма как против подданных СССР, так и против иностранных граждан, демонстрации агрессивности красного тоталитаризма (его глобализма), неэффективности советского политического и военного руководства, что стало причиной колоссальных потерь и жертв, трагедии "победы" 8-9 мая 1945 года. Не лишним было бы сказать как минимум в одной из аннотаций новой выставки, что для Сталина эта победа стала далеко не окончательной, поскольку он хотел поработить не часть, а всю Германию, для чего в 1940-50-х готовил Третью мировую, которую не успел учинить из-за того, что умер раньше, чем рассчитывал.

И то, превратится ли Карлсхорст в ближайшие годы из рупора мракобесия и политизации истории в глашатая науки и просвещения, зависит сейчас, прежде всего, от украинских государственных органов (в особенности МИДа), ученых и общественности.