Озолиньш: "Не надо вас депортировать!"

— Как часто вы, г–н Озолиньш, выходя на трибуну сейма, вспоминаете, что сам наполовину русский, а ваш отец воевал в Красной армии?

– Я об этом никогда не забываю! Моя мама, на которой отец женился в 1917–м, — русская, и мой первый язык был русский. Я уважаю русскую нацию и никогда плохо о ней не отзывался, не ругал. Кстати, моя бабушка работала белошвейкой в семье графа Льва Толстого.

— Ваш отец, кажется, служил в ЧК?

— Не служил. Хотя я точно не знаю, он же мне не рассказывал, сотрудничал с кем–то или нет. Да, он был в Красной армии и, когда я подрос, вспоминал о злодеяниях коммунистов. Кстати, если бы он вовремя не уехал из Москвы, то в 1937 году его бы расстреляли!

— За что?

— За то, что был латышом. Тогда расстреливали многих, кто по национальности был латышом.

— Прямо–таки? Ничего не путаете?

— У меня есть доказательство! (Заявив это, г–н Озолиньш достал копию ОДНОЙ справки о реабилитации некой Мелгал Эрны Робертовны, сосланной в Мурманскую область по политическим мотивам — "как лицо латышской национальности". — И. М.) И так репрессировали 70 000 латышей, из них около 25 000 ярых коммунистов, например Алксниса, Лайцанса, Тикутса!

— Но в советские годы попали под удар далеко не только латыши, но в первую очередь от репрессий 1937 года пострадали русские. Кроме того, причины депортации латышей крылись не только в их национальности.

— И что мне вам после этого рассказывать! Вы же запрограммированы Плинером и Цилевичем. Вы — зомби и слышите только то, что хотите.

— Ну спасибо вам, раскрыли глаза. Да, раз уж хотите вспомнить репатриантов, что вы можете сказать о тех, кто вернулся в Латвию из мест ссылки?

— Они патриоты Латвии!

— Тогда почему абсолютному большинству из них, состоящих в Обществе репрессированных латышей, приходится доказывать свое право жить в стране, бегать по чиновничьим кабинетам, с боем восстанавливать гражданство? Некрасиво получается. Многие из латышей, вернувшись на родину, теперь искренне говорят, что лучше бы остались в той же Сибири, где жилось проще…

— Думаю, эти люди не проходимцы и не аферисты. Если у них имеются документы, что они родом из Латвии, гражданство им дать обязаны.

— Подобные фразы типа "гражданство дать обязаны" мне кажутся демагогией.

— Не демагогия! Я считаю, все упирается в бюрократов–чиновников. Чиновники творят много беззаконий!

— Но что лично вы, патриот, сделали для репрессированных?

— Я… (Тут г–н Озолиньш замялся. — И. М.) Я готов лично всех этих людей принять, пускай приходят!

— Уверен, придут. Г–н Озолиньш, а почему вы появились 16 марта возле Музея оккупации, когда даже президент попросила истинных патриотов не появляться в массовых акциях, способных очернить образ Латвии?

— Я не участвовал в противозаконной демонстрации, но пришел посмотреть, как работает полиция. Там ко мне обратились корреспонденты зарубежных СМИ, а я сказал, что все события, творящиеся возле музея, — последствия оккупации.

— К "последствиям" тогда можно причислить и "детей Цукурса" — организацию NSS, и радикалов из "Клуба 415", и Гарду, которого, как и вас, повязала полиция…

— Я не разделяю мнения Гарды во всех отношениях. А меня там задержали по ошибке… Я не фашист! К примеру, моего отца в годы Второй мировой приговорили к смерти нацисты в гестапо за то, что он лечил раненых партизан. Но его спас знакомый немец, которому отец ранее вылечил одно венерическое заболевание…

— Почему вы всегда так сильно ругаете "страшное время оккупации"? Ведь здесь, как говорится, каждый должен смотреть: а что лично мне дало то время? А вы именно в то время сделали карьеру прекрасного врача, действительно уважаемого хирурга, работавшего в травматологическом институте, оперировали пострадавших в катастрофах людей. Вы изобрели "Олазоль" (первые буквы — от Озолиньш Леопольд Альфредович) — первый в Союзе препарат от ожогов, который до сих пор выпускают в России, ряд препаратов на натуральной основе для кожи, например Censi, Amicos. Спасали армян, пострадавших в землетрясении. Уже в 60–е годы были изобретателем, у вас более 100 научных работ. Выступали по всему СССР с докладами. Не стыдно советскую–то власть ругать?

– Я всего добился своим умом. Но настоящую карьеру не мог сделать, потому что четырежды отказывался сотрудничать с КГБ. Мне не дали руководить отделением в больнице, несколько раз понижали в должности в травматологическом пункте!

— Значит, по–вашему, все, кто руководил отделениями в больницах и травмопунктах, однозначно сотрудничали с КГБ?

— Многие. С КГБ в ЛССР сотрудничало 4500 человек, хотя неофициально их было 24 000!

— У меня есть знакомые врачи, которые нередко вас называют "перевертышем": после 1990 года стали патриотом Латвии, а до этого были весь из себя такой советский.

— Не был я "таким советским". Я даже не был ни комсомольцем, ни пионером…

— Вы осуждаете оккупацию, а почему не хотите пойти дальше, например начать судить коллаборационистов?

— Потому, что очень много коллаборационистов занимают места в том же парламенте. Даже председатель нашей партии Бригманис — коллаборационист… Я думаю, судить никого не надо, ведь тогда каждый десятый житель Латвии пойдет под суд. Кстати, а кем были ваши родители?

— В партии не состояли, более того, все мои родственники — граждане Латвии. Кстати, гражданин и мой дедушка, хотя он родом из Белоруссии. Его пригнали в Латвию — в Саласпилсский лагерь смерти — латышские легионеры, предварительно вырезав почти всю его деревню и всех его родственников, кроме старшей сестры. Потом из лагеря его перевели к латышским саймниексам, где он батрачил. Оттуда он сбежал и уже за линией фронта присоединился к частям Советской армии, с которой освобождал латвийскую землю от немецких оккупантов.

— Тогда понятно, почему вы не любите латышей… (Не стал я г–ну Озолиньшу рассказывать, что половина моих самых близких друзей — латыши, бог с ним. — И. М.) Здесь я поддерживаю предложение "Тевземей ун бривибай", что надо прекратить процесс натурализации! К примеру, вы гражданин Латвии, и это очень большая несправедливость к Латвии.

— Весьма польщен!

— Вы — провокатор!

— Еще раз спасибо… Но давайте поговорим теперь о вас как о "зеленом".

— Давайте. Надо заботиться о природе, иначе ни моим, ни вашим потомкам в Латвии ничего не останется.

— Опять общие фразы. А мне вот экологи, слава богу, не состоящие в "зеленой" партии, рассказывали, что вы сами кое–что хотели сделать для процветания природы латвийской… Есть в стране речка Нориня, находящаяся на охраняемой территории Северовидземского биосферного заповедника. Рассказывали, будто вы через "третье лицо" хотели построить на ней малую ГЭС, но действовали аккуратно: дабы не запятнать мундир "зеленого", подослали студента, чтобы он подготовил якобы научную работу о том, как хорошо было бы в тех местах восстановить развалины водяной мельницы, а потом…

— Это вранье! Кроме разве что мельницы. Да, я хотел ее восстановить, поскольку она очень красивая, старинная…

— Не верю я вам, г–н Озолиньш. Во–первых, от былой красоты старой мельницы не осталось и следа, одни развалины. Во–вторых, придется построить дамбу, значит, пострадает речка, которая и без того мелкая. В–третьих, принципиальной разницы между малой ГЭС и водяной мельницей нет.

— Вы — провокатор, вы — молодой нахал. Прекратите надо мной издеваться!

— Ну что делать, если мы друг другу несимпатичны. Но вернемся к речке. Так будете на ней строить мельницу?

– Я, конечно, уже строить ничего не буду, поскольку у меня нет возможности. Как экологи мне скажут, так я и поступлю… Вот если вас интересуют вопросы экологии, лучше напишите о ситуации в Юрмале, где разрушают берега Лиелупе, перекопали их и срубили охраняемую законом черную ольху.

— Обязательно напишу в самом скором времени. Правда, я так понимаю, что вам больше хотелось бы меня видеть не как автора нового материала в газете, а в вагоне поезда, который уезжает из Латвии…

— Нет, почему же, живите. Не надо вас высылать…