Государство должно открыть рынок труда

— Olainfarm выиграл государственный конкурс на поставку ремантадина в Норвегию. Как вам удалось пробиться на скандинавский рынок?

— Мы участвовали в двух тендерах — в Швеции и в Норвегии. Но в Швеции мы проиграли, потому что Novartis предложил лучшую цену. А вот в Норвегии нам удалось выиграть государственный тендер. Это, конечно, очень приятно.

— 24 миллиона таблеток, которые они у вас заказывают, — это большой объем?

— Да, достаточно большой. Но главное — мы подали нашим норвежским партнерам документы на регистрацию этого продукта как коммерческого, чтобы продавать его через аптеки и больницы. Это будет очень важным этапом, поскольку эта регистрация признается и в Дании, и в Швеции.

— В какой стадии находится ваш проект сотрудничества со Всемирной организацией здравоохранения (ВОЗ)?

— Сейчас мы готовим документацию, чтобы можно было участвовать в этом проекте. Процедура очень сложная. Но мы движемся в этом направлении, а пока выигрываем конкурс на поставку препаратов от туберкулеза в других странах — не на глобальном, а на национальном уровне. Например, у нас в Латвии мы выиграли недавно достаточно серьезный тендер на поставку противотуберкулезного препарата ПАСК. Выигрываем с ним конкурсы в Эстонии, Литве, Белоруссии, на Украине и в других странах. Но, конечно, продавать препараты Всемирной организации здравоохранения — это совсем другое дело. Это значительное увеличение объемов. И если нам дадут даже 30% от того, что они закупают, то это огромный объем.

Опасность пандемии есть всегда

— Сделала ли Латвия запасы ремантадина на случай "птичьего гриппа", как поступила та же Норвегия и другие страны?

— Пока нет. Но желание помочь людям у министерства есть. Я рад, что там мое мнение было услышано: я говорил, что один ремантадин не решает проблему пандемии. А если придет человек, который уже заболел? Принимать профилактический препарат — это одно дело. А когда человек уже заболел, надо применять какие-то другие лекарства. Так что в этой программе, видимо, будет участвовать еще с десяток других продуктов, которые мы, к сожалению, не производим. А мы сможем предложить ремантадин за ту цену, которая устроит правительство. Не думайте, что это какой-то сверхъестественный бизнес — это просто обеспокоенность тем, что может быть.

— Насколько вы в целом считаете обоснованной тревогу по поводу возможной пандемии?

— Давайте сейчас не будем говорить о "птичьем гриппе", потому что это отдельная тема, и здесь совершенно неизвестна тенденция развития этого вируса. Но существует и угроза пандемии обычного гриппа А. Эта опасность есть всегда, и, например, в 2000 году люди умирали. К сожалению, та статистика неполная, поскольку многим писали в диагнозе: "острая сердечная недостаточность". А какая может быть "острая сердечная недостаточность" у семилетней девочки? Тогда, в 2000 году, была серьезная эпидемия. За ее период у нас ушло около 700 тысяч упаковок ремантадина — огромное количество в масштабах нашей страны. Теперь два-три года может быть затишье, а потом — снова вспышка. И вполне обоснованно то, что делают норвежцы, шведы и другие страны.

Работники — в дефиците

— Недавно вы открыли после реконструкции новое производство, соответствующее евростандартам. Насколько удалось обеспечить его заказами?

— Мы работаем ежедневно в две смены. Загрузка сейчас достаточно большая, но если возникнет такая необходимость, мы сможем ее увеличить. Конечно, не в два раза, но процентов на 30 — можем. Вы знаете, что мы и так сделали производство с большим запасом. И работает оно в целом ритмично. Много заказов, очень много работы. Объемы растут, и возникает нехватка определенной категории работников. У нас сейчас не хватает где-то 30-35 человек — операторов, аппаратчиков, слесарей, механиков.

— Какие у вас дальнейшие планы? Собираетесь ли вы делать что-то еще, помимо недавней реконструкции?

— За 2006-2007 годы нам надо вложить в виде инвестиций еще около 5 миллионов латов. Для нас это большие инвестиции. Но мы вкладываем туда, где мы знаем точно, что заработаем деньги.

Почему дорожают лекарства

— Каждый месяц приносит потребителям лекарств неприятные сюрпризы. Ни один продукт так резко не дорожает у нас, как медикаменты. Почему?

— На бензин тоже очень резко цена растет.

— Но рост цен на бензин можно хотя бы объяснить стоимостью нефти на мировых рынках. А что происходит в наших аптеках?

— Но мы ведь тоже работаем с активными субстанциями. Они производятся из продуктов органической и неорганической химии, многие из которых производятся из нефти или другого исходного сырья. Это простые кислоты различного рода, и они тоже растут в цене. Конечно, в структуре лекарств бензин или газ занимает ничтожно малую часть. Однако тот же изопропиловый спирт подорожал в два раза, а мы пользуемся им достаточно активно. Кислоты, спирты — для нас все это расходные материалы. И то, что раньше мы покупали за один доллар, сейчас покупаем за 1,2-1,3 евро.

— А импортные медикаменты почему дорожают?

— У них все то же самое. И, конечно же, сюда входят и затраты на научно-исследовательскую работу. Ведь сегодня на рынке появляется очень мало новых лекарств. Мультинациональным корпорациям невыгодно вкладывать деньги в новые разработки. Слишком велик риск неудачи. Допустим, мультинациональная компания вкладывает миллиард долларов в одно лекарство, а потом оно приносит убытки в три миллиарда в результате того, что при его использовании было обнаружено три летальных исхода на 100 тысяч человек. И получается, что выгоднее вложить этот миллиард и купить соседнюю компанию, чем инвестировать в научно-исследовательскую работу.

— На волне этих тенденций может ли произойти так, что кто-то из крупных компаний поглотит Olainfarm?

— Думаю, нет. Но предложений очень много. Хотят и стратегического партнерства, и предлагают выкупить предприятие. Серьезных компаний очень много среди желающих. Естественно, это значительно дешевле, чем проводить научно-исследовательские работы и создавать новые продукты. Безусловно, дешевле купить Olainfarm.

— Согласитесь, что фармацевтическая отрасль — это социально чувствительная сфера. Неужели у государства не может быть инструментов, чтобы регулировать цены? Например, тот же список компенсируемых лекарств.

— Да, такой список существует. Но он существует не в плане сдерживания цены, а на основе сравнительного анализа. Если на рынке имеется лекарство, условно говоря, за лат, то за 1,21 лата уже нельзя включить в список компенсируемых медикаментов. Разница по отношению к самому дешевому продукту может быть только в размере 20%, иначе лекарство не включат в список. Это называется референтная цена.

Просто нужно регистрировать больше лекарств, чтобы увеличить конкуренцию. Больше будет конкуренция, и, соответственно, тогда в какой-то степени будет притормаживаться цена. Но это зависит от регистрации, от производителя: хочет он здесь работать или не хочет, выгодно это ему или нет. Конечно, компании из Индии с удовольствием пришли бы сюда. И в какой-то степени сбили бы цену. Но зачастую они не соответствуют тем нормам, которые существуют на территории Евросоюза.

Российские предприятия вряд ли в этом смысле могут сыграть существенную роль. Потому что у них очень маленький производственный спектр. А вот Индия — да, у них все есть!

— Насколько же в таком случае оправданы жесткие стандарты ЕС, если многим лекарства теперь стали недоступны?

— Эти стандарты оправданы, однозначно. Чтобы не было повторения ситуации с белорусскими препаратами. В этом вопросе лучше перегнуть палку, чем недогнуть ее.

Лучше работать с белорусами, чем с турками

— Вы сказали, что предприятию не хватает работников определенных категорий. Как руководитель крупного предприятия, какие вы видите пути решения проблемы оттока рабочей силы в Европу? Какие рекомендации дали бы правительству?

— Решение здесь только одно: сделать нашу страну более открытой для рабочей силы, в частности из Белоруссии и России. Но такое решение никто, естественно, по политическим мотивам не примет. И никого, я думаю, сейчас сильно не волнует проблема Olainfarm или каких-нибудь 20 строительных компаний, у которых не хватает кадров. Конечно, их можно было бы привлечь из Молдавии или с Украины — у нас сейчас вполне конкурентоспособные зарплаты. Но разрешить такое сейчас — это веревка для политиков. Будем ждать, когда Турцию примут в ЕС. Тогда, может быть, начнется приток рабочей силы. Но, конечно, я бы предпочел работать с русскими, белорусами, украинцами — они мне более понятны.

— И вы приглашали бы рабочую силу оттуда, будь у вас такая возможность?

— Конечно! Вот в России недавно узаконили пребывание иностранных рабочих во всех компаниях на своей территории, упростили иммиграционный режим. Там сейчас молдаване и украинцы работают на вполне легальной основе. Конечно, при том строительном буме, который происходит в России и который год назад начался и у нас в Латвии — в одной столько Старой Риге стоит 7 строительных кранов — решать эту проблему необходимо. Но правительство ведь, по большому счету, нашими проблемами не интересуется. В нашем государстве, к сожалению, политические интересы преобладают над экономическими.

— Ну почему же… В Юрмале вот, например, как мы видели, экономические интересы перевесили.

— Нет, там просто политики решали свои экономические проблемы. То есть возобладали интересы не реальной экономики — производственных предприятий, строительных компаний и тому подобное, а интересы, по сути, теневой экономики. Которая сегодня напрямую подчиняется политикам. Да, они продвигают экономические интересы. Но — свои, личные интересы, а не интересы народного хозяйства Латвии.

Бороться с инфляцией бессмысленно

— Другая наша болезненная проблема — это высокая инфляция. Как, на ваш взгляд, с ней можно бороться?

— Думаю, что экономика сама себя всегда регулирует. И если есть объективные предпосылки для роста инфляции — а они сегодня реально существуют, то здесь ничего нельзя сделать. Надо просто приспосабливаться к этой экономической среде. А сказать, что мы сделаем то-то и то-то, и тем самым остановим инфляцию — это полная ерунда. Так говорить могут только политики. Когда растет реальная стоимость, например, газа, то инфляция — неизбежный процесс. На самом деле мы реально платим за тот же газ очень мало, по большому счету.

— Судя по всему, ждать нам осталось недолго, когда у нас будут вполне мировые цены на газ.

— Вот когда дойдем до них, тогда и инфляция остановится. Но на этом пути кто-то и погибнет, не все выживут. Что тут сделаешь… Слава богу еще, что у нас Latvijas gaze получает хотя бы часть прибыли опосредованно, через Газпром. Так что все это не так быстро происходит. Если бы у нас был мировой тариф на газ, это было бы смерти подобно. Неизбежно здесь произошла бы череда банкротств предприятий. И конечно, это очень большая нагрузка на население — все негативные факторы, связанные с инфляцией. То же самое касается и бензина, и солярки. Сельское хозяйство очень болезненно переживает повышение цен на топливо. Поэтому у меня такой пессимистический настрой: инфляцию политическими лозунгами и рекомендациями не остановить.

"Не вижу смысла голосовать"

— А путем введения тех же налогов на кредиты, как предлагали некоторые министры?

— Только уменьшением налогов можно решать проблемы, а не увеличением. У нас и так нагрузка налоговая достаточно большая.

— Но ведь приняли решение о снижении подоходного налога.

— И все равно часть средств в республике укрывается от налогов. Зарплаты частенько выплачиваются в конвертах. А здесь может быть только один вид борьбы с этим явлением — снижение подоходного налога. Для небольших предприятий существующий налог — непосильное бремя. Они просто не тянут его. Я уверен, что все хотят спать спокойно. Но просто они не могут — если они заплатят все налоги, значит, должны разориться. На крупных предприятиях технически невозможно платить зарплаты в конвертах. А на маленьких — вполне. И естественно, они этим пользуются.

— Вы пойдете голосовать осенью?

— Нет. Не хочу.

— Не видите смысла?

— Да, особенного не вижу.

— А как же гражданский долг?

— А голосовать-то не за кого!

— Создайте свою партию!

— Мне это не нужно. Есть достаточно партий, а мне и так работы хватает. Вот так, по горло! Я лучше в реальной экономике останусь, чем пойду заниматься ерундой (смеется).