Клондайк или потемкинские деревни? Латвийские школы глазами учителей, которые там больше не работают  (105)

Павел преподавал физику в большой рижской средней школе нацменьшинств. Карина — английский и немецкий языки в небольшой латышской школе Айзпуте и в заочной школе Риги. У Павла родной язык — русский. У Карины — латышский, русским она не владеет. Оба пришли в профессию в прямом смысле слова — по зову сердца. Обоим работа учителя очень нравилась. И поэтому все проблемы устройства латвийских школ — критический возраст и нежелание меняться у многих коллег, отсутствие жизненно необходимых дисциплин в программах, нехватка креативности, гонка за формальными оценками и достижениями, неподготовленный перевод школ на латышский, а также очень-очень много бюрократии и действий напоказ — они видят особенно четко.

Павел Назаров: — Мне со школьных лет очень нравились и физика, и ощущение, когда удавалось просто объяснить кому-то из одноклассников сложные понятия и процессы, которые до того он не мог постичь — разложить все по полочкам. Уже в 12-м классе я проводил уроки физики по своей инициативе, а на первом курсе магистратуры университета подал анкету в программу по привлечению учителей "Миссия выполнима".

Отбор и обучение в Миссии проходят на одном из самых высоких уровней в Латвии— аж четыре тура. Вот только несколько достижений ребят из моего "созыва": глава Латвийского совета молодежи, финалист ТОП-10 лучших учителей мира, создатели образовательных проектов edurio.com, laboratorium.lv, fixmix.lv… После интенсивной подготовки я попал в школу (нацменьшинств) почти на полную ставку. Первые месяцы готовил планы уроков буквально поминутно. С учетом того, что параллельно я работал в научном проекте одного из самых мощных физиков Латвии Вячеслава Кащеева, почти не спал. Но был счастлив…

Пять лет назад, еще студенткой я начала преподавать в родной школе — 18-20 часов в неделю. В классах было по 15-28 учеников. Возглавила методический отдел иностранных языков и взялась вести международные проекты, благодаря которым удавалось путешествовать. Получала около 500 латов — этого вполне хватало на жизнь. Один год я также подрабатывала в частной рижской средней школе, где большая часть процесса шла через интернет, а с учениками встречалась лишь раз в месяц на консультации. Это оказалось не для меня.

Еще проблема — дефицит учителей-мужчин в школах. Когда я училась в университете, у нас на всю группу было 5-6 мальчиков, закончил — один, но в школе он не работал — сразу ушел в министерство. При этом у учеников к учителям-мужчинам и их предметам — всегда особый интерес. Помню, что в годы моей учебы физику, химию и спорт вели мужчины — у них был особый талант заполучить внимание. Они могли сесть на парту или сделать что-то удивительное… Или мой коллега-биолог в Айзпуте — у него всегда была идеальная дисциплина.

На мой взгляд, нехватка мужчин в образовании связана со стереотипом, что учительница — это ОНА, а если мужчина туда идет — он вроде как выбирает женскую профессию. Еще один стереотип, что в школах мало зарабатывают, а мужчине надо содержать семью. По большей части это предубеждения.

Павел: — У большинства учителей — по 20+ лет стажа. Это сложно. Зачастую за это время происходит некая профессиональная деформация: ты уже почти не ощущаешь, что мир вокруг меняется, а продолжаешь жить в том, в котором в школу зашел. И несешь его ученикам. Это грустно. На своем опыте заметил, что к третьему-четвертому году работы я уже достаточно заматерел, но был еще полон энтузиазма: пытался в каждом ученике зажечь интерес если не к физике, то хотя бы к учебе в целом, готов был тратить время на индивидуальный подход, помогать отличникам достичь вершин. Тем, кто поставил крест на себе, поверить в себя и сделать маленькие победы.

Через пять лет я стал потихоньку угасать: не то чтобы физика или преподавание перестали нравиться, но заметил, что стал сортировать детей: "на этого нет смысла тратить время", "этому только оценки важны" и т.д. Я очень переживал, что так скатился, но это, наверное, типичная реакция человеческого мозга — все систематизировать и искать оптимальную программу… Поэтому я бы посоветовал любому учителю каждых лет пять хоть немного изменять работу (идти в другую школу, брать проект, писать учебник и др.), чтобы она не превращалась в рутину.

Каждое лето я работаю в лагере и слышу истории про учителей, которым плевать на детей и предмет, а детям, соответственно, на таких учителей. Я пришел в школу, когда мне был 21 год, а некоторым ученикам — по 19, и не запрещал обращаться ко мне на "ты", но очень скоро они сами перешли на "вы", почувствовав, что жизненного опыта и знаний у меня сильно больше — им было чему поучиться. Были ребята, которые интересовались моим мнением на самые разные темы и делились всеми достижениями. В жизни каждого ребенка есть этап, когда авторитет особенно важен — тут учитель идеальный кандидат. Дети тянутся, главное — не разочаровать их.

Не менее жутко, когда на своих неуспевающих по какому-то предмету родители навешивают ярлык "тупой". Просто видно, как на ребенке крест поставили — приходят на встречу с учителями, а сами ничего хорошего от своего ребенка уже не ждут. Но ведь если он не понимает математику-физику, это не значит, что он глупый! Он может быть талантлив в чем-то другом — надо искать!

Карина: — Есть три типа родителей. Одним все равно, что происходит с их детьми. Другие стараются все сделать за ребенка. Третьи помогают в меру, когда есть необходимость. В Латвии родители намного пассивнее, чем в той же Германии, где от поступления в ту или иную школу зачастую зависит будущее. Хотелось бы, чтобы все мы были больше в одной команде — ребенок, родители и школьник, а не каждый греб в свою сторону. Хотелось бы, чтобы родители чаще спрашивали у детей не "что ты сегодня получил?", а "чему ты сегодня научился? что не получается?"

Павел: — Мне искренне жаль, что большинство людей не понимают всю красоту мира через физические процессы. К тому же физика развивает критическое мышление, умение анализировать факты, отсеивать домыслы и эмоции. Но я должен признать, что не каждый должен доходить до квантового уровня атома — все и всем узнать невозможно. Для тех, кто заинтересовался, программу можно углубить, а тем, кто не хочет, надо дать общие понятия на доступном языке — чтобы знали, почему днем видно Луну, что вокруг чего крутится, что такое статистика, что — эксперимент, чему верить, а что надо доказывать. А сейчас наша программа — ни для тех, и ни для других: где-то залезает в дебри, где-то скачет по верхам, а единого образа физического мира не создает.

Наверное, куда важнее для всех детей — научиться следить за здоровьем, понимать, что происходит в их голове и как это разложить по полочкам, ставить цели и добиваться, уметь создать команду, руководить проектами, быть хотя бы минимально юридически грамотными…

Еще в школах с профориентацией довольно слабо. Помню, как я удивился, когда брат моего друга пошел в криминологию — я вообще не знал, что такая существует в вузах. Поэтому, когда сам стал учителем, старался звать в школу своих знакомых, которые в чем-то успешны, чтобы они вдохновляли школьников. Например, была девушка, которая закончила университет в Дании — там очень необычно обучают соцпедагогов: студенты живут коммуной, волонтерство — часть учебы, в процесс образования включены такие этапы, как, к примеру, трехмесячная поездка по Африке на автобусе, который они сами купили, а потом сами чинили в дороге…

Сейчас начнется процесс с модным названием "компетенция" — надеюсь, хоть на этот раз все продумают и сделают программу надолго. Если снова будет все по-быстрому и тяп-ляп , чтобы не отстать от Европы, то станет совсем печально. Те же учителя, привыкшие работать по старинке, хлынут на семинары перестраиваться, но смогут ли? Удастся ли выстроить единую логику всей программы? Кто все будет координировать? Не получится ли снова монстр Франкенштейн, сшитый из кусков, просто потому, что надо. Наверное, ту не надо торопиться — надо сесть и продумать всем обществом.

Карина: — Увы, много важных умений, которые всем выпускникам могут пригодиться, школа не дает. Например, у меня сейчас свой бизнес. Вспоминая свои уроки экономики, я понимаю, что это был кошмар — очень приятная учительница не дала нам ничего, что потом было совершенно необходимо в жизни: как зарегистрировать фирму, как считать и платить налоги, как составить цену на товар, как подсчитать зарплату (брутто, нетто), как вести бухгалтерию, какие у тебя права… А ведь это дало бы возможность многим попробовать свои силы в собственном бизнесе. Мой муж, закончивший Рижскую коммерческую школу, все это прошел - там многие ученики неплохо зарабатывали своими ученическими фирмочками.

Недавно прочитал исследования по американским колледжам — там брали ТОП лучших учеников и отслеживали их судьбу на 30 лет, все они в итоге оказались на высоких позициях: в правительстве, CEO-компаний. Но у нас почему-то оценка сегодня слабо коррелирует с твоими реальными знаниями, умениями и достижениями после школы. Ведь в жизни нужны более гибкие навыки, чем дают в нашей школе.

Карина: — Давно думала о том, что есть в системе оценок что-то неправильное. К примеру, многие отличники из моего класса работают сейчас госчиновниками — они чьи-то подчиненные… Такие средние и серенькие латвийские жители. Некоторые одноклассники, которые учились на 5-6 стали предпринимателями — сами себе начальниками, зарабатывают, развиваются, получают прибыль, создают рабочие места и жертвуют на благотворительность…

Наверное, школьникам нужны не эти голые оценки. Имеет смысл прикладывать к ним нечто вроде характеристик сильных и слабых сторон школьника, как это делается в Германии. Там характеристики разные учителя пишут каждый год, а потом все обобщается.

В результате в школы идут лишь редкие идеалисты, которые хотят изменить мир, или те, кто может себе это позволить — то есть школа, не единственный заработок. Если у человека будет равноценный выбор — идти учителем или программистом, то возникнет конкуренция, а школы смогут выбирать лучших.

Карина: — Тут я бы сказала: смотря с чем сравнивать. Скажем, в районной школе на 500-600 учеников учитель может получать свою ставку, подрабатывать там же в вечерней школе, в методическом объединении, координировать проекты, взять репетиторство… Когда я работала в школе, знала учителей по математике или истории, которые получали на руки по 900 латов — для района, где нет больших транспортных расходов и жилье недорогое, это очень приличные деньги. И это обычные уроки — без инноваций и интерактива, во время которых педагог может немало времени потратить на разговор про бесплатные обеды или просмотренный фильм. Плюс каникулы весной, осенью, зимой и два оплаченных месяца летом. И за это 900 латов — по-моему, это клондайк! Ну уж точно, совсем неплохо.

Я видела передачу "Запрещенный прием", в которой тоже фигурировал учитель районной школы - он взял дополнительные обязанности, и получал что-то около 2000 евро. Возможно, это было богатое самоуправление (от этого тоже зависит), но если учителя говорят, что это мало, пусть немного подумают о том, что есть медсестры, которые получают в разы меньше, помощник врача за 500 евро, акушерка за 600 евро, но их степень ответственности — намного выше… И уж во всяком случае, очень бы хотелось, чтобы зарплата учителей как-то коррелировала с качеством их работы. И перед тем, как говорить о повышении оплаты, некоторым преподавателям стоило бы задуматься об этом.

По большому счету, без разницы, на каком языке учить новые термины, но нужен систематический подход — вводить язык с детского сада, а не в средней школе вдруг объявлять: а теперь — все по-латышски. На своих уроках новый материал я объяснял по-русски, и отвечать можно было по-русски, а все учебники, материалы и проверки — на латышском. Помню, когда телевидение пришло к нам снимать мой урок, меня попросили вести все по-латышски — мне-то нетрудно, но в обычной практике я ведь так не делаю…

В большинстве случаев проблем со знанием латышского у школьников, и вправду, нет. Например, в нашу школу пришла еще одна выпускница "Миссии" Анна, которая преподавала биологию только на латышском. Русского она почти не знала. Дети пытались жаловаться, но быстро поняли, что учитель она хороший, а русский язык за неделю не выучит. Первых полгода было непросто, но постепенно перешли на латышский.

Конечно, если школьнику и языки плохо даются, и предметы, то когда трудности встречаются, результат может быть плохим. Нужен дифференцированный подход, а не гнать класс в 30 человек, как единый табун. Например, ведешь по-латышски, но чувствуешь, что пять человек сильно отстают — надо дать им материал по-русски, они же физику пришли учить.

В билингвальном образовании простых и единых на всех решений нет — глупо со стороны государства навязывать что-то волевым методом. Да, в идеале Латвия должна двигаться к знанию трех языков, но реально двигаться, а не на бумаге. И скорей всего, для этого должно смениться поколение учителей. А пока надо понять, что мы имеем, и системно отталкиваться от этого, а не менять каждых два года направление.

Карина: — Одно время я работала в проекте Британского Совета, и создалось впечатление, что в школах нацменьшинств все, как только есть возможность, используют язык нацменьшинств. Новая реформа — палка о двух концах. Если предположить, что все предметы будут вестись только на латышском, то нельзя забывать, что даже многим латышским ученикам трудно понять химию на латышском. Если так получилось, что у ребенка дома все общаются, например, на русском языке (никто им не может этого запретить), а ему вдруг надо учить химию по-латышски — он будет не понимать ее еще больше.

Например, я не учила русский язык. И когда у меня были ученики, чей родной язык был русским, мне было непросто — я хотела их научить, но они не всегда понимали латышский. Поэтому, как мне кажется, тут надо искать некий баланс. В идеальном случае учитель знает оба языка, а если нет — пусть учит на своем, главное, чтобы ученик понял предмет. Ведь, как мне кажется, в Латвии сегодня любой школьник рано или поздно будет знать латышский язык. Ну, может, есть какие-то исключения… Надо в первую очередь думать о пользе для детей — чтобы они максимально хорошо усвоили уроки, но, конечно, не забывать, что потом на рынке труда им все же нужен будет латышский…

Я знаю немало русских людей, которые по-латышски говорят и пишут грамотнее, чем некоторые латыши. Скажем, моя знакомая адвокат. Что касается учителей… Мне жаль, что в Латвии до сих пор есть ситуации, когда профессиональный уровень оценивается исключительно с позиции владения госязыком. Когда я проходила педагогическую практику в Германии, где я была своего рода нацменьшинством, ничего подобного не было. Да, они могли бы мне сказать — поучи-ка еще немецкий, чтобы никакого акцента и ошибок — только тогда можешь идти к школьникам! Но они очень спокойно относились к тому, что немецкий — не мой родной, и я делаю ошибочки. Они меня поддерживали и мотивировали. И мне самой хотелось все время совершенствовать язык.

Я считаю, что надо больше обращать внимание на сильные стороны человека, а не цепляться за слабые. У моего брата — русская жена, их сын знает оба языка — это фантастика! Ну и что, что учителя из школ нацменьшинств говорят по-латышски неидеально — главное, что они говорят, знают свой предмет и нравятся детям. И прежде чем в чем-то упрекать тех учителей, надо задуматься — все ли мы, латыши, идеально владеем своим языком. И все же надо быть более толерантными.

Я не говорю школе "нет". Для меня она всегда останется вызовом. Когда наш бизнес сможет функционировать без меня — я могу вернуться. Тем более что мне очень повезло — конкретно моя Айзпутская школа могла бы во многом послужить образцом организации образования.

Павел: — Через шесть с половиной лет моего учительства стартап по высокотехнологичному напылению пленок, в котором я работал параллельно со школой, купила большая немецкая компания, которая требовала моего 100-процентного присутствия — пришлось выбирать: или школа, или дело. Но я не отмел полностью возможность вернуться в школу. Опыта классного руководства я так и не получил, поэтому хотелось бы когда-нибудь взять хотя бы один класс и провести его по школе полностью — от и до.

Увы, на своем опыте убедился, что школа — это огромный потенциал, который на данный момент мы всем обществом дружно, как бы помягче сказать…упускаем. Мы мечемся от реформы к реформе, и каждый новый министр задает новое направление, обеспечивая новую волну хаоса и бюрократии. Стоит все же остановиться, по-честному обсудить ситуацию и решить, куда идем — раз и надолго. Причем участие в этом решении должно принять именно все общество — не только государство и учителя, но и родители, дети, предприниматели… Просто вспомнить, что именно в школах растет наше будущее.

***

Письмо в редакцию Delfi от учительницы:

"Моя история не очень актуальная. Я работала в офисах — было ужасно. Сейчас три года работаю учителем — это тоже кошмар. Я пока не ушла, мне некуда идти, но в принципе очень бы хотелось.

Я за три года пять школ поменяла, меня все время увольняли, давили, выжимали оценки, наглые распущенные дети угрожали и прочее.

P.S. Но вот все-таки работа учителем для меня немного легче, чем в офисах, там был просто кошмар, хотя по зарплате так же".