Русскоязычному зрителю Ксения Раппопорт известна ролями в сериалах "Ликвидация", "Исаев", "Белая гвардия", "Гибель империи", "Ладога". Более узкому кругу посчастливилось побывать на ее спектаклях в театре Льва Додина, куда билеты не достать ни в России, ни на гастролях.
Историю о том, как десять лет назад легендарный и оскароносный итальянский режиссер Джузеппе Торнаторе пригласил Ксению на главную роль — сексуальной рабыни украинского происхождения — в свою картину "Незнакомка" (La sconosciuta) актриса непременно расскажет 14 декабря на просветительской "Открытой лекции" в Риге.
Расскажет, как по дороге на встречу с режиссером в ужасе звонила подруге, бывшей замужем за итальянцем, чтобы та снабдила стратегическим запасом из двух-трех слов. И как на все вопросы великого и ужасного Джузеппе отвечала смиренным si, согласившись сниматься обнаженной, состаренной, с животом девять раз рожавшей женщины, да еще и искать отрубленную голову на городской свалке. И как потом звонил маэстро Морриконе, на просьбу которого спеть Ксения смогла лишь пропищать что-то нечленораздельное — так ссохлось от волнения горло. И как партнером ее по картине был изменившийся почти до неузнаваемости, но от того не менее прекрасный комиссар Каттани (в смысле, Микеле Плачидо). И как потом ее тут же перехватили в другую картину с Моникой Белуччи, с которой она так ни разу и не пересеклась на съемочной площадке… И как с тех пор интервью, фотосессии и новые роли в европейском кино посыпались на Ксению, как из рога изобилия, вместе с многочисленными кинонаградами и приглашениями в международные жюри…
Впрочем, про рога изобилия и награды Ксения, скорей всего, скромно умолчит. Вместо этого, воспользовавшись моментом всеобщей заинтригованности, она сделает крутой поворот и перескочит от Микеле с Моникой на свою самую главную тему — о благотворительном фонде "БЭЛА", опекающем детей-бабочек (с синдромом буллезного эпидермолиза, врожденным генетическим заболеванием, при котором ребенок рождается с тонкой и хрупкой, как крылья бабочки, кожей — прим. Ред.) И расскажет, что хорошие и добрые дела делать очень просто и очень правильно. Справедливости ради, плохие дела делать еще проще, но ведь потом с ними и жить.
Поскольку эта "Открытая лекция" случится как раз в канун Рождества, слова Ксении попадут на благодатную почву и непременно произведут "эффект бабочки". Есть такой термин в естественных науках, обозначающий свойство некоторых хаотичных систем: незначительное влияние на систему может иметь большие и непредсказуемые последствия где-нибудь в другом месте и в другое время. И очень хочется, чтобы эти последствия случились побыстрее, поближе и со знаком плюс, потому что минусов уже и так ставить некуда…
- Скажу крамолу, но вы уверены, что людей надо просвещать? А может, меньше знаешь — лучше спишь? Особенно сейчас…
- Мне кажется, что именно сейчас, как никогда,важно поддерживать вырождающуюся традицию спокойно разговаривать и слушать друг друга. Не в какой-то конфликтной и пропагандистской форме, а именно в нормальном человеческом общении. Слушать, слышать, вникать, понимать.
- "Классику в школах надо запретить — нет уже таких мужчин, таких женщин, таких отношений. Ничего, кроме разочарования, человек с такими представлениями о жизни не испытает", — утверждает герой Федора Бондарчука, министерский чиновник из фильма Дуни Смирновой "2 дня". Ваша героиня, восторженная смотрительница музея некоего русского писателя Маша, на это возмущается: "Без русской литературы у нас вырастет нация жлобов и уголовников!".
Как мама двух дочек, признайтесь, стоит ли растить на классике тургеневских барышень, когда им предстоит встреча с реальными пацанами? Надо ли воспитывать на ахах и вздохах, если в современной школе такую нежную девочку могут заставить лизать пол или затравить в соцсетях?
- Жестокие девочки и мальчики были во все времена — я тоже помню подобное из школьных лет. Это не признак исключительно современной жизни. Возможно, сегодня все эти издевательства становятся более изощренными– слабых не только заставляют лизать пол, но и снимают процесс унижения на видео, потом гордо выкладывая свои "достижения" на Youtube. Это отвратительный признак времени! Какая-то особая форма эксгибиционизма…
Что касается классики, то не всегда, читая Тургенева, юное создание женского пола будет ассоциировать себя именно с романтическими барышнями в голубом. Почему вы не допускаете, что девочка подросткового возраста может ассоциировать себя, например, с вольнодумцем и нигилистом Базаровым? Скажем, мне в юности был ближе этот персонаж. А тургеневские барышни не рождали никакого отклика!
Думаю, дети, если им не навязывать ничего заранее, увидят в классике совсем другое, чем мы. Они могут прочитать и возмутиться, как следствие — сделать все наоборот. Или прочитать и понять, что они совсем другие. Или прочитать и примерить не на себя, а на других…
В любом случае, надо читать классику, читать и обсуждать ее с ребенком, потому что хорошая литература — абсолютно необходимая составляющая воспитания души, фундамент на будущее. Увы, приучить к чтению книг становится все труднее. Основная литература у детей сегодня — социальные сети, от которых трудно оторваться. Там ведь жизнь бьет ключом. Кажется, что не успеешь — опоздаешь…
- Можете поделиться своим опытом приобщения к классике? Какие книги помогали вам взрослеть и выживать?
- Моим первым детским потрясением лет в семь-восемь стал "Дон-Кихот" Сервантеса — меня просто разрывало мучительное желание прекратить издевательства над главным героем: найти его, сгрести в охапку и спасти. Это был такой первый опыт литературного сострадания. Я понимала, что у Дон-Кихота есть Санчо Панса, но у меня было ощущение, что верный слуга совершенно не понимает, с кем имеет дело.
Наверное, в какой-то мере я себя ассоциировала в тот момент с Дон-Кихотом. Родители летом работали, а нас с сестрой отправляли в ненавидимые мною пионерские лагеря, что становилось абсолютной пыткой. Я никак не могла встроиться в этот цинично-радостный социум, который вызывал у меня одновременно восхищение и презрение. Последнее, скорее, как защитную реакцию. Я ощущала себя в некотором смысле изгоем, таким странным человеком с кастрюлей на голове.
- На ваш взгляд, какой человек более счастлив — с толстой кожей, которому нипочем любые невзгоды, или нежный, ранимый, сострадающий всему…
- Мне кажется, у них — разные виды счастья, которые вообще трудно сравнивать. Нет единой формулы, которая удовлетворяла бы обоим типам людей. Похоже, что толщину кожи не нарастишь, это генетика плюс воспитание. Наращивается умение реагировать, мозговые извилины, опыт, мышцы, в том числе сердечные, можно внешне менее ярко реагировать, но это не значит, что внутри не бушует буря… В целом, имеет смысл быть гармоничным в своем репертуаре, научиться чувствовать себя комфортно пусть даже в условной кастрюле на голове.
- После Дон-Кихота какие еще были прорывные книги?
- В детстве я прочла невероятное количество сказок. Родители выискивали в библиотеках и магазинах сказки всех народов мира — я жила в этом прекрасном волшебном царстве, изучала его, классифицировала, пока мне не вручили только что изданный двухтомник сказок "Тысяча и одна ночь" в роскошном серо-коричневом переплете с восточным орнаментом. Я даже не дочитала до конца первый том — закрыла. На этом со сказками было покончено навсегда. Почему-то история Шехрезады меня… оскорбила до глубины души.
- Вас возмутила судьба порабощенной женщины Востока?
- До конца не могу понять до сих пор, но какой-то в этом был обман! Мне показалось, что это вообще не сказки, а взрослые какие-то мутные, неприятные истории.
Потом в моей жизни появился "Морской волк" Джека Лондона — это был особенный мир, в котором требовалось совершенно нечеловеческое преодоление всего человеческого — мир невероятно далекий от того, в котором жила я. От уютной квартиры, вкусной еды, понимающих и любящих родителей. Я часто думала о том, что попади я в тот мир — оказалась бы среди самых слабых героев Джека Лондона.
Впрочем, никто не знает своих внутренних ресурсов, в чем я убедилась впоследствии. Прошлой зимой мы с Эмиром Кустурицей снималась в триллере "Ледяной лес" — высоко в заснеженных горах Италии я бегала с железным ружьем, по колено в сугробах и копалась окоченевшими голыми руками в снегу… Сразу же после этих съемок я перелетела в Россию на Ладожское озеро — сниматься в сериале про блокаду Ленинграда "Ладога". И там снова минус 30 градусов, отмороженные пальцы, голыми руками по льду… Зато я убедилась, что наш организм имеет невероятные запасы прочности. Впрочем, не стоит забывать, что и они иногда заканчиваются…
- Есть у вас прикроватная книжка для стабилизации состояния?
- Там их всегда лежит несколько. Состав меняется. Сейчас — "Записи и выписки" от филолога Михаила Гаспарова, биографическая "Жизнь Антона Чехова" от британского литературоведа Дональда Рейфилда и "Записки планшетной крысы " от замечательного театрального художника Эдуарда Кочергина. Всегда любила поэзию Осипа Мандельштама. Родители воспитали во мне привычку читать перед сном. Хотя, последнее время от усталости это превращается скорее в обряд — две строчки и отрубаешься.
- Сны после снятся поэтические?
- Увы, нет. Последнее время особенно. Ужас происходящих в мире событий без спроса заползает в мое сознание и пробирается в мои сны, которые становятся такими "ужастиками", что к утру срабатывает некий защитный механизм — когда просыпаюсь, то помню лишь отрывки и секунды полторы, а потом все стирается. Остается только ощущение тревоги, которое снова нарастает по мере чтения новостей. Замкнутый круг какой-то..
- Можете ответить, как человек немало поживший на Западе, почему при всей широте русской души, гостеприимности, готовности поделиться последним куском хлеба, наше общество до сих пор настолько нетерпимо к слабым — особенным людям, инвалидам, почему детей с серьезными проблемами здоровья усыновляют преимущественно на Запад?
- Поправлю, я на Западе, конечно, не турист, но и не своя. Бываю там ровно столько, сколько работаю. Живу в гостинице и езжу на съемки. Поскольку чаще всего я бываю в Италии, то скажу про эту страну. Мне не кажется, что итальянцы — менее душевны, чем россияне.
Отношение к инвалидам и особенным людям очень связано с государственной позицией, помощью и наличием информации на всех уровнях. То есть, с воспитанием общества.На Западе — совершенно иная культура и механизм усыновления. Там прежде, чем семья получит возможность взять под опеку ребенка, она пройдет огромное количество проверок, бесед, курсов, проделает колоссальную работу. Их долго готовят к ответственному шагу, а потом, что самое важное, сопровождают и поддерживают. Это целый институт. Мне обо всем этом рассказывал оператор картины "Ледяной лес" — англичанин, который женился на итальянке, у них двое своих детей, решили еще одного усыновить.
К слову, там разрешение на усыновление гораздо легче получают пары, у которых уже есть свои родные дети — у них опыт и более-менее понятно, чего от них ждать. А пары, которые по тем или иным причинам, не могут иметь своих детей, но очень хотят, готовят и проверяют гораздо дольше.
Что касается детей с особенностями, то в нашем обществе почему-то это считается стыдным. Родители если и оставляют их в семье, то предпочитают прятать. И это не их выбор, а вина нашего общества. Как вести играть в песочницу своего малыша, на которого другие дети будут показывать пальцем, а мамы возмущенно смотреть и требовать, чтобы вы увели своего "больного" ребенка от их "здоровых"?!
В итоге, у нас особенные дети вообще никак не интегрированы, их стараются держать отдельно от "нормальных". В Петербурге есть удивительное место, типа детского сада, "Адаин Ло", где почти 20 лет интегрируют детей со специальными потребностями — синдромом Дауна, аутистов… Они ютятся в нечеловеческих условиях, существуют на пожертвования, им никак не помогают город и государство. А ведь там работают уникальные специалисты!
- Почему?
- Мне кажется, это не потому, что мы плохие или злые — скорее, безграмотные, в каком-то смысле, неинформированные. Люди смотрят телевизор, где ничего про это не говорится. В газетах тоже. В школах — ни слова! Огромному количеству россиян недоступен даже Фейсбук, где на такие темы много пишется. А те, кто им пользуется, читают там совсем другое. Сколько у нас людей, которые не приучены думать и анализировать, хотеть в чем-то разобраться?
Боюсь, если среднестатистическому россиянину сказать, что многие аутисты пишут фантастические стихи и рассказы — он не поверит. Они не знают, что дети-бабочки с израненной пятнистой кожей — это не заразно, даже если такого ребенка зацеловать с ног до головы. У нас даже врачи предпочитают с такими не иметь дело!
- Уже пять лет вы опекаете Фонд "Бэла" (Буллезный Эпидермолиз Лечение и Адаптация) — как вы узнали об этих детях?
- Как-то мне позвонила Лина Ширяева — журналист с Радио Свобода — и попросила, когда буду в Москве, записать на радио сказку про бабочек для одного только создавшегося благотворительного Фонда. Я согласилась, хотя раньше ничего не слышала о таких детях.
В Москве за мной заехала молодая женщина — Юля Копцева, одна из основателей только созданного Фонда БЭЛА. Пока ехали, я расспросила ее, что к чему, и Юля рассказала про свою дочку-бабочку — прекрасную девочку Настю. Как мама маме. Как изменилась ее счастливая обеспеченная жизнь, когда в семье появился ребенок с редким генетическом заболеванием. О том, каких человеческих или нечеловеческих усилий стоит борьба за кожу своего ребенка. За то, чтобы у него не срастались пальцы на руках, за то, чтобы ноги не превращались в кровавую рану, когда он бегает. Все средства, которые были в семье, шли на облегчение страданий малышки. В какой-то момент молодая мама решила, что надо помочь и другим родителям, которые оказались в подобной ситуации.
В то время моей младшей дочке было буквально полгода, и я восприняла всю эту историю очень эмоционально. Пока мы доехали до радио, я уже с трудом могла говорить — ревела навзрыд. Я записала сказку, потом мы проговорили с Юлей еще часа три — она рассказала про двух других соучредителей Фонда Наташу и Алену, у которых детей-бабочек нет, зато есть огромное человеческое сострадание и желание помочь.
Я залезла на сайт и прочла письма матерей. Следующая неделя прошла, как в тумане — я пыталась всю эту информацию переварить и понять, как с этим существовать.Мне было сложно себе представить, что в какой-то квартире, возможно на соседней улице, находится ребенок, на котором практически нет кожи, мама его перевязывает по три раза в день, отдирая неправильные дешевые бинты с мясом, ребенок кричит от боли так, что соседи вызывают милицию, думая, что его убивают…
И все это происходит потому, что нет врачей, к которым могла бы обратиться эта мама. Даже если врач найдется и каким-то чудом вовремя поставит диагноз (практики по этой части у большинства медиков нет, почему дети-бабочки из маленьких городков и деревень зачастую живут и умирают в муках), то он не сможет ничем помочь — в России просто нет специальных перевязочных материалов и средств по уходу, которые в десятки раз облегчают боль, а если что-то и привозят, то это стоит баснословных денег. В мире есть вся информация по таким детям, но у нас она была недоступна.
- Сколько таких детей в России?
- Официальной статистики нет, ведь и диагноз ставят далеко не всегда. Если ориентироваться на мировую статистику, то на такую территорию как наша страна, таких детей должно быть не менее двух с половиной — трех тысяч. (В Латвии в Детской клинической университетской больнице им. Страдыня по одному такому диагнозу было поставлено в 2006, 2010 и 2015 годах, — прим. ред.)
В Фонде на сегодняшний день зарегистрировано около 300 детей, остальных мы ищем. В этом году фонд начал сотрудничество с НЦЗД (Научный центр здоровья детей), там открылись амбулаторное и стационарное отделения, через которые должны пройти все зарегистрированные в Фонде дети, чтобы у них были документы с диагнозом от госучреждения. Тогда мы сможем лоббировать внесение заболевания в список орфанных и пытаться добиться хоть какой-то помощи от государства. Без этого — никак. Ведь на отдельных детей нужно по 250 000 рублей в месяц. Скачки курса доллара и попытки ввести запрет на ввоз ряда медикаментов сводят наши усилия почти на нет.
Многим детям нужны операции, но у нас такие не делают, или очень редко, а за границей они сейчас почти невозможны — Фонд не в состоянии собирать нужные на всех суммы. Перед кризисом у нас был крупный жертвователь, который выделил сумму на восемь операций в Израиле, все уже было договорено, документы готовы, врачи ждали, но из-за кризиса восемь операций превратились в две. А что сказать остальным детям?
Увы, сегодня мы живем преимущественно на небольшие регулярные пожертвования обычных людей. Мы не отчаиваемся — стараемся действовать в разных направлениях. В том числе, распространять информацию в больницах, роддомах, в наших медицинских вузах, отправлять врачей учиться за границу с гарантией возвращения. И сколько можем, оказываем финансовую помощь, что все сложнее.
- Своих детей вы привлекаете к работе Фонда?
- Старшую — да. Младшей пока нет пяти лет, поэтому ей пока достаточно объяснять, почему меня нет дома, почему время от времени я должна уехать и сделать то-то, от чего станет легче конкретным детям. Про них она знает.
- Кажется, что Монике Белуччи или Микеле Плачидо (комиссар Каттани) достаточно лишь крылом махнуть — поклонники сложат миллионы на счет вашего Фонда. Не пытались привлечь западных коллег к своему правому делу?
- Это у вас очень романтизированное представление. Объясню. Например, чтобы подготовить большое мероприятие, которое бы собрало много крупных пожертвований, и на которое можно было бы пригласить крупных западных звезд, нужно затратить огромные финансовые средства, а также большой человеческий ресурс, то есть нужна команда людей, которая бросит все дела и будет работать только надо этим. Довольно длительное время.
Нужно иметь деньги на гонорары за участие этих самых звезд, хотя бы для того, чтобы предложить их — пусть даже они потом откажутся в пользу Фонда. Значит, нужно найти людей, которые бы эти деньги дали и так далее. У нашего фонда сейчас таких возможностей нет. Если нам и удается найти крупного спонсора, то эти деньги мы немедленно тратим на перевязочные средства для наших подопечных.
Я помню, как мы вчетвером пытались сделать в Доме музыки наш первый вечер Фонда — вскоре осознали, что совершенно несостоятельны по этой части. Там надо учесть миллиарды нюансов, вплоть до парковки приезжающих лимузинов с гостями. За пару месяцев подготовки мы практически сошли с ума, и в тот момент нам очень помог Владимир Теодорович Спиваков — он сделал для нас все, плюс подарил нам свой концерт да еще и перевел деньги из своего Фонда в наш. Он тогда поверил в нас, и мы поверили в свои силы.
- Грядет Рождество — время, когда люди особенно склонны делать добрые дела. Как вы используете этот период?
- В декабре наш театр даем благотворительный спектакль "Вишневый сад" с ужином и аукционом. В сочельник мы с Даней Козловским будем в Эрмитажном театре читать рождественские сказки в сопровождении оркестра — весь сбор от билетов поступит в Фонд. Потом будет елка с аукционом в отеле "Кемпински", который третий год предоставляет нам все бесплатно.
К Рождеству и Новому году у нас традиционно любят дарить детям игрушки, хотя зачастую они нуждаются совсем в ином. Была забавная история, когда в Питер приезжали американские звезды во главе с Шерон Стоун и Арнольдом Шварценеггером, которые после мероприятия пошли по больницам. Шварценеггер общался с детьми, дарил диски со своими фильмами, а когда он уехал, директор больницы позвонил мне и сказал: все замечательно, но у нас нет магнитофонов, на которых эти диски можно посмотреть. И мы поехали развозить проигрыватели по тем местам Шварценеггера.
Разумеется, мы приглашаем на благотворительные елки и карнавалы всех наших подопечных детей из Питера и Ленинградской области, которым состояние здоровья позволяет переезд в транспорте. Они счастливы любым подаркам и игрушкам, но им очень нужны деньги на перевязки, без которых они не могут радоваться жизни. Знаете, у детей-бабочек зачастую такой взгляд, как у мудрых пожилых людей, но при этом они — абсолютные дети, которые загораются от любых шариков и сюрпризов.
- Костюмы бабочек, наверное, исключены?
- Знаете, Я не видела чтобы они сами наряжались в костюмы бабочек. Да и у меня за эти годы просто изображение бабочки, сам символ, уже стал ассоциироваться со страданием.
- Российская атомная подводная лодка стратегического назначения "Юрий Долгорукий" стоит 713 миллионов долларов. Если подумать, то одной подводной лодкой меньше и… можно прооперировать и обеспечить всем необходимым ваших 300 детей. У вас нет ощущения, что мир занят не тем?
- Есть. Совершенно на детском уровне меня все время свербит прописная истина: если можно делать хорошо, то зачем же делать плохо? Но почему-то человечество тысячелетиями упорно и настойчиво занимается самоуничтожением. Только подумайте, три самых прибыльных бизнеса в мире на сегодня — торговля оружием, наркотиками и поддельными медикаментами. Человечество зарабатывает на том, что планомерно само себя уничтожает. Для меня это невероятная загадка, почему мы так делаем и так живем.
- Как, зная все это, радоваться жизни, рожать детей?
- К сожалению, никаких рецептов у меня нет. Даже для себя каждый день отвечаю на этот вопрос по-новому. Слава богу у меня есть друзья. Когда мне очень тяжело и страшно, Я могу позвонить им и выговориться. И пытаюсь делать свое дело.
Когда на гастролях в других странах, с которыми у России есть расхождения и непонимание на высшем политическом уровне, я стою на сцене перед зрителями, то чувствую, что никакого конфликта между людьми нет. Наоборот, невероятное взаимопонимание и контакт на уровне тонких материй. Так, как затаив дыхание "Вишневый сад" смотрели во Франции, этот спектакль не смотрели нигде. Это что-то невероятное по глубине, тонкости и точности восприятия! А как совершенно русского "Дядю Ваню" принимали в Лондоне и Нью-Йорке!
Это дает надежду, что какие-то мостики между нами не сожжены. Увы, весь кошмар, который сейчас происходит, не сегодня начался — мы давно так живем и идем по длинному пути, который ведет к совершенно определенному финалу. И задача может быть лишь одна — не идти этой, пусть протоптанной поколениями и даже заасфальтированной дорогой, а протоптать свою тропинку в какое-то другое место. Доброе. Надеюсь, наш Фонд — такая тропинка, по которой мы движемся с небольшими успехами. Это очень сложно, ну а как еще?
