По словам Бурбулиса, "мы понимали, что события в Вильнюсе и Риге, что действия вооруженных сил под руководством чуть ли не замминистра обороны СССР недопустимы, и это означало, что не только Прибалтийским республикам, но и самой Российской Федерации здесь понадобится консолидация и взаимная поддержка. Поэтому без особых подготовительных действий мы срочно выехали в Таллинн".
"И я до сих пор считаю, что те документы, которые там были подготовлены и подписаны, договоры об основах государственных отношений и официальное обращение в ООН, заявление Бориса Николаевича о недопустимости со стороны России и советского руководства агрессивной акции, и самое, может быть, центральное, это его гарантия и призыв к армейским подразделениям не принимать участия в этих действиях — все это вместе было нашей внятной, четкой политической позицией на тот момент", — заявил Бурбулис.
"Всегда были варианты — если не ехать, то как себя вести. Но Борис Николаевич отвергал их на полуслове. И он — я еще раз сейчас переживаю те минуты — четко распорядился, что мы вылетаем, и мы будем делать там все, чтобы защитить свободу Прибалтийских республик.
Оказалось, что политика Ельцина была поддержана большинством населения страны. И сегодня мы говорим о 300 000 участников митинга в поддержку свободы прибалтийских народов и республик. Так что угроза такая была, мы на это, естественно, отреагировали, и, вернувшись в Москву, продолжали настойчиво добиваться от Горбачева оценки тех действий 13 января, а, во-вторых, недопущения такой тактики реакционного и силового блока со стороны советского руководства", — добавил он.
По мнению Бурбулиса, "отношения Ельцина и Горбачева ни в коем случае нельзя сводить к противоборству, к конкуренции двух политических деятелей. Это противостояние носило не столько личностный характер, сколько мировоззренческий, и связано было с пониманием того, чем жил человек. Либо освобождением от имперской диктатуры с реализацией через законы и стратегии демократического рыночного преобразования, либо бесконечные маневрирования между консерваторами и демократами, лавирование между не только конкретными людьми, но и целыми идейными направлениями.
И, в конечном счете, точку отсчета надо брать в 90-м году, когда Ельцин был избран с перевесом в четыре голоса от необходимого конституционного большинства председателем Верховного совета Российской Федерации и тем самым главой республики.
На том подъеме мы подошли к 91 году. Мы понимали всегда, что нужно стараться перетянуть Горбачева на нашу сторону, нужно помочь ему прежде всего самому понять губительность бесконечных шараханий и отказа от четкой внятной стратегии реальной демократизации экономического и политического элементов официальной системы.
Но, как оказалось, это была конкуренция двух типов личности. Горбачев с великой исторической ролью инициатора перестройки с 85 года и утративший понимание сути всего происходящего, опасно пренебрегающий объективной оценкой того, что происходит на самом деле, не способный отказаться от некоторых глубоких мировоззренческих предубеждений, и Борис Ельцин, который весь свой опыт партийного лидера сумел в тяжелейшей умственной и духовной работе переплавить в убежденного демократа-реформатора, способного к публичной, откровенной и последовательной позиции. Тем самым он завоевал доверие и поддержку большинства народов Российской Федерации.
"Ельцин в то время оказался способен к решительным действиям, но и к глубокому духовному состраданию, даже милосердию. Потому что ощущал вот ту боль, которую люди тогда переживали. Почему легко было в ночь на 13 января общаться с руководителями Прибалтийских республик и без колебаний принимать те документы и четкие жесткие формулировки? Потому что это отвечало его уже нравственному отношению к истории уже прошлой нашей страны, и его надеждам и мечтам о будущем России и всего постсоветского пространства", — заключил Бурбулис.
На вопрос, почему в 1991-м Эстонии удалось избежать кровопролития, в отличие от Латвии и Литвы, он ответил: "Эстония, слава богу, была как бы защищена какими-то силами свыше и на земле против агрессии, которую пережили Латвия и Литва. Уверен, что здесь сказалась особенность уже духовного склада и национальной эстонской культуры, поскольку была способность к компромиссам и консенсусу, ответственность не только за текущий момент, но и за ближайшее и отдаленное будущее".
"Считаю, что нашей общей победой было, в конечном счете, признание независимости Прибалтийских республик. Противников тому было достаточно. И я помню группу "Союз", где Алкснис и Коган были среди таких убежденных активистов. Противники были, но в большей степени они связывали это не с личной судьбой Эстонии, а с их убеждением, что Советский Союз возможен и на дальнейшие сто лет, и надо только понимать, какая мы великая держава, как много для народа было сделано и не цепляться за старые преступления и ошибки.
Но это тот случай, когда эти взгляды в конечном итоге привели бы к кровопролитию. Поскольку все желания такой ценой сохранить Советский Союз только ускорили его неизбежный распад, и можно только гордиться всем нам, что распад тоталитарной империи, начиненной ядерным оружием, случился мирным путем через идеологический консенсус. И здесь нам поддержкой был опыт прибалтийских республик".
"В моей жизни, моей судьбе и в целом в России существует два Бориса Ельцина. Первый — это 70-е — начало 90-х годов вплоть до декабря 93 года. Самородок голосования за новую российскую конституцию, ельцинскую конституцию. Выдающийся деятель конца 20 века, масштаб деяний которого еще долгие годы будет измеряться не только историей Советского Союза, России, постсоветского пространства, но и мирового сообщества.
Я думаю, глубокой травмой для Ельцина был конституционный кризис осенью 1993 года. И невероятными усилиями и каким-то абсолютным чудом мы избежали гражданской войны в октябре 93-го и в ноябре уже имели новую конституцию и первые результаты по радикальным экономическим реформам.
В то же время, начиная с осени-зимы 94 года Борис Николаевич, не желая того долгое время, подписал указ о начале военных действий в Чечне. И в дальнейшем мы видим деформацию этого выдающегося и в некоторых своих проявлениях гениального лидера демократических реформ, когда на человека накатывается усталость, когда Ельцин начал опять же лавировать между силовиками и либералами, когда появилось желание себя как-то защитить от тех перегрузок, которыми его деятельность была переполнена с 1987 года.
И как результат, мы подошли к президентским выборами 96-го, после которых начинает номенклатурно-клановый период ельцинского президентства. И это перерождение Ельцина, конечно, наша большая беда. И я так думаю, что это была и его личная трагедия", — вспоминает Бурбулис.
На вопрос, почему Ельцин выбрал своим преемником Владимира Путина, Бурбулис дал такой ответ: "формула Ельцина — берегите Россию. И тогда нам казалось, что она предполагает достаточно четкую систему ценностей, можно было рассчитывать, что надежда Ельцина на новое поколение обернется в конструктивную работу на базовых основах новой российской культуры, государственности. Но мы получили, к сожалению, другой вектор существования".