"Россия не молчит". Как простые россияне протестуют против войны

"Кто я? Русский, россиянин, гражданин России. Законопослушный налогоплательщик и патриот. Но я отказываюсь ассоциировать себя с той Россией, той армией и тем государством, что сейчас ведет эту войну. Моя Россия сейчас не молчит. Она выходит из себя и выходит на улицы. Она говорит: нет войне. И если мы — последние русские этой страны, этой Нарнии, что осталась только в наших сердцах, пусть мир запомнит нас такими". Это написал мой друг Слава Малахов, создатель известного в рунете паблика "Дореволюционный советчик" и одноименной музыкальной группы. Он ходит на митинги в Москве и Питере и ведет антивоенную агитацию на концертах и в интернете.

Я живу в Санкт-Петербурге — городе музеев и бурной литературной жизни, где читают стихи в барах и рисуют на стенах портреты Хармса. У меня много творческих друзей, и за редким исключением все против войны. Даже самые пророссийские — те, кто считал, что Украина должна отпустить Донбасс, пребывают в шоке и не знают, как оправдать обстрелы Киева и Харькова. Город протестует каждый день — люди стоят у Гостиного двора и расклеивают повсюду антивоенные листовки.

Наши творческие чаты напоминают сводки с фронтов. "Ребята, Таню задержали, понесу ей передачку". "Не ходите сейчас по Невскому, там космонавты (так у нас окрестили ОМОН)". "Блин, чудом не попал в автозак, в паре метров от меня активно вязали".

В какой-то момент я понимаю, что если не выйду на митинг, то не смогу смотреть в глаза не только подруге-украинке, но и своему отражению.

Начинаю искать компанию, с кем пойти 27 февраля, но в этот день никто из моих знакомых не может. И тут вижу — один мой вечный оппонент в политических спорах пишет, что его сын каждый день ходит на митинги. Прошу контакты, и через несколько минут мы с Мишей договариваемся о встрече. Я приезжаю на станцию метро чуть пораньше, сижу на скамейке, а в двадцати метрах от меня дежурят несколько полицейских в бронежилетах. Периодически они выборочно останавливают идущих мимо парней и проверяют сумки. На меня внимания не обращают — я выгляжу неопасно.

"Появляются менты — беремся за руки и изображаем парочку, — сходу инструктирует меня Миша. — Типа мы просто гуляем. Ребята говорили, парочек не трогают. Я с ними вчера познакомился. Поднимемся, познакомлю".

Возле "Гостинки" — солидная толпа. Скандируют "нет войне", "позор" и "Украина нам не враг". Находим знакомых Миши. Один представляется Сашей, а другие отказываются называть свое имя и стоят в ковидных масках. Полицейские в громкоговоритель кричат, что мы нарушаем ковидные ограничения. В свете того, что задержанные потом сидят по 30 человек в тесной комнатушке, это звучит цинично.

"Космонавты", — дергает меня за руку Миша. И мы прогулочным шагом идем вдоль Гостиного двора, а подошедшие омоновцы выхватывают из толпы девушку с плакатом и тащат за собой. Толпа вокруг нас редеет, перегруппировывается, а "нет войне" начинают кричать в других местах. Народу вроде бы много, но совершенно непонятно, кто на митинге, а кто просто мимо проходил. В какой-то момент справа людей начинают теснить к другому концу площади. Притворяемся случайными прохожими и спокойно проходим мимо заслона омоновцев.

Люди просачиваются с площади на Невский и идут по нему, точнее, по тротуару, периодически крича "Нет войне". Останавливаются на красный свет, как приличные. По дороге тут и там попадаются расклеенные антивоенные листовки. Машины сигналят, какая-то женщина показывает в окно сложенное из рук сердечко.

Куда мы идем — решительно непонятно. В телеграм-канале "Петербург против войны", где была информация о митинге, появляется сообщение, что колонна идет по Литейному проспекту, а потом по Кирочной улице. Ну ладно, допустим. Миша тем временем рассказывает, что учится в мореходке, и как теперь проходить практику — неясно. Во внутренних водах столько моряков не нужно, а большая часть стран россиянам визы больше не дает.

"Автозак!" — кричат сзади. Полиция начинает хватать людей в двадцати метрах от нас, и мы ныряем в ближайший двор. Он оказывается ловушкой — впереди решетка. Автозак останавливается напротив арки…

"Пропустите нас!" — одна из девушек умоляюще кричит проходящей мимо бабульке. Та бурчит что-то про молодежь, которая жизни не знает, но открывает решетчатые ворота магнитным ключом. Кидаемся туда, пробегаем двор насквозь, заныриваем в удачно открывшуюся парадную. Стоим. Ждем. Связь не ловит. Договариваемся, что если жильцы будут грозить полицией, то мы просто обсуждаем сложную контрольную по физике и ни о каких митингах ничего не слышали.

Спустя 10 минут осторожно выглядываем: ни полиции, ни митингующих, тихий и мирный город. И куда идти?

"В телеграме пишут, что все идут к Смольному".

"Собору или зданию правительства Санкт-Петербурга?"

"А фиг его знает".

"Не, ну если пишут "на Смольный", то вряд ли на собор…"

Идем через Таврический сад к зданию правительства. В саду — тихо, мирно, гуляют дети и парочки, только у кого-то из колонок играет "Поезд в огне" Гребенщикова: "Мы ведем войну уже семьдесят лет, нас учили, что жизнь — это бой. Но по новым данным разведки, мы воевали сами с собой".

Почти перешли сад, и тут видим — кричащая "нет войне" колонна. Идет не к Смольному, а от него. Митинг разделился? Митинг развернули? Что происходит? Телеграм-каналы молчат. Решаем все-таки идти к Смольному, и оказывается, что там никого нет, кроме полиции. Решаем, что сегодня с нас хватит, и идем есть пиццу. Мирно есть пиццу в мирном городе, как будто нет никакой войны.

Вечером в телеграм-канале "Петербург против войны" появляется ссылка на чат самоорганизации. В чате несколько тысяч человек пытаются понять, как жить дальше и что еще такого протестного можно придумать, чтобы не сесть. Придумывают флешмоб "зеленая лента". Нужно ходить и привязывать всюду ленточки из зеленой ткани, которые символизируют мир и весну. Полиция, говорят, до таких не может докопаться. Ага.

Мы с другом успели привязать на перилах моста несколько ленточек. Подъехал автозак, оттуда вывалилось пятеро в бронежилетах и в масках. Схватили друга и запихнули в машину, а меня стали допрашивать на улице. Проверили сумку — ничего запрещенного не нашли. В карманах, где лежали ленточки, проверять не стали. У друга ленточки изъяли. После переговоров по рации нас было решено отпустить, пригрозив, что в следующий раз так легко не отделаемся. Идем дальше, а навстречу идет пьяная компания с гитарой, Летова поет: "Убей в себе государство!" Интересно, их арестовали?..

Пока нас ловили с зелеными ленточками, другие активисты проводили метропикеты. Суть — по очереди становиться возле своей станции метро в одиночный пикет с антивоенным плакатом. Координация этого проходила в районных чатах самоорганизации. Ну, как проходила… Никто не говорил, что делать. Люди договаривались сами. Параллельно решая, что же можно сделать еще. Кто-то предложил организовать встречу с депутатом, кто-то — устроиться работать промоутером, чтобы было безопаснее раскладывать антивоенные листовки в почтовые ящики, кто-то — устроить уличный опрос, как люди относятся к войне, и под видом опроса информировать людей.

Договариваюсь встретиться с человеком из чата, живущим поблизости, а у самой мысли: а вдруг это не милый студент Жора, а тайный ФСБ-шник? Вот эти люди договариваются вместе выходить на метропикеты — а сколько среди них провокаторов и стукачей? В чат ведь может зайти кто угодно. А многие там даже под реальным именем-фамилией сидят, потому что они не революционеры-подпольщики, не агенты 007, а просто обычные люди, которые в ужасе от происходящего и, может быть, первый раз в жизни задумались о каком-то противостоянии. Человек с арабским никнеймом заваливает чат потоком порнороликов. Админ куда-то пропал и не удаляет это. Кто-то мрачно шутит, то теперь нам помимо экстремизма еще и распространение порнографии пришьют. Не могу не думать о том, что ведь работать на ФСБ может и админ чата. Потом выясняется, что админ просто был задержан.

Петиция о прекращении войны уже набрала более миллиона голосов и будет официально передана президенту. Разные профессиональные сообщества России подписывают коллективные письма с просьбой остановить войну. Даже священники — на данный момент обращение священников РПЦ подписало более 250 человек. Это, конечно, мало, но учитывая, насколько сложно священнику найти другую работу — это много. Письмо архитекторов и градостроителей России подписали более 6600 человек. Письмо медиков — более 11 000 человек. Многие мои друзья и знакомые подписали коллективное письмо поэтов России.

Его автор — Елизавета Алексеева (argentum). Она признает, что во многом люди подписывают такие письма просто для себя, для самоуспокоения, не особо веря, что адресат о нем хотя бы узнает. "Но в первую очередь важность подобных писем — в солидаризации. Солидарная общность людей громче, чем один человек, даже если человек пытается быть громким изо всех сил. Все последние дни я очень много думала о результатах — не только письма, разных своих действий, и мысли постоянно находились в боли напряжения от ощущения недостаточности — слов недостаточно, обращений недостаточно, нас выходит на улицы недостаточно. Но эта практика только ослабляет. Я вижу людей вокруг меня, вижу знакомые имена в этом письме и хочу думать о том, что мы есть и нас все-таки немало — сколько антивоенных инициатив сформировалось за день-два", — говорит она.

Наверное, две трети стихов и песен на открытых микрофонах, куда я часто хожу — о войне. Почти все так или иначе высказываются против — кто завуалированно, а кто и прямо. Мои друзья-музыканты собираются организовывать антивоенный концерт. Площадки одна за одной им отказывают — да, они за мир, но подставляться страшно. Наконец, соглашается один бар.

"Знаете, что в нем хорошо? Есть запасной выход через задний двор. И обе двери — бронированные, их можно запереть. Полезно на случай прихода имперских штурмовиков", — мрачно шутит организатор.

Люди боятся. У многих дети — с кем их оставить, если загремишь на 15 суток? А если — на 15 лет за "распространение фейковой информации о действиях российской армии"? Поэтому выходит на улицы в основном молодежь. Которую тоже могут отчислить из вуза. Следующий масштабный митинг — 6 марта. На главных площадях всех городов. Многие мои знакомые собираются идти и заранее договариваются о том, кто, если что, будет кормить их котов.

"Где я был восемь лет назад? — передразнивает патриотическую риторику мой приятель. — Мне было 11, у меня разводились родители, мне было не до мировых событий. А сейчас я смотрю на происходящее и пытаюсь проснуться. Так нельзя, так неправильно, что мы делаем вообще?"

"Мне немыслимо погано, когда я думаю о том, какими же лишенными смысла и достоинства, нелепыми и внезапными безблагодатными смертями гибнут наши русские молодые пацаны, обманом брошенные в бой. Но еще хуже, когда я пытаюсь представить себя на месте тех, кто живет с бременем греха трусости. Кто живет, предав себя. Если и есть на свете ад, он зиждется в душах этих людей, оправдывающих себя чем угодно: детьми, долгами, преходящим бытием, мировой суетой, геополитикой, чем угодно. Лучше мгновенно сдохнуть, чем быть ими. Я сейчас настолько отчетливо и пронзительно понимаю, что единственное, чего в этой жизни стоит бояться — это быть трусами и подлецами по гамбургскому счету. Я буду говорить. И если это последнее, что у меня осталось, я буду делать это максимально громко и максимально долго", — пишет Слава Малахов.

Он смелый. Я не очень. Я начинаю думать, не свалить ли из России, пока не поздно. Или не свалить ли хотя бы в какую-нибудь глушь, где меня никто не найдет. Только как потом смотреть в зеркало и не отводить глаза?..