"Можно ли сделать розовый протез с цветочками?" Истории раненых, убитых и выживших в Буче

- А какое сегодня число?

- Седьмой день войны.

Так вели календарь в больнице города Буча с 24 февраля, когда в небе разорвались первые ракеты. 23-летняя Анастасия, врач-интерн первого года в киевском роддоме №4, не успела уехать на операцию в столицу и уже неделю жила в трехэтажном здании местной больницы. Вторжение в Бучу, где жили 40 тысяч человек, она называет временем, "когда Украина под Россией стала".

"В первый день, когда я сидела в подвале своего дома, слыша звуки выстрелов и ракет, я решила, ну я же врач, я нужна людям. Мать на коленях молила не уходить. Отец плакал, но отпустил со словами: "Ты моя гордость".

Анастасия пришла в приемное отделение больницы и сказала, что готова работать.

Тем же вечером туда начали "конвейером" привозить украинских военных — по 70 человек в день. Привыкшей к отделению акушерства и гинекологии Анастасии пришлось научиться работать и в травматологии, и в гнойной хирургии.

"Украинские солдаты через пару дней рвались уходить обратно воевать. Среди раненых было два-три русских. Мы тогда еще соблюдали правило "нейтральной территории" и лечили всех. Раны у русских были нетяжелые, мы их подлечивали и дальше их передавали украинским военным. Они почти всегда молчали. Говорили иногда только, что их обманули, что они не знали, где они высадились, им сказали, что будет спецоперация, они не знали, что это Украина… Мы уже третьему такому говорим — ну ты придумай что-нибудь другое уже!"

Гражданских среди пациентов сначала не было. Потом привезли первую мирную жительницу с разорванным бедром — и дальше в больницу каждый день попадали по 15-20 человек с ранениями. В те дни Анастасия вела дневник. "Просыпаешься без будильника, когда еще со входа слышишь карету скорой помощи или просто человека, который сам пришел раненый. Подрываешься. Надеваешь перчатки. Натягиваешь маску. Проверяешь наличие "ушей" [стетоскопа] на шее, венфлона [внутривенного катетера] в кармане и кровоостанавливающего жгута. В голове одно: "Ну, погнали".

Точкой невозврата, говорит Анастасия, для нее стало второе марта — когда привезли четырехлетнюю девочку Катю из Гостомеля с ранением головы. "Мы тогда поняли, что никаких русских в больнице больше не будет. Это был коллапс для всех. Я переводила взгляд снова на это тельце. И снова в голове крутились слова рашистов, что они по мирным не стреляют, тем более по детям… И каким-то эхом до меня доходят слова хирурга: "Насть, это ребенок, бери желтый венфлон".

По словам врачей, семья пациентки Кати пыталась выехать из города, ее мать сидела за рулем, а девочка — на заднем сиденье. Когда в машину прилетел снаряд, мать погибла, а в девочку попали осколки.

"У нее в черепе был осколок, по телу раны. Ей делал тут операцию нейрохирург, и мы ее очень хотели на Киев увезти в нейрохирургию, но русские военные не разрешили транспортировать ребенка. Катя не могла говорить, только кивала. Я ее спрашивала, игрушку хочешь? Кивает. Котика? Нет. Собачку? Нет. Пони? Да. Люди со всей Бучи принесли ей шесть штук этих фиолетовых пони".

На следующий день в больницу пришли четверо российских военных — один был ровесником Анастасии. "Мы секунд двадцать друг на друга смотрели, шокированные, с немым вопросом: "Ты что тут делаешь?" — "А ты что тут делаешь?" До дрожи был этот взгляд".

По ее словам, у военных была наводка, что в больнице лежат российские солдаты — но их уже не было, украинские спецслужбы забрали их пленными. "Военные пошли осматривать палаты с беременными и детей, мы им разрешили. Украинским солдатам успели шикнуть, чтобы все лежали молча, а то у нас ребята, как видят русских, могут сразу начать на них орать".

Среди русских, вспоминает Анастасия, был "мальчик лет 20". "Он пошел в приемный кабинет, а я пошла за ним, чтобы он ничего не подкинул там. Я села за стол, он напротив сел. Секунд 30 молчали. Потом он поймал мой взгляд, прикрыл рукой оружие. Я кивнула — поняла, что стрелять не будет. И дальше он заговорил: "Вы же понимаете, что это не мы по мирным стреляем. У нас нет такого оружия. Эти все ранения, которые я видел тут — это не мы. У меня у самого уже четвертый день рождения, я все потерял тут. Вы на нас тоже наступаете…" Я сижу и думаю — ну вы ж не туристами сюда пришли, а с оружием. Он все пытался меня переубедить, а я ему говорю — я могу тебя завести показать ребенка без рук, лежащего без сознания. Он замолчал и ушел". Больше российские военные в больнице не появлялись.

Главврач сказал медикам, что все зависит от командира конкретного подразделения. "Нам, если так можно сказать, повезло. Они пришли к нам и не расстреляли врачей. Вот что творилось в другом районе Бучи, за железной дорогой — убийства, расстрелы, изнасилования — это потому что там был другой руководитель у взвода", — объясняет Анастасия.

"Я-то сидела две недели в больнице без связи, — продолжает медик. — А потом подружки стали рассказывать о жестоких группах русских, стоявших за железной дорогой, на левом берегу. Это как раз где большинство убийств и расстрелов произошло. По слухам, там были именно кадыровцы".

Анастасия вспоминает, как военный, говоривший с ней в больнице, уверял, что обычные солдаты и "кадыровцы" друг друга ненавидят, что чеченцев якобы всегда посылают вперед и они от этого злые, и что для мирных жителей это фактически рулетка — какое подразделение займет твой район.

На следующий день в больницу привезли 12-летнюю Соню. У нее, как и у Кати, тоже погибла мама, которую она все время звала. Девочке ампутировали руку. В палате были слышны ее крики и авиаудары за окном. "Мы так к ним потом привыкли, что для нас было даже сложнее, если орудия молчали", — вздыхает Анастасия.

Потом сразу же принесли девятилетнюю Машу (имя изменено) — на досках, перевязанных полотенцем. Ее семья сидела в подвале без связи, и родители не знали, что российские военные ввели правило: "Если вы едете на машине, а зеленый коридор не объявлен, мы ее расстреливаем".

Можно было только ходить пешком, говорят местные. Но семья Маши этого не знала, рассказывает врач. Мать услышала, что на улице стих обстрел и решила, что можно попробовать бежать. Впятером они выбежали из подвала, сели в машину и как только завелись — начался обстрел. Раненый отец остался в машине, соседа убили, а Маша с мамой и старшей сестрой выбежали из машины снова в подвал.

"В меня попали случайно. А может, и нарочно. Я надеюсь, что случайно, — говорит девочка на видеозаписи, которая есть в распоряжении Би-би-си. — Я побежала за сестрой, мама открыла дверь в подвал, а сама упала. Я подумала, что все, но не все".

Женщина упала нарочно, чтобы стрелявшие подумали, что она мертва. Потом они втроем заскочили внутрь. Раненая Маша лежала в подвале двое суток, пока рука не начала гнить. В больницу ее донесли на досках через всю Бучу мать, сестра и двое соседей. Кусок ее руки был примотан к доскам скотчем.

"Скажите честно, у меня есть левая ручка или уже нету? Я буду здоровенькая? Можно ли сделать розовый протез с цветочками?" — такими вопросами встретила девочка Анастасию, когда та зашла к ней в палату после операции.

"Меня мама сюда принесла? — спрашивала она потом. — Вот принесла меня мамуля. Я немножко боялась, потому что мы шли под обстрелами. А после операции я ничего не чувствовала и не хотела чувствовать".

Историю Маши подтвердили ее родственники.

В больницу в Буче приходили не только раненые — шли и замерзшие кашляющие дети, которые болели из-за жизни в подвалах. В марте в городе было холодно, и врачи вспоминают, как на улице чуть не замерзла женщина, которой они днем раньше делали кесарево сечение в операционной, заставленной мешками, без воды и света. В такой палате родился мальчик Женя весом 3,8 кг и сразу закричал. Его снимал весь персонал, "как на концерт пришли", радостно вспоминает Анастасия.

У матери это был четвертый ребенок, и сразу после родов женщина ушла к детям в подвал с новорожденным. Но быстро вернулась — подвал обрушился.

В первый день эвакуации она вышла на улицу ждать автобуса для беженцев. На улице было минус три градуса. С 10 утра до 17 вечера она стояла с трехдневным Женей на остановке. Она боялась зайти погреться, чтобы не пропустить место в автобусе. Автобус не приехал.

"Когда она зашла к нам в больницу, она была вся синяя, и ребенок весь синий. Мы обложили его грелками, одеялами, чем можно. Ребенок выжил. Насколько я знаю, они эвакуировались в Киев", — рассказывает врач.

В больницу заходил 14-летний подросток. Со словами "Не могу сидеть сложа руки" он принес медикам все, что было дома — лекарства, теплые вещи. А через два часа Анастасия снова увидела его в приемном отделении — уже с простреленной рукой. После больницы он решил помочь соседям, сидящим в подвале, понес им воду — и получил пулю в руку. Эту пулю вынимал из ребенка коллега Анастасии.

"Это потом мы узнали, что нужно повязывать белые марлевые ленты, не ходить быстро, руки в карманах не держать, — объясняет медик. — Наши ребята еще говорили не смотреть им в глаза, чтобы не было контакта. А сначала никто не понимал, что на улице можно делать, а что нельзя".

Солдаты российской армии, рассказывают местные жители, часто были пьяные. В Буче не осталось ни одного целого ларька или магазина, все спиртное, говорит врач, забрали военные из России и местные мародеры. Подруги звонили Анастасии со словами: "Сейчас еле отбилась, пьяный, в погонах шел за мной от самого торгового центра и приговаривал: "Уходи быстрее, а то я сам за себя не отвечаю, что с тобой буду делать".

Поначалу разгула насилия в городе не было, говорит врач: "Как я понимаю, когда военные осознали, что ничего у них тут не получится, тогда и начали грабить дома и насиловать, от безысходности. В середине марта они поняли, что дальше не пройдут, и начали минировать город и ставить растяжки. К нам начали прибегать в больницу люди с ранениями, которые не могли объяснить, кто и откуда стрелял. Дедушка шел за водой — выстрел из кустов — и деда нет".

15 марта из Бучи открыли гуманитарный коридор — и Анастасия после двух недель работы в больнице уехала в общей колонне. Тогда, по ее словам, уехали почти все мирные жители. В городе остались около 10 тысяч человек. Те, кто жил на окраинах города, остались живы. Потом, по ее словам, военные грабили и бомбили дорогие дома и жилые комплексы.

Из домов выносили стиральные машины, женское белье, тетради, кроссовки, чай, кофе и нутеллу, говорят местные. "Мы не понимаем, как же они живут при этой власти в России, что они настолько бедные", — через одного удивляются жители Бучи. Медик Анастасия говорит, что ее дом разбомбили ВСУ, потому что знали, что в нем жили военные из России.

О массовых расстрелах именно в последние дни марта Анастасия не знает. Много трупов, по ее словам, лежали на улицах еще до эвакуации 15 марта — в городе стояла морозная погода и они хорошо сохранились, говорит врач. Пресс-секретарь президента России Дмитрий Песков 5 апреля сказал, что обвинения в адрес России об ответственности за массовые убийства в Буче — это "хорошо срежиссированное трагическое шоу". Минобороны России добавило, что "фотографии и видеокадры из Бучи — очередная постановка киевского режима для западных СМИ".

2 апреля мэр города Буча Анатолий Федорук сообщил, что в городе уже похоронили в братских могилах 280 человек.

Иван (имя изменено по просьбе героя в целях его безопасности) — прихожанин одной из церквей в городе Буча. Он сам копал братскую могилу для погибших. "Я не думал о том, чтобы выезжать в первые дни, а потом это было уже невозможно, — говорит он. — Когда зашли россияне, стало понятно, что никто уже никуда не выйдет". С Иваном в городе осталась его семья.

"Они заходили к нам на службу, офицер спросил: "Раскольники что ли?" — рассказывает Иван. — Я сказал — посмотрите, буквы "МП" видите? Это московский патриархат, мы та же церковь, что и вы. Тогда он сказал своему солдату снять шапку".

Иван говорит, что сначала священники по одному отпевали людей, погибших от обстрелов, и хоронили "как полагается", но потом это стало невозможным: "Я старался не выходить из дома без повода, потому что люди рассказывали, что военные мужчин просто стреляют".

По его словам, наступил день, когда он вышел на утреннюю службу и увидел, что тела уже перестали убирать. "Сначала их сразу уносили — тех, кого осколком пришибло, родственники забирали или солдаты на обочину оттаскивали, потом их стало больше и за ними уже никто не приходил. Я дошел до церкви и сказал отцу Андрею (имя изменено в целях безопасности героя) — ну не могут же они так валяться? Давайте, отче, упокоим. Он заплакал и пошел искать лопату". Братскую могилу рыли весь день — и служители церкви, и местные жители. По словам Ивана, им удалось перенести в нее тела 15 человек.

Храм, в который ходит Иван, тоже пострадал от обстрелов. Поврежден купол, посечены осколками стены, рассказывает еще одна прихожанка.

Еще одну братскую могилу во дворе храма в Буче журналисты агентства Рейтер нашли по спутниковым снимкам. На них видна 14-метровая траншея у церкви Андрея Первозванного и Всех Святых. Местные жители говорят, что ее рыли российские военные. Директор КНП "Ирпенский городской центр первичной медико-санитарной помощи" Андрей Левковский сказал журналистам, что в могиле у церкви Андрея Первозванного захоронено 67 человек.

Но есть жители, которым все же удалось покинуть окрестности Бучи.

Веб-дизайнер Татьяна проснулась 24 февраля в Киеве от взрывов. Они с мужем собрали два рюкзака, один из них — с вещами трехлетнего сына. Решили поехать к родителям мужа в село Мироцкое, недалеко от Бучи. "Мы испугались ракетных ударов по Киеву и решили, что будет безопаснее у родителей. По дороге я позвала сестру с мужем и двухлетней девочкой и пару друзей. Я искренне верила, что мы едем в безопасное место, поэтому всех туда позвала", — рассказывает 32-летняя Татьяна, плача.

Но как только они уселись обедать, над деревней начались взрывы, полетели вертолеты, и все побежали прятаться в погреб. Затащили туда лавочки, стулья, устроились среди картошки и консервов.

На стенах была белая плесень, на полках — тяжелая пыль, и Татьяна с сыном, недавно переболевшие коронавирусом, кашляли каждую минуту, вспоминает она: "Но у нас был обогреватель, а в доме был еще газ. Это все еще нормально было".

Потом семья поняла, что обстреливают Гостомель — в 5 километрах от них. Ехать куда-то было опасно. "Вертолет летит — мы прячемся, беспилотник летит — мы прячемся, взрывы — мы прячемся. Лежали в погребе, где тряслись стены. Застелили себе одеялами ящики с картошкой".

Через три дня не стало света и связи. Татьяна и родственники надеялись на мир после переговоров третьего марта. Но четвертого числа они успели только позавтракать, как услышали тяжелый шум. В село Мироцкое вошли российские войска и мимо их дома без перерыва шли колонны военной техники.

Один из БТРов заглох — и семья из погреба слышала, как солдаты долго матерились и чинили бронетранспортер. "Первый раз в жизни мы сидели все молились и думали, что сейчас они нас найдут и расстреляют. Но слава богу, они починили, завели машину и уехали", — говорит Татьяна.

Через полчаса поехала следующая колонна — и семья услышала, как они остановились прямо напротив дома. Дом тестя Татьяны был для военных удобной точкой. Он большой, двухэтажный, с него отлично видно Гостомель, Бучу и Ирпень. И сразу перед ним проходит новая, недавно проложенная трасса.

"Было жутко. Мы слышали шаги по двору. Я не знала, как они к нам зайдут. Я накрыла ребенка алюминиевой миской, одеялом и собой. Не знаю, для чего, — плачет собеседница Би-би-си. — Мы были уверены, что сейчас зайдут и с автомата всех расстреляют. Мы слышали много автоматных очередей.

Вечером в темноте в погреб открылась дверь. Внутри горела одна свеча. В щель просунулось дуло автомата. С краю сидела бабушка — она начала говорить, мол, пожалуйста, не стреляйте, здесь женщины и дети. "Хорошо, не будем, отдавайте телефоны ради вашей и нашей безопасности". Дед с бабушкой отдали, их разбили, а остальные кинули свои мобильники в картошку".

"Мы, женщины, решили выйти узнать, чего нам ждать. Попросили горшок ребенку взять. Возле погреба стояли двое русских военных, они нацелили на нас свои автоматы. Мы спросили, расстреляете нас или нет, — рассказывает Татьяна. — Они говорят, если будете слушаться — не будем убивать, мы не хотим стрелять. Мальчикам было по 19 лет, один из Твери, второй с Донбасса. А я, моя сестра и подруга — мы с Луганска родом. Мы начали плакать — ну как так, свой человек пришел расстреливать. Они нам сказали, что шли на учения, что они узнали, что идут на Украину, когда они прошли Припять, что их обманули и что это не их война. Они были грустные и смотрели в землю".

Рассказ Татьяны подтвердили еще два собеседника Би-би-си.

Военные разрешили приготовить детям еду. Потом, говорит Татьяна, их командир зашел посмотреть, какие условия в подвале — и тут же вышел со словами: "Я не могу на это смотреть. Тут дети…"

С того дня во дворе дома все время были военные. Они поставили танк в огороде в 30 метрах от погреба. Вырыли там окопы. Семья с детьми и пенсионерами продолжала жить в подвале. Взрывы не прекращались. За домом в поле горел вертолет. Со двора было видно, как исчезают высотные здания в Буче и как горит Гостомель. Газа, воды и света не было. В туалет ходили с разрешения военных.

Потом они разрешили выводить детей подышать свежим воздухом. И топить баню, чтобы согревать двухлетнюю и трехлетнего после ночи в ледяном погребе.

Татьяна говорит, что военные их не обижали. Делились своими сухпайками с детьми — отдавали яблочное пюре, крупы, шоколад. "Нам обещали передавать о нас информацию другим колоннам, — рассказывает она. — Потому что вообще у всех приказ стрелять на поражение и ни в коем случае не общаться с мирными жителями. Но они говорят — мы же видим, что здесь нет нацистов, что вы даже на русском разговариваете. Но есть взводы безбашенные, и они стреляют на поражение".

Потом на смену приехала другая колонна с военными, там был и спецназ. Последние, по словам собеседницы Би-би-си, "были служившие, с опытом, поставили всех под прицел и начали проверять с автоматами чердаки и дом".

Дом заняли снайперы и солдаты, семье сказали занимать любой другой дом в селе. "Мы плакали и просили остаться — из-за бани и буржуйки. Но они сказали, что баня будет теперь только для них, а в доме будет жить спецназ и военные. Они занесли много оружия туда, базуки, снайперские винтовки. В итоге нам разрешили забрать все вещи из дома, а сидеть — в летней кухне и подвале. За двор нам никогда нельзя было выходить".

С военными был один командир, говорит Татьяна, его звали Рафаэль: "Он был самый добрый, если можно так сказать. Он сказал, что у него мать в Запорожье, и что он не представляет, что к ней могут так же вломиться, так же запугивать и стрелять. Наверное, из-за этого к нам было хорошее отношение".

Рафаэль, по словам женщины, постоянно заходил к ним и спрашивал, не обижают ли их другие военные, нужен ли врач, когда болела девочка. Давал градусник. "Я до сих пор думаю, какое чудо, что нам попались такие военные. Они плакали, когда приходили в подвал к детям. И целовали им руки, понимаете? У многих семьи, у одного три ребенка, у второго беременная жена. Мы, глядя на них думали, что они человечные, и что они все такие".

"При этом они нашего соседа закидали гранатами — потому что он "себя плохо вел" и "что-то бормотал на них", — вспоминает Татьяна. — Дома не стало. Труп они заминировали. Они запросто нам это рассказывали. А за домом стояла расстрелянная машина. Прямо у калитки лежали трупы. Дедушке не сразу дали похоронить их в поле. Военные нам объяснили, что первый выстрел в воздух — предупреждающий. Если водитель не останавливается, то стреляют на поражение. Но люди ведь этого не знали".

Один раз женщинам разрешили выйти за забор — за гуманитарной помощью. Татьяна говорит, что солдаты протягивали им собранные по разбитым магазинам вещи: памперсы, лекарства, крупы и киндеры. Двухлетняя племянница Татьяны лежала в это время в погребе с температурой 39 — и они привезли ей жаропонижающее. "Пока можно было грабить что-то в округе, они нам все носили — из магазинов, аптек и соседних домов в таких домашних коробочках. Это было жутко".

"Когда мы читали новости, я поняла, что это чудо, что нам так повезло — нам попались люди с человеческими принципами, которые говорили, что не хотят убивать, это не их война, что они не знают, как уйти назад — военного трибунала все боялись. — рассказывает Татьяна. — Я говорила, что они могут добровольно сдаться, что их могут принять Литва или Латвия, но они этим словам не верили. Они говорят — вот мы стоим сейчас здесь, куда нам идти, чтобы сдаться? Нас свои тут же расстреляют. Они рассказывали, что они часто сами в свои танки стреляли. Потому что эти 19-летние парни с испуганными глазами воевать вообще не умеют и подготовки у них нет никакой".

Татьяна говорит, что спрашивала у молодых солдат: "Неужели вы за свое правительство, неужели вы это поддерживаете? Они отвечали — конечно же, нет, Путина они крыли матом. Те кто, постарше, из спецназа, говорили, что они пришли, потому что Украина решила вступать в НАТО и это их задача — спасать свою землю. Они были более патриотично настроены".

"Я не знаю, кого они послали в Бучу. И кто там такое творил. Они говорили — нам дают координаты и мы стреляем. Возможно, они думали, что стреляют по военным объектам. Но то, что мы видим на фото из Бучи сейчас — я не знаю, кто это мог сделать. Наемники, зэки? Я смотрю на эти кадры и не понимаю, как мы спаслись".

Дети, слава богу, не понимали толком, что происходит, вздыхает Татьяна. Ее двухлетняя племянница кричала: "Мамочка, пойдем спрячемся в подвал, так хорошо в подвале". А сын качался на качелях.

"Единственная истерика у них была, когда мы ели на летней кухне и вдруг раздалась такая оглушительная пулеметная очередь, что мы решили, что это по нам. Мы упали на пол и накрыли собой детей. А в другой раз мы были на улице — и снова эти автоматные очереди начались так близко и громко. Мы упали, дети зарыдали. А командир спецназа тогда сказал — закройте детей — и военные спинами закрыли детей".

Каждый день, говорит Татьяна, засыпая, она думала, как спасти ребенка. Но выхода не находила: "Капитан Рафаэль нам говорил — уезжать надо было раньше, сейчас я вас могу [довезти] до Житомирской трассы, но потом любой взвод, который встретится вам на пути, будет вас расстреливать. Сейчас единственное безопасное место для вас — подвал".

8 марта киевляне вышли из подвала подышать, а военные сказали, что сейчас сольют бензин с одной из машин, "потому что солдаты мерзнут в доме". "Я начала плакать: это наш единственный шанс отсюда уехать, если будет зеленый коридор, — говорит Татьяна. — А потом они вдруг в обед все уехали, забрав даже танк с огорода. Мы побежали звонить своим и убирать дом. Из дома пропали только нарды, коллекционные ножи и рюкзак".

Скоро к ним зашел капитан Рафаэль и сказал, что слышал о возможном зеленом коридоре — и сказал, что днем придет проводить нас до Житомирской трассы.

"Мы уцепились за это. Родители отказались ехать, у них коты, собаки, куры и дом. Мы их умоляли — но они сказали "нет". Все остальные решили ехать. Мы обмотали машины белыми тряпками по совету военных, но Рафаэль все не приходил. Потом дед увидел, что проехали три гражданских машины, и их не расстреляли — а до этого расстреливали. И мы решились ехать. Родители плакали, что нас могут расстрелять, а мы — что оставляем там их. Шансы у нас были 50х50".

Из села Мироцкое выезжала колонна из семи машин. Опущенные стекла, высунутые руки, белые тряпки, 15 км/час. На киевское направление запретили поворачивать военные, а подруга написала Татьяне, чтобы они "ни в коем случае не ехали по Житомирской". Но они уже ехали. "С обеих сторон трассы стояли расстрелянные машины. Было очень много трупов. Что-то дымилось. Стояли разваленные дома и сгоревшие БТР", — вспоминает женщина.

Через три часа Татьяна с семьей и друзьями доехали до украинского блокпоста. Там военные сказали, что дальше — безопасно и можно снять белые тряпки. Сейчас они живут в одном из городов у границы с Молдовой. Пока мы разговаривали, Татьяна гуляла с сыном на детской площадке. В телефонную трубку было слышно, как он смеется.