Когда появился украинский народ и что украинцы думают о Бандере? Украинский историк отвечает на популярные вопросы об истории Украины  (68)

На первый вопрос невозможно дать точный ответ. В России, как и в Украине, понятием "народ" часто заменяют слово "нация", и это приводит к терминологической путанице. Я предлагаю их различать.

Народы (или этносы) — это традиционные общности, которые, скажем так, растут и развиваются вегетативно, словно трава или кустарники. Одно из условий этого вегетативного существования — отсутствие собственного названия. Можно сказать, что народы понимают, кем они не являются, до того, как разбираются, кем они являются.

К примеру, жители украинских земель твердо знали, что они не иудеи, не мусульмане, не католики. Но когда местных крестьян спрашивали, кто же они, те затруднялись ответить или говорили, что они — "местные", "казаки", "крестьяне". Очень часто более обобщенным названием в традиционных обществах становилась религиозная идентификация. В украинских и белорусских землях таким термином были "руськие/русины" — что означало "христиане восточного обряда", православные или униаты, а не католики. Но когда "руських" крестьян спрашивали, один ли они народ с россиянам, те обижались: "Какие же мы москали?!" Так продолжалось очень долго, примерно до рубежа XIX—XX веков.

Очень часто народы не выбирали себе название сами — им становился термин, который придумали соседи. Эти названия или отражали определенные черты, которые приписывались народу (как слово "немец", образованное от праславянского слова němъ — то есть "немой, неспособный говорить на понятном языке"), или вырастали из письменной традиции (арагонцев, басков, кастильцев, каталонцев называли собирательным именем "испанцы", поскольку Иберийский полуостров с римских времен назывался Hispania).

Название "Украина" впервые появляется в Киевской летописи под 1187 годом. Потом оно то исчезает, то используется вновь, но в постоянный обиход входит с казачьих времен, то есть с XVI—XVII веков. Пример одного из самых ранних одновременных упоминаний слова "Украина" и производного от него термина "украинцы" — фрагмент "Думы про Наливайка", где описываются события 1569 года (создание Речи Посполитой, контролирующей часть территории современной Украины, где усилилась освободительная борьба казаков — прим. Delfi):

Ой у нашій у славній Украйнє

Бували колись престрашнії злигодні, бездольні години.

Бували й мори, й військові чвари.

Ніхто Вкраїнців не рятовав.

"Украина" — одно из официальных названий казачьего государства, которое возникло после восстания Богдана Хмельницкого против польской власти в середине XVII века (наряду с другими названиями — Запорожское войско, Гетьманщина, Малороссия). Очень важно, что в казацких летописях того времени слово "Украина" означает не просто территорию, а отечество, которое требует наивысшей лояльности и защищать которое — святая обязанность.

В XVIII веке, по мере того как казачье государство растворяется в Российской империи, слово "Украина" вновь исчезает из активного политического обихода. Однако это название сохраняется в народной культуре (существует примерно 1200 народных песен, где поется об Украине). Оно возвращается в политику и высокую культуру в XIX веке, в период национального возрождения. А в XX веке становится общепринятым — без него не обходится название почти ни одного государственного и даже оккупационного образования на территории Украины в 1917–1991 годах:

Часто говорят, что первоначально "Украина" означало только "окраина", но это не так. Уже первое упоминание (1187 год) позволяет предположить, что здесь под Украиной имеется в виду "краина" — то есть "страна" ("країна", "край" по-украински). Другое упоминание об "Украине" в значении "страны" можно встретить в Пересопницком Евангелии (1556 год) — первом переводе Священного Писания с церковнославянского на местный, так называемый руський, язык.

Можно предположить, что значение этого слова зависело от того, кто и где его употреблял. Для тех, кто жил вне этой территории, это была "окраина"; для местных жителей — "страна, где мы живем". Это похоже на образование немецкого слова Deutschland, в котором первая часть происходит от древнегерманского "народ" (diutisc), а все вместе значит просто "земля, где живет народ".

Различие между двумя значениями можно проиллюстрировать разницей между "на Украине" и "в Украине". Всю украинскую историю можно представить как эволюцию от "на" до "в", то есть как превращение этой территории из объекта чьей-то политики в самостоятельный политический субъект или как возникновение из одного или нескольких народов единой нации — гораздо более сложного социального образования, с собственной высокой культурой и политической автономией.

По мере того как из разных народов развивалась украинская нация, название "Украина" становилось нормой, а "на" трансформировалось в "в". Но эта трансформация — не широкая и при этом односторонняя магистраль, а скорее длинный и запутанный лабиринт, в котором одно и то же название могло означать разные вещи, а одни и те же вещи могли иметь разные названия.

Эта понятийная путаница заканчивается, когда появляются карты, учебники, школы, университеты, то есть понятия "пристегиваются" к определенной территории раз и навсегда. Этот процесс, конечно, не может быть политически нейтральным. Наоборот — он становится центральной частью политики. Поэтому в современной России предпочитают говорить "на Украине", а не "в Украине", отказываясь признавать Украину отдельной нацией, а украинцев называя "одним народом" с русскими.

Ни на русском, ни на украинском — таких языков тогда еще не существовало, как не существовало и одного-единственного древнерусского языка. Во времена Киевской Руси местные говоры (диалекты, наречия) настолько отличались друг от друга, что о существовании какого-либо языкового единства можно говорить очень условно.

В Средние века нормой было сосуществование на одной территории нескольких языков. Элита, как правило, разговаривала на своем "языке". В период зарождения Русского государства местная элита, скорее всего, использовала какое-то скандинавское наречие — но за несколько поколений она ассимилировалась. На каком языке разговаривало остальное население, правящей элите было, по большому счету, безразлично. Главное, чтобы подданные своевременно платили в положенном объеме дань (ренту), которую представители элиты потом делили между собой.

Церковь пользовалась церковнославянским. Это название искусственное: на самом деле это был староболгарский или, как его еще называют, древнемакедонский язык. Едва ли кто-то на Руси на нем говорил — он был исключительно письменным. При этом местные переписчики церковных книг совершали характерные ошибки, по которым можно судить, какой диалект они использовали. Ошибки киевских книг имеют черты, которые позволяют говорить о близости местной версии церковнославянского к будущему украинскому языку. "Украинские" черты можно заметить в граффити (так называют надписи и изображения, выцарапанные на фресках стен собора — прим. Delfi) Софийского собора в Киеве и других церквей: звательный падеж, которого нет в русском языке ("Марку", а не "Марк"), украинская форма дательного падежа ("Петрові" а не "Петру") и имени князя ("Володимир", а не "Владимир").

Но, повторюсь, это не украинский язык. Это местный диалект, наречие или, точнее говоря, вернакуляр (язык, который не подвергся стандартизации и кодификации и не обрел единую литературную форму). На нем разговаривали, но не писали. Сколько диалектов было на Руси, определить трудно. В "Повести временных лет" упоминается 25 восточнославянских племен, из них восемь жили на территории современной Украины. Каждое из этих племен, как пишет автор "Повести", имело свои обычаи, законы и, можно предположить, собственное наречие.

Ни одно из этих племен не оставило после себя текстов. Кроме того, неизвестно, насколько полон этот список. Делать же обобщения на основании археологических находок рискованно: это как если будущие исследователи решат, что на территории современной Украины жили американцы, отыскав банки из-под кока-колы.

Филологи предлагают такую формулу: славянское население Руси разговаривало на различных диалектах, при этом понимая друг друга. Степень понимания зависела от расстояния между землями, на которых они жили. Считается, что эти диалекты были намного ближе между собой, чем, например, диалекты итальянского, немецкого или французского. Только постепенно, под влиянием больших городских центров власти и культуры, они консолидировались в отдельные языки.

Вероятно, возникнуть в итоге могло не три, а четыре восточнославянских языка. Четвертым мог стать новгородский — язык Новгорода, одного из самых крупных и очень своеобразных центров на севере Руси, если бы в конце XV века его не завоевало и не уничтожило Московское царство.

Кроме того, со временем развился отдельный язык делопроизводства — "проста", или "руська", мова. Ее использовали в Великом княжестве Литовском, и она была достаточно близка к современному белорусскому языку.

В каждом случае формирование языка — очень сложный и длинный процесс. В основном он закончился в XIX веке, который называют столетием национализмов — то есть формирования современных наций. Один из главных элементов национального строительства — это изобретение национальных традиций, или мифов. Все нации очень молоды, но представить себя стремятся как можно более древними. Причина проста: у кого глубже корни — у того больше прав на ту или иную территорию. Отсюда распространенные мифы, будто современные евреи — прямые потомки персонажей Ветхого Завета, этруски — "это русские", румыны и литовцы — потомки римских легионеров, поляки — наследуют сарматам, а украинцы — племенам гуннов или трипольской культуре (археологическая культура, следы которой обнаруживают на левобережье Украины и на территории современной Молдовы. Существовала с середины V тысячелетия до н.э. до середины III тысячелетия до н.э. На территории Украины обнаружено около тысячи трипольских поселений, название культура получила по селу Триполье Киевской области, где археологи в конце XIX века нашли первые следы этой культуры — прим. "Медузы"). Ничего уникально польского, литовского, румынского здесь нет — это частное выражение общих процессов.

Вопрос о том, на каком языке говорили в Киевской Руси и чье это было государство, русское или украинское, остается ключевым для национального строительства, но он лишен смысла с точки зрения современной науки. Подобные дискуссии отражают мышление политика-националиста XIX века, которое близко, к примеру, Владимиру Путину.

Люди, ставящие вопрос таким образом, могут не подозревать, что Киевской Руси вообще не существовало, — а киевские князья очень удивились бы, если бы узнали, что их "государство" так называлось. Это название придумали опять-таки в XIX веке русские историки, чтобы отличить Русь с центром в Киеве от позднейшей Руси (России) со столицей в Москве и в Санкт-Петербурге. За незнание этого теперь приходится расплачиваться нескольким народам, в первую очередь украинцам.

Путин — типичный имперский националист XIX века. Обратите внимание, какое важное место в его риторике занимает статус русского языка. Для него русскоязычные в Украине — это русские. Он не понимает или не хочет понимать ту огромную эволюцию, которую пережила украинская идентичность в XX веке и особенно за последние несколько лет, когда сформировалась гражданская нация, главный критерий принадлежности к которой — не язык и не этническое происхождение, а готовность защищать национальную независимость.

Но народы и нации не обречены на конфликты и войны. Лучший пример — французско-немецкие отношения. До окончания Второй мировой войны они тоже вели ожесточенный спор: чьим национальным государством была империя Карла Великого? А сам Карл Великий — немец или француз? Спор был решен в 1952 году, когда появилось Европейское объединение угля и стали, считающееся важной частью послевоенного примирения. Организация стала краеугольным камнем Европейского союза, а Карл Великий из немецкого или французского правителя превратился в отца объединенной Европы.

Русские и украинцы тоже могут последовать этому примеру и назвать Владимира Великого, крестителя Руси, основателем объединенной Европы на другом конце европейского континента. Ведь Русь была действительно европейским государством — и, в отличие от современной России, не старалась изолироваться от Запада.

Во-первых, литовская аннексия белорусской и украинской частей Древней Руси защитила их от монгольского ига. В Великом княжестве Литовском руський язык был языком чиновников и суда, а полным названием этого государства было Великое княжество Литовское, Руськое и Жемайтийское. Вряд ли это говорит о том, что "руськие" находились здесь в более угнетенном положении, чем в Московском царстве.

Во-вторых, объединение Литовского княжества и Польского королевства — оно началось как династическое в 1385 году и закончилось в 1569-м созданием единой Речи Посполитой — позволило местному руському населению наладить интенсивные контакты с католической культурой Запада. Древняя Русь была частью Европы, но еще перед монгольским нашествием наметился разрыв между европейским Западом и европейским Востоком. Русь не переживала то, что историки называют первым европейским Возрождением ХІІ века: открытие (благодаря арабскому влиянию) античной науки, в первую очередь Аристотеля, без которого нельзя представить себе не только Абеляра или Фому Аквинского, но также и Декарта или Ньютона. В этот же ряд можно поставить развитие университетов, светской литературы и другие процессы. Всего этого не было в Древней Руси, а позднее и в Московском царстве — но все это стало возможным в русских землях Речи Посполитой.

Напомню, что высшее образование в восточнославянских землях появилось именно там: Острожская и Киево-Могилянская академии, Львовская иезуитская коллегия, выпускником которой, предположительно, был Богдан Хмельницкий. Казаки жили и в Украине, и в России, но трудно представить, чтобы Степан Разин или Емельян Пугачев читал книги, особенно на латыни или на других европейских языках, — а для Хмельницкого и Мазепы это было нормальной практикой.

Кроме того, в Речи Посполитой существовали определенные политические традиции. Она была не просто королевством, а монархической республикой: короля выбирала шляхта, которая составляла значительную часть населения и сильно ограничивала власть правителя. В других монархиях доля знати была 1-2%, у Речи Посполитой — 5–10%. Король, к примеру, не имел права наказывать шляхтича — это мог сделать только шляхетский суд. Конечно, подобная шляхетская демократия нередко перерастала в анархию. Но ограничения центральной власти открыли пространство для городского самоуправления, ремесленных цехов, автономных учебных институций. При этом важно, что идея ограничения центральной власти и шляхетских привилегий оказалась очень привлекательной для казацкой старшины (привилегированного сословия среди казаков Запорожской Сечи и принятых на службу Речью Посполитой и Русским государством — прим. "Медузы").

Речь Посполитая, конечно, не была раем на земле. Точнее, была, но только для польской шляхты. Как говорили в те времена, она была "небесами для шляхты, раем для евреев, чистилищем для горожан и адом для крестьян". Поскольку большинство руських, или русинов, — будущих белорусов и украинцев — были крестьянами, можно понять, откуда взялся такой отрицательный образ Польши в исторической памяти. К тому же с конца XVI столетия, после окончания своего золотого века, Речь Посполитая перестала быть образцом религиозной толерантности. Начались преследования протестантов, иудеев и православных. Неудивительно, что с конца XVI века на руських (в первую очередь украинских) землях происходили казацкие восстания. Но, даже отделяясь от Речи Посполитой во время Хмельницкого, казаки формировали свое государство по польскому образцу. А позднее, когда их потомки стали малороссийским дворянством, они относились к великорусскому дворянству со снисхождением и даже чувством превосходства: "Какая у них знатность? У них же бабка кнутом поротая!"

То, что большая часть так называемой Старой Украины (без причерноморских степей — прим. "Медузы") была в составе Речи Посполитой, в значительной мере сформировало украинскую идентичность. Потому что главное отличие Украины от России не в языке, не в религии и даже не в светской культуре — здесь они сравнительно близки, — а в кардинально другой политической традиции. В Украине нет привычки обожествлять центральную власть, украинцы относятся к каждому президенту с определенной долей скепсиса и иронии, зато живы традиции самоуправления.

В украинской исторической памяти (допускаю, что не только в украинской) существует простая тенденция: чем более амбивалентна фигура, тем большей популярностью она пользуется — такой человек может быть всем для всех. Во всех опросах общественного мнения о героях Хмельницкий всегда входил в первую тройку и только после начала нынешней полномасштабной войны опустился на четвертое место, пропустив вперед Владимира Зеленского.

Для одних Хмельницкий — главный символ казачества, которое боролось за свободу Украины, в его время — прежде всего против Польши. Для других — особенно для русскоязычных украинцев — важно то, что он "воссоединил" Украину с Россией (хотя сейчас, допускаю, процент таких людей сильно уменьшился).

То же самое касается поэтов Тараса Шевченко и Ивана Франко, двух других наиболее популярных исторических фигур: для одних они борцы за освобождение от национального гнета, для других — от социального, а для третьих — и то и другое.

Иван Мазепа — гетман Войска Запорожского, управлявший Левобережной Украиной и Киевом, которые в начале XVIII века находились под протекторатом Русского царства. Мазепа был сподвижником Петра I, и в российской историографии традиционно считается предательством то, что в 1708 году он перешел на сторону шведского короля Карла XII в ходе Северной войны.

До последнего времени героем его считало немногим больше половины украинцев, хотя количество людей, придерживающихся такого мнения, росло, и в 2022 году, уже после начала полномасштабной войны, достигло 76%. Но даже сейчас он далеко не главный герой в исторической памяти и занимает место в конце первой десятки. Его ограниченная популярность связана с тенденцией, о которой я говорил выше: в отличие от Хмельницкого, который был "всем для всех", Мазепу нельзя назвать амбивалентной фигурой.

Во время революции 1917 года украинские политические силы делились на "богдановцев" и "мазепинцев" — то есть на тех, кто хотел федеративного союза между Украиной и Россией, и тех, кто стремился к полной политической самостоятельности. И все же противопоставление Хмельницкого и Мазепы можно назвать анахронизмом. И тот и другой преследовали одни и те же цели и руководствовались одной и той же логикой. Основу их политики определяло то, что оба были военными предводителями (казаческими гетманами) и поэтому не могли претендовать на статус монархов, то есть глав независимых государств, — они могли быть только вассалами при правителе-сюзерене. Европейская политическая традиция разрешала вассалу покинуть сюзерена, если тот не смог защитить его или сам представлял угрозу.

Соответственно, Хмельницкий перешел от польского короля к московскому царю, а Мазепа — от российского царя к шведскому королю. Перед самой смертью, когда Хмельницкий узнал об измене московского царя (тот подписал в 1656 году Виленское перемирие между Россией и Речью Посполитой), он грозился, что перейдет на службу к шведскому королю вместе со всем своим войском. Мазепа же вошел бы в украинскую историю национальным предателем, если бы умер раньше, до Полтавской битвы. До нее он был исключительно предан Петру I, и недовольные казаки называли его "не отцом, а отчимом Украины". Но когда во время Северной войны Петр I переместил казаков на северный фронт, где они несли огромные (50–70% от общего количества войска) потери, приказал при отступлении российской армии с Украины употребить тактику выжженной земли, а также отказал казачьему государству в помощи против наступающих войск польского короля, союзника шведов, Мазепа сделал то, что и должен был сделать: поменял ненадежного сюзерена на более надежного.

Мазепа был не единственным, кто в то время бунтовал против сюзерена. Во второй половине ХVІІ — первой половине ХVІІІ столетия подобные примеры можно найти и в Португалии, Англии, Нидерландах, Каталонии, Неаполе, Франции, Ливонии, Венгрии, Польше, Молдавии. Все эти "предательства" — на самом деле попытки местной знати сохранить свои права и привилегии под давлением центральной королевской власти, и все они развивались по одинаковой схеме: как правило, носили характер не массового восстания, а заговора (фронды) с расчетом на чужеземную помощь. Лишь некоторые из них были успешными — большинство потерпели поражение, и судьба их лидеров напоминала судьбу Мазепы и его соратников: они спасали жизнь и титулы эмиграцией, сдаваясь на милость чужих правителей. Ни один из них, впрочем, не был подвергнут церковной анафеме, в отличие от Мазепы — здесь Петр I явно переборщил.

За строгостью этого наказания таилась разница политических культур — европейской и российской, — которая в значительной мере определила различия в украинской и российской идентичности. В западной части континента вассал имел законное право на бунт — оно было закреплено в английской Великой хартии и венгерской Золотой булле; его обосновал теолог Фома Аквинский и модернизировал английский философ Джон Локк, а в Речи Посполитой, где шляхта имела непомерно большие права, оно было само собой разумеющейся нормой. Есть версия, согласно которой право служивого поменять князя (так называемое право на отъезд) существовало в Киевской Руси, но потом было отменено в Руси Московской и приравнивалось к предательству.

Зависит от того, о каких периодах истории речь. Короткий ответ: Украина была "неправильной" колонией, потому что Российская империя и СССР были "неправильными" империями.

У "правильных" империй центр и колонии разделены морями и океанами, поэтому географически сравнительно легко определить, где колония, а где метрополия. Российская империя была сухопутной империей, в которой границы между центром и периферией были размыты.

Очень важен также демографический аспект. В Западной Европе массовые переселения народов закончились еще в Средневековье, и этнические границы были более или менее стабильными. Через русско-украинское пограничье даже в новейшее время — вплоть до послевоенных десятилетий — проходили массовые миграционные потоки, связанные с колонизацией, урбанизацией и индустриализацией причерноморских степей, а также со сталинскими насильственными депортациями.

Историки говорят, что тяжело найти другое место, где ситуация была бы настолько же неопределенной, как на периферии Российской империи. В каждом случае и имперское, и национальное строительство натыкалось на серьезные препятствия. Особенно сильной была неясность в той части украинских земель, за контроль над которыми российская имперская власть конкурировала с украинским и польским национализмом — это, к примеру, Киев и Центральная Украина. Поэтому отличие метрополии от колоний определяли не объективными критериями, а субъективным восприятием. То, что россияне могли считать частью своей метрополии, с украинской точки зрения было российской колонией. На русско-украинском пограничье не стоял вопрос: "С чего начинается родина?" Здесь особенно остро стоял вопрос: "Где она кончается?"

И главное: в "нормальных" империях центр был намного более развит, чем колонии. В Российской империи и СССР ситуация с западными окраинами была противоположной: здесь население было более образованным, а экономика более развитой. Россия была большой, но отсталой империей, она остро нуждалась в образованной элите, которая правила бы ее огромными территориями.

Украинские элиты этим сознательно пользовались. Они не были такими многочисленными, как польская шляхта, или такими образованными, как балтийские бароны. Но у них имелось одно существенное, с точки зрения имперской власти, преимущество: они были православными. Многие из них искренне служили империи и прокладывали ее путь к мировому могуществу, так как считали ее своей. При этом нужно заметить, что они служили императору, а не России — и время от времени об этом напоминали. То есть, с их точки зрения, это не было национальным предательством.

Украинцы в России часто играли примерно ту же роль, что и шотландцы в Британской империи. По некоторым подсчетам, в XVIII веке примерно 50% имперской элиты были "малороссами". Некоторые из них занимали очень высокие должности.

Эта ситуация повторилась после смерти Сталина. Во времена позднего СССР говорили, что история России делится на три периода — "допетровский, петровский, днепропетровский". Не только Брежнев со своей "днепропетровской мафией", но и Хрущев перед ним и Горбачев после него были связаны с украинской элитой, пользовались ее поддержкой, а взамен предлагали партнерство в управлении Союзом. Такой баланс власти между центром и периферией нельзя называть отношениями между колонией и метрополией. Невозможно представить себе, что местная элита из Южной Америки занимала бы высокие должности в Мадриде или в Лиссабоне, а индийская или алжирская элита правила бы в Лондоне или Париже.

Но украинцы начинали как шотландцы, а кончили как ирландцы (Ирландия считается первой полноценной британской колонией, по отношению к которой власти метрополии применяли колониальные методы управления. В частности — правовые ограничения для местного населения, дискриминацию католиков, ограничение на использование ирландского языка. В середине XIX века политика Лондона привела к голоду, в результате которого около миллиона человек погибли, еще несколько миллионов эмигрировали — прим. "Медузы"). Причин несколько. Во-первых, преимуществами и выгодами, связанными со службой империи, пользовалась главным образом та часть украинской элиты, которая делала карьеру в Москве и Петербурге. Положение тех, кто остался дома, было, мягко говоря, не лучшим. Доля украинцев в государственном аппарате малороссийских губерний упала с 50% в 1800 году до 10–15% в 1914-м. При этом украинцев никто специально не дискриминировал — просто присланные из центра губернаторы приезжали вместе со множеством родственников и сотрудников, которых нужно было трудоустроить. С момента создания Украинской ССР и до смерти Сталина все первые секретари коммунистической Украины и главы спецслужб были неукраинцами.

Во-вторых, имперское, а затем и советское правление было связано с сильным ограничением политических свобод. Российская империя не стала конституционной монархией, в отличие, скажем, от соседней Австро-Венгрии, где жило значительное количество украинцев. Даже в межвоенной Польше, при авторитарном режиме, местные украинцы пользовались тем минимумом политических свобод, о котором их соотечественники в СССР могли только мечтать. Неудивительно, что уже в первой половине XIX века путешественники, которые приезжали в малорусские губернии (среди них были и русские), писали, что отношение местных жителей к России можно назвать не иначе как ненавистью и что если когда-нибудь имперский центр падет, Украина провозгласит независимость.

И наконец, Российская империя, а потом и Советский Союз делали все, чтобы украинцы не поднялись до уровня нации, а оставались этносом. Нация — это не только политическое самоопределение, но и возможность создания собственной высокой культуры на родном языке. Попытки украинской интеллигенции создать такую культуру упирались в низкий государственный потолок даже в периоды либерализации. Украинский язык был дважды запрещен в период либеральных реформ Александра ІІ (18 июля 1863 года министр внутренних дел России Петр Валуев запретил издание религиозной, учебной и детской литературы на "малороссийском" наречии (то есть на украинском языке). За семь лет после издания валуевского циркуляра вышло всего 23 украинских книги — столько же, сколько за год перед ним. В 1876-м Александр II запретил преподавание, документооборот, театральные постановки на украинском, а также печатание в России и ввоз в страну украинских книг — прим. "Медузы"). Во время оттепели Хрущев убеждал украинцев и белорусов, что чем быстрее они перейдут на русский язык, тем быстрее будет построен коммунизм. Правда, Горбачев в частных разговорах утверждал, что русификация украинцев идет естественным путем, потому что они сами не хотят, чтобы их дети учили украинский.

С точки зрения имперского центра это был правильный расчет: иначе украинцы не остановились бы на создании собственной культуры — а перешли бы к политическим требованиям, которые в итоге развалили бы империю. Но с точки зрения украинцев это было национальным угнетением. Тем более что у них перед глазами был опыт соотечественников в Австро-Венгерской империи, где не существовало таких ограничений, по крайней мере формальных, а в послевоенные времена — пример соседних поляков, венгров, чехов и словаков. В результате возникла ситуация, в которой использование украинского языка коррелировало с низким социальным статусом. По-украински разговаривали в основном крестьяне, а тот, кто хотел сделать карьеру в Советской Украине, должен был перейти на русский язык.

Все это приводило к парадоксальной ситуации, когда доля украинцев зашкаливала как среди представителей центральной власти, так и среди оппозиции, особенно в сталинских и брежневских лагерях и тюрьмах.

По большому счету, не имеет решающего значения, была или не была Украина колонией. Гораздо важнее тот факт, что ни Российская империя, ни Советский Союз никогда не смогли сделать то, что сделала, к примеру, Британская империя: не только стать великим государством, но и обеспечить хотя бы население метрополии экономическим благосостоянием и политическими правами.

Ленин не создал Украину — Ленин реагировал на украинский вопрос ради того, чтобы удержать власть большевиков в центре.

Интересно, что то же самое обвинение — в создании Украины — Ленину бросила Роза Люксембург более ста лет назад. После победы большевистской революции она писала, что вместо того, чтобы в духе пролетарской диктатуры железной рукой подавить сепаратистские движения мелкой буржуазии на окраинах России, Ленин для чего-то взялся заигрывать с украинским национализмом. Этот национализм, по словам Розы Люксембург, был выдумкой и кривляниями нескольких десятков "мелкобуржуазных интеллигентиков", без корней в экономике или политике и без исторической традиции, потому что Украина никогда не была ни нацией, ни государством и не имела культуры, если не считать "реакционно-романтических стихов Шевченко".

В ответ на эти и подобные упреки Ленин советовал своим критикам посмотреть на результаты выборов во всероссийское Учредительное собрание осенью 1917 года. Украина была одной из территорий, где российские большевики подчистую проиграли "буржуазным" партиям Украинской народной республики. При таком положении вещей игнорировать значение национального вопроса в Украине — значит делать глубокую и опасную ошибку, к которой, по мнению Ленина, больше всего "были склонны великороссы и евреи".

Большевикам удалось сравнительно легко победить правительство Украинской народной республики и гетманского государства. Однако сохранялась большая проблема, связанная с украинским крестьянством. Большевикам пришлось трижды отступать с Украины — и каждый раз в тылу у них горели огни крестьянских восстаний. Украинские крестьяне выступали за власть советов, но без коммунистов, поскольку те забирали зерно, разрушали церкви и, что важно, часто были чужими. Соответственно, крестьянские лозунги приобретали национальную окраску: "Не дадим хлеба в Московию!", "Бей жидов и москалей!" или "Да здравствует независимая Украина!"

Ленин не был выдающимся теоретиком, но он был гением прагматизма. Не было такой вещи, которую он не готов был сделать ради победы большевистской власти. Историки считают, что ключевым условием этой победы стал вынужденный компромисс с национальными движениями на окраинах, в первую очередь с украинским. Этот компромисс состоял из двух частей. Первой была новая экономическая политика, второй — создание федеративного СССР, в котором Украине и другим народам давались права автономной республики.

Ирония истории в том, что до Первой мировой Ленин выступал категорически против федерализма, а преобразование Российской империи в федеративное государство, в котором украинцы будут иметь права автономии, было главным требованием украинского движения до 1914 года. Ленин же изменил свое мнение под давлением военных и революционных событий. Другими словами, создание СССР в качестве федеративного государства больше соответствовало украинским планам, чем планам большевиков.

Наиболее убедительное объяснение по этому поводу дал итальянский историк Андреа Грациози — лучший, по моему мнению, исследователь Голодомора, к тому же изучающий украинский голод в контексте глобальной истории подобных катастроф. Кратко его можно сформулировать так: представьте себе совокупность геноцидов как некую пирамиду, на вершине которой холокост — "идеальный" геноцид. Чем ближе от этой вершины к основанию, тем сильнее различные случаи геноцидов теряют свою "идеальность" и тем меньше шансов дать однозначный ответ, была ли массовая гибель геноцидом.

Что касается голода 1932–1933 годов, Грациози предлагает отличать голод 1932 года от голода 1933 года — это два последовательных, но различающихся события. Голод 1932-го не имел запланированного характера и был результатом коллективизации. Гибли от него по всему СССР, и самая высокая смертность была среди жителей Казахстана из-за принуждения к оседлому способу жизни. "Дополнительный" голод 1933-го в значительной мере был запланирован против украинцев как наказание и как способ сломить их сопротивление. Поэтому Голодомор не был геноцидом, если говорить о голоде 1932 года, но имел характер геноцида в 1933 году. Если бы Голодомор ограничился только 1932 годом, количество его жертв было бы немногим меньше миллиона. Но потом число погибших выросло примерно в четыре раза.

Другой вопрос: насколько украинское сопротивление было реальным, а насколько оно существовало только в голове Сталине? Крестьянские восстания против коллективизации происходили по всему СССР. Но, как убедительно показала канадская исследовательница этих восстаний Линн Виола, Украина имела свою специфику. Здесь восстания отличались особой массовостью и интенсивностью, и нередко они принимали национальный характер с соответствующими лозунгами.

Это могло вызывать у Сталина эффект дежавю. Во время революции и Гражданской войны он действовал в основном на юге России и в Украине, и его опыт был достаточно болезненным: там большевики встретили серьезное сопротивление. К тому же Сталин верил, что главная сила и опора национализма — это мелкобуржуазное крестьянство (а среди большевиков он имел репутацию главного специалиста по национальному вопросу). Поэтому Сталин вполне мог принимать крестьянские восстания в Украине как проявление украинского национализма. Кроме того, в текстах Сталина этого времени повторяется тезис, что за сопротивлением в Украине стоят агенты Петлюры и Пилсудского, которые проникли даже в высшие эшелоны советской власти.

Этот тезис, как бы странно он ни звучал, имел под собой определенные основания. Между Сталиным и Пилсудским шла, если можно так сказать, личная война за Украину. Оба считали контроль над ней важнейшим фактором сохранения своей власти. Вся Советская Украина была покрыта сетью польской агентуры, в которой состояли в основном солдаты и офицеры бывшей армии Украинской народной республики (1917–1920). Значительная их часть оказалась раскрыта и перевербована советской контрразведкой, поэтому Сталин хорошо знал о планах Пилсудского оторвать Украину от СССР. Сталин считал, что теряет Украину, и поэтому нужно принимать срочные меры. Голодомор стал одной из этих мер — не единственной, но главной.

Мы не можем знать, что происходило в голове Сталина, как не знаем и о мотивах холокоста. Но можно с уверенностью сказать, что Украина была у него "на особом счету". При этом речь не идет о полном физическом уничтожении или депортации украинцев — на что намекал Хрущев в своем знаменитом докладе на ХХ съезде КПСС. Сталину достаточно было "обезвредить Украину", уничтожая самых активных носителей национального самосознания, интеллигенцию и бунтующих крестьян. По большому счету, главная задача его политики в Украине — перевести украинцев из статуса нации, которой они стали в результате Первой мировой войны, революции и послереволюционной украинизации, в статус безропотного этноса. Именно в этом контексте можно и нужно говорить о Голодоморе как об акте геноцида.

Сложно назвать нацистом человека, который большую часть войны просидел в нацистской тюрьме и нацистском концлагере (c июля по декабрь 1941 года Степан Бандера находился под арестом в Берлине, с января 1942-го по сентябрь (или, по некоторым данным, декабрь) 1944-го сидел в концлагере Заксенхаузен — прим. "Медузы"). Говорить о взглядах Бандеры тяжело: он был молчаливым вождем, человеком дела, а не слов. Не существует его текстов или заявлений довоенного и военного времени. Все, что мы знаем о его взглядах, мы знаем от третьих лиц. Но и этого достаточно, чтобы не позволять себе называть его нацистом.

Главной целью его жизни было достижение украинской национальной независимости. Ради этой цели он сам был готов умереть — что не раз убедительно демонстрировал на личном примере, — или пойти на союз с самим дьяволом. Бандера был типичным макиавеллистом (сторонником политики, основанной на культе грубой силы, пренебрежении нормами морали — прим. Delfi). Но кто из тогдашних лидеров таким не был? Напомню, что Черчилль говорил, что, если Гитлер вторгнется в ад, он произнесет панегирик в честь дьявола. Для Бандеры двумя главными врагами были Сталин и Пилсудский, и по формуле "враг моего врага — мой друг" Гитлер должен был стать идеальным союзником. Но не стал, поскольку был противником идеи украинского государства. Доказательством этого, в частности, стал и арест Бандеры.

История заключения Бандеры в концлагере отражает важную тенденцию: нацисты относились к националистам из других стран, особенно наиболее радикального толка, настороженно и даже враждебно. Они были очень неудобными союзниками, поскольку мешали планам онемечивания захваченных земель. Поэтому на роль главных коллаборантов нацисты выбирали более умеренные силы — в украинском случае не Бандеру, а беспартийного Кубийовича (украинского географа, историка, общественного и культурного деятеля, который во время войны был активным сторонником сотрудничества с немцами, занимал должность главы Украинского центрального комитета в Кракове и был инициатором формирования дивизии СС "Галичина", а после войны жил во Франции — прим. "Медузы").

Бандера и его движение боролись на всех фронтах — против Польши, Германии, СССР, а также против евреев, которых бандеровцы считали хоть и второстепенными, но все-таки врагами. Историки до сих пор спорят, какое место занимал антисемитизм в бандеровском движении. Про антисемитизм очень часто вспоминают как раз для того, чтобы доказать нацистский характер украинского националистического движения. Это сомнительный аргумент, потому что важно брать во внимание общий контекст. Иштван Деак, один из наиболее известных исследователей нацистской Европы, комментируя бандеровский лозунг "Украина для украинцев! Ляхов за Сян, москалей — в яму, немцев в Берлин, жидов на крюк!", писал: "Я не знаю, сколько украинцев подписалось под этим лозунгом. Я, однако, не сомневаюсь, что его основополагающая философия была философией миллионов европейцев".

Идеология Организации украинских националистов (ОУН), в которой состоял Бандера, не была однородной. Ее члены единогласно поддерживали главную цель — создание украинского независимого государства. Но существовали огромные разногласия по поводу того, как, какой ценой и в союзе с кем добиваться этой цели. Спектр мнений был очень широким — от тех, кто считал Гитлера и нацистов союзниками, до тех, кто настаивал на необходимости опираться исключительно на собственные силы.

Дискуссии были острыми и приводили к расколам. Бандеровцы, которые образовали так называемую Революционную ОУН, были одним из двух, а после войны — одним из трех крыльев, на которые раскололось единое движение, и все три крыла враждовали между собой с не меньшим ожесточением, чем с внешними врагами. Бандеровцы были готовы на коллаборацию только при условии создания союзнического украинского государства по образцу глинковской Словакии или Хорватии усташей. Идеологически же им был более близок фашизм Муссолини: население Западной Украины было очень религиозным, и ему была чужда антихристианская риторика нацистов.

Эволюцию бандеровской ОУН можно описать так: чем ближе к войне, тем больше она была похожа на фашистскую организацию. Пик этой эволюции выпал на первые дни советско-немецкой войны, когда 30 июня 1941 года бандеровцы провозгласили во Львове, без согласования с немцами, независимое украинское государство. Реакция немцев была мгновенной: организаторов этой акции вместе с Бандерой арестовали, а на рядовых членов началась охота — их задерживали, вешали и расстреливали.

В результате идеологическая эволюция бандеровцев в сторону фашизма не только прекратилась, но радикально поменяла направление. Созданная ими в 1943 году Украинская повстанческая армия (УПА) отбросила лозунг "Украина для украинцев!" и заменила его на "Свобода народам! Свобода человеку!", а также включила в свою идеологию левые, социалистические идеи. Главной причиной стал опыт нелегальной работы бандеровцев в Восточной Украине. Там они убедились, что националистические лозунги не встречают понимания среди местного украинского населения, которое больше заинтересовано в роспуске колхозов, нормированном рабочем дне и социальной защите.

Неясно, были ли эти изменения стратегическим решением или только тактическими уловками. Напомню, что создание УПА сопровождалось массовыми чистками против поляков — это, к примеру, Волынская резня (массовое уничтожение Украинской повстанческой армией польского гражданского населения на территории Волыни, до сентября 1939 года находившейся под управлением Польши. Со второй половины 1943-го украинские националисты начали убивать польское население также на территории Восточной Галиции (сейчас это Львовская, Ивано-Франковская и Тернопольская области Украины). В ходе массовых убийств погибло свыше 50 тысяч человек — прим. "Медузы"). Правдоподобно то, что бандеровцы также убивали евреев, которые пытались прятаться в лесах. Все это, мягко говоря, не соответствовало новым лозунгам.

Однако существует один достаточно сильный аргумент, который позволяет считать, что лидеры УПА воспринимали новый идеологический поворот очень серьезно: когда после войны они оказались на Западе, то вступили в острый конфликт с Бандерой. Последний эту эволюцию так никогда и не принял — и осудил как результат влияния советской пропаганды и советской инфильтрации. Бандера оставался на позициях довоенного национализма.

В результате этих перипетий в послевоенной эмиграции возникла противоречивая ситуация: появление целой группы бандеровцев, которые терпеть не могли Бандеру. Для них главным символом сопротивления стал Роман Шухевич, который остался на родине и возглавлял борьбу УПА вплоть до своей гибели в 1950 году.

Таких парадоксов в личной биографии Бандеры очень много. Их можно обобщить следующим образом: Бандере приписывают подвиги, к которым он не имел отношения, и преступления, к которым он лично не был причастен. Нужно четко понимать, что всю вторую половину жизни — с момента своего первого ареста и до убийства советским агентом в 1959 году — он находился не в украинских землях и слабо ориентировался в местных событиях.

Историческая память не терпит таких сложностей. В сознании абсолютного большинства украинцев, поляков, россиян, евреев, немцев Бандера и бандеровцы — это одно и то же. В случае украинской исторической памяти нужно принимать во внимание, что фигура Бандеры — наиболее спорная. Для одной части Бандера — национальный герой, для другой — бандит и предатель. В значительной мере этот раскол стал результатом советской и российской пропаганды, которые создали образ врага и нациста. Но в определенной мере он связан и с семейной памятью: бандеровцы воевали против Красной Армии, солдатами и офицерами которой были члены большинства украинских семей. Также важно, что условия оккупации в Галиции и рейхскомиссариате "Украина" сильно отличались. В Галиции они были намного мягче, и местное украинское население намного сильнее пострадало от советских, чем от немецких репрессий. Бандеру здесь помнят в первую очередь как лидера антисоветской борьбы.

Назвать Бандеру национальным героем Украины можно было только с очень большой натяжкой. Он не был им ни с фактической, ни с юридической точки зрения — решение Донецкого административного суда 2011 года об отмене звания "Герой Украины" для Бандеры формально остается в силе, никто его не аннулировал. Реально Бандера был региональным героем только в Западной Украине. Большинство памятников и улиц в его честь сосредоточено именно там. Ирония ситуации в том, что значительное число из них появилось во время президентства Януковича как символ протеста против его пророссийской политики.

Важно подчеркнуть, что в Украине Бандера существует практически исключительно как образ антироссийской борьбы и сопротивления. Мало кто связывает бандеровцев с борьбой против поляков или с причастностью к холокосту. Но нынешняя война привела к стремительному росту популярности Бандеры: в конце апреля один из опросов показал, что положительно к Бандере относится 74% населения Украины. Для сравнения: в 2012 году этот показатель составлял всего 24%, а рост начался после аннексии Крыма. Что еще важно — положительное отношение к Бандере преобладает в каждом регионе Украины, включая восток (64%) и юг (55%). Воистину, Путину принадлежит главная заслуга в "бандеризации Украины"!

Не исключено, однако, что роль главного символа сопротивления российской агрессии перейдет к Зеленскому или Залужному — украинскому главнокомандующему. В социальных сетях сейчас много мемов на эту тему. Один из них звучит так:

— А вы кто, бандеровци?

— Ні, москалику, ми страшніше. Ми залужнівці.

Опросы и результаты выборов показывают, что их популярность очень мала — намного ниже, чем у националистических организаций "Альтернатива для Германии" (ФРГ) или "Национальный фронт" (Франция).

Влияние же националистов на власть в Украине ограничивалось участием некоторых из них в первом послемайданном правительстве Арсения Яценюка. Это было признанием их роли во время событий 2014 года: без участия этих сил Евромайдан вряд ли мог бы выиграть, и Украина получила бы белорусский сценарий. Но националисты никогда не определяли курс правительства, их роль была маргинальной. На парламентских выборах осенью 2014-го, а потом и на следующих, в 2019 году, они потерпели полный провал — не смогли выиграть даже в Западной Украине, не говоря уже обо всей стране. Одна из причин неудачи в том, что их поведение помогло создать удобную картинку для российской пропаганды.

Если говорить о более общем влиянии, то единственное, что прижилось в Украине, — это приветствие "Слава Украине — Героям Слава!" Впрочем, оно зародилось еще во время украинской революции 1917–1920 годов, задолго до возникновения Организации украинских националистов в 1929-м.

В завершение еще один мем из социальных сетей, хорошо отображающий юмор украинцев, когда их называют националистами или бандеровцами. По-русски он звучит так:

Если почти весь мир сейчас кричит "Слава Украине!", то, выходит, вся планета бандеровская! Вот это дали жару! Слава ВСУ!