Сквозь мутные окна сочилось яркое апрельское солнце и заливало светом многолюдную толпу покупателей. В овощном павильоне пахло горячими булочками и яблоками. Я искала памятные с детства трехлитровые банки с блестящими металлическими крышками и зеленоватопрозрачной жидкостью внутри.
"Ой, нашли что вспомнить! — эмоционально воскликнула продавщица. — Уже года три как березовый сок исчез с прилавков магазинов". Услышав это, я ничуть не расстроилась: ну не нравилась мне та сладковатая водичка, которую производил почивший в бозе Даугавпилсский консервный завод. Ведь их продукт не шел ни в какое сравнение с тем, который в детстве мы пили из жестяного бидончика. За ночь из самого толстого дерева (в растущей неподалеку светлой березовой роще) накапывало до шести литров!

День был не самым удачным для прогулок по лесу. Сильный юго–западный ветер дул с такой силой, что норовил вырвать с корнем деревья. По крайней мере, одно рухнуло в самом центре города прямо на легковой автомобиль. Да и на реку было страшно смотреть: ветер словно хотел повернуть ее вспять. Качавшиеся на волнах лебеди с моста казались хрупкими бумажными корабликами. Но мы спешили в Силенскую волость, где в 70–80–х годах березовый сок заготавливали сотнями тонн.

Было это так. Леспромхоз спускал сверху план, и каждое хозяйство в определенный период сдавало на консервный завод столько–то тонн сока. Это обеспечивало бесперебойную работу предприятия. Лесничий, который руководил этим процессом в Силенской волости, давно умер. Но Юрис Матуль (в те времена 30–летний парень, его подчиненный) прекрасно все помнил и пообещал нам об этом рассказать. Мы дожидались Юриса у здания волости. Матуль запаздывал: буквально полчаса назад он вернулся из Краславы, куда ездил вместе со своим начальником Алдонисом Утинансом, руководителем 13–го участка южнолатгальского лесного хозяйства, и сейчас дома обедал. Наконец–то трафарированная машина предприятия Latvijas valsts meњi появилась на горизонте. Розовощекий, пышущий здоровьем Юрис и его молодой начальник повезли нас в лес.

Здесь было еще холоднее. Под шумящими на ветру елями лежал снег. Болотная вода хлюпала под ногами. Но кое–где мы заметили зеленые листики лесной земляники. "Скоро и подснежники пойдут", — подумалось мне. "Апрель нынче какой–то странный, — сетовал Юрис. — Ведь раньше мы сок в марте начинали собирать, как только все оттаивало. А в этом году даже сейчас такой холод, что сокодвижение в березах останавливается". "А оно уже началось?" — полюбопытствовали мы. "Давно, но идет с перерывами". Пройдясь по лесу, мы не заметили, чтобы кто–то добывал сок. По правилам, в Латвии это можно делать только на определенных условиях. Во–первых, на каждую просверленную дырку нужно вначале получить разрешение и уплатить 1 лат. Во–вторых, лесничий разрешит брать сок только у той березы, которая не позже чем через 5 лет будет спилена. В–третьих, если все это не учитывать, можно схлопотать штраф до 250 латов. Ну а в–четвертых, народ нынче разучился пить березовый сок, налегая больше на лимонады и прочую синтетическую дрянь. С ней хлопот меньше. Юрис вспоминал те времена, когда прямо посреди леса стояла 900–литровая "квасная" бочка и со всех окрестных берез в нее сливали добытый сок. Иногда по лесу ходили даже молоковозы! Когда сокодвижение было очень активным (в теплую погоду), за день с одного дерева можно было собрать 2 ведра. К половине деревьев привязывали специальные полиэтиленовые пакеты. Бывало, что внезапно ударяли заморозки, и сок в пакетах превращался в глыбу льда. Тогда пакет выбрасывали вместе с его содержимым.

Дырки в березах сверлили бензопилой со специальной насадкой. А когда сбор сока заканчивался, отверстие затыкали березовым шпунтом, загоняя его в дерево молотком. Но даже эти меры не ликвидировали всех последствий человеческого вмешательства. "Это очень вредно для берез, — вступил в разговор Алдонис, — поэтому за всю жизнь дерева сок можно брать только 1 раз".

"А что такого ценного в березовом соке?" — спросили мы наших лесовиков. "Да что там может быть ценного? — с деревенской простотой ответил Юрис. — Водичка подслащенная. А если береза не на высоком месте растет, то даже этой сладости в соке не будет. На консервном заводе в него хотя бы лимонную кислоту и сахар добавляли. А так… Вот моя соседка когда–то сок собирала в деревянную бочку. У нее такая в погребе стояла — литров на 150. А сверху на этот сок насыпала овес. Он прорастал густой шапкой и придавал соку особый кисловатый вкус. Вот это был напиток! Он хранился аж до Лиго и так освежал! Правда, мутнел немного. Но ничего лучше во время сенокоса я не пил. Сам–то я просто в бутыль сок набирал. Он тоже немного мутнел и подкисал, хотя хранился хорошо и не портился". "Вы скучаете по березовому соку?" "Да, очень скучаю, — ответил Юрис. — Хотя не пойму, почему сейчас его не собираю…"

Возвращаясь в теплой машине в Даугавпилс, я внимательно изучала этикетку на бутылке с ягодным лимонадом. Помимо всяких там красителей и ароматизаторов, насчитала несколько консервантов типа Е. "Что за дрянь мы пьем? — огорчилась я. — А вот березовый сок без всяких Е не портится (если, конечно, принять на веру слова бывалого лесничего) — ну прямо святая вода какая–то!" И твердо решила в следующий раз купить в дорогу бутылку березового сока. "Вы случайно не производите березовый сок?" — полюбопытствовала я у сотрудника даугавпилсской фирмы MAMAS–D Александра Леоновича. "Не–а, мы пиво и лимонады производим! — засмеялся Леонович. — А вы для своих читателей лучше песню спойте… эту… как ее там: "И Ро–о–одина ще–е–едро пои–и–ила меня бере–е–езовым со–о–ко–ом, бере–е–зо–о–овым со–о–ко–ом", — вдруг затянул развеселившийся спец по лимонадам и пиву.

Seko "Delfi" arī Instagram vai YouTube profilā – pievienojies, lai uzzinātu svarīgāko un interesantāko pirmais!