Заключенный концлагеря учит своего надзирателя несуществующему персидскому языку, чтобы заработать на хлеб ребенку из соседнего лагеря - это завязка спектакля российского режиссера Геннадия Островского "Уроки персидского". Спектакль-фантасмагорию в рижском Музее Жаниса Липке на русском и латышском языках будут играть одни и те же актеры. Премьера 10 ноября — на латышском языке, 17 ноября — на русском. Портал Delfi расспросил создателя проекта, что это будет и почему это важно пережить и русским, и латышам.
Судьба Геннадия Островского сама по себе напоминает полную неожиданных поворотов фантасмагорию. Сегодня он — один из самых востребованных киносценаристов России. По его сюжетам, получившим множество престижных кинонаград, снимали фильмы Павел Лунгин ("Бедные родственники"), Валерий Тодоровский ("Любовник", "Мой сводный брат Франкенштейн"), Филипп Янковский ("В движении") и многие другие. В Риге он раскрылся в необычном для себя амплуа — как театральный режиссер. Совершенно случайно.
"Четыре года назад рижские друзья вдруг предложили мне поставить в театре "Дайлес" спектакль по моему телефильму "Два капитана", снятому в 2010 году. Это забавная новогодняя комедии про человека, который решил повеситься, но ему помешал вор, - вспоминает Геннадий. — Предложение было, мягко говоря, неожиданным: я не режиссер, а с театром вообще не работал. Но почему-то согласился. И худрук театра Дж.Дж.Джиллинджер поверил в меня".
"Два капитана" прожили на сцене три сезона и объездили всю Латвию, а в прошлом году Геннадий закрепил театральный успех — поставил там же своего "Любовника", который к тому времени существовал в виде фильма Валерия Тодоровского с Олегом Янковским и Сергеем Гармашем в главных ролях. Спектакль, в котором дебютировала юная Элина Васка (в этом году Берлинский кинофестиваль включил ее в ТОП-10 лучших молодых актрис Европы, —прим.ред.) сыграла сразу две роли — мальчика и его мамы — был принят на "ура". А сегодня уже один известный российский театр хочет перенести "Любовника" на свою сцену. Тем временем Островский пошел дальше — задумал воплотить давнюю мечту.
Сценарий "Уроков персидского" существовал в виде набросков, когда Островский рассказал про новую идею знакомой актрисе из Нового Рижского театра Элите Клявине. Она и привела его в Музей латышского праведника мира Жаниса Липке — человека, спасавшего евреев во вторую мировую. Создатель и владелец музея экс-премьер Латвии Марис Гайлис моментально отреагировал на интересное предложение. Уже через год все было готово к запуску…
"Марис — удивительный человек! — не скрывает восхищения Островский. — Притом что в нем нет ни капли еврейской крови, он напомнил мне любимых евреев моего детства — моих дядей, аферистов и гениев. Они все делали быстро, были людьми слова, а если не получалось — разводили руки и честно признавались. Так же и Марис. Он вел себя очень демократично, все делал своими руками, ничего для него не становилось проблемой. Ну а если что — разведет руками..."
Сюжет "Уроков персидского" повествует о невероятной посмертной жизни выдающегося польско-еврейского писателя и художника Бруно Шульца (1892-1942). Действие спектакля происходит в концлагере, где надзиратель Гюнтер ищет человека, который исполнит его давнюю мечту – научит персидскому языку. Так как в лагере находятся в основном евреи, никто не знает персидский язык, поэтому все они идут в печь. Еврей по имени Бруно Шульц хочет жить и спасти своего маленького сына, который находится в соседнем лагере. Он берется преподавать Гюнтеру уроки несуществующего в природе языка.
Писатель и художник Бруно Шульц из польского (сегодня — украинского) городка Дрогобыча существовал на самом деле. Его в 1942 году застрелил немец Гюнтер. Геннадий Островский придумал встречу жертвы и палача после рокового выстрела, в которой причудливым образом сливаются трагедия и гротеск, мужской пол и женский, музыка и тишина, ругань и поэзия.
- Ваш приход в латышский театр отчасти похож на поступок Бруно Шульца — мало того, что до этого вы никогда не ставили на сцене, так еще вы не знали языка, на котором говорили ваши актеры. Как вам дался дебют?
- Когда я решился на такой поступок, никакой особых трудностей, если честно, не ждал. Мне казалось, что уж с актерами-то я работать умею (Островский поставил как кинорежиссер два фильма – "Капитаны" и "Пельмени"). Но когда вышел на сцену, понял, что театр - это совсем другое, чем кино. Признаюсь, паника продержалась до самой премьеры. Что касается языка… У меня на руках были распечатки текстов на двух языках, уже через месяц я стал чувствовать, кто и что говорит почти физически.
В какой-то мере мое незнание латышского даже сработало на меня — я лучше улавливал исходящие от актеров потоки энергии. Это как слепой, который лучше слышит и улавливает запахи. С "Любовником" все было проще — актеры Илмарс Решетинс и Юрис Жагарс отлично владеют русским. Общаться с ними было совсем легко.
- Какие-то русские понятия и реалии приходилось расшифровывать?
- Конечно, мне потребовалось объяснять молодым людям, что такое милиционер и гастарбайтер в России, но в целом все люди боятся, страдают и любят примерно одинаково. Да и актер — он везде актер, вживается в предлагаемые обстоятельства.
- В этот раз вы решили сделать русскую и латышскую версии постановки. Почему?
- Для денег, конечно! (Смеется.) Если серьезно, то просто хотел привлечь русских зрителей — не только на спектакль, но и в этот прекрасный музей Жаниса Липке. За все время, что я тут провел, русских не встречал. Почему-то считается, что это латышский музей. Когда я интересовался, что за странный "сепаратизм", мне объяснили: мол, у нас свои проблемы, у нас есть свой Саласпилс, а у них - легионеры, вот они для оправдания придумали себе героя, который кого-то там спасал.
А вы представьте себе ситуацию: кругом война, к тебе постучались и попросили спасти, а у тебя — семья, ты понимаешь, что если найдут — всех убьют. Многие решатся спасать чужих, рискуя своими? А Жанису Липке удалось всех спасти. И его мемориал — это не место скорби, а место радости. Радости за то, что, слава богу, людям сейчас не надо делать страшный выбор — быть палачом или жертвой, спасти чужого человека или не рисковать семьей.
Если у народа есть хоть один такой герой — этот народ уже может смело смотреть на себя в зеркало. И общаться с другими народами. Для этого есть база. Поэтому мне очень хочется, чтобы к нам пришли и латыши, и русские. Хотя, я понимаю, как трудно решиться выйти из привычного круга тем, привычных театров, привычного образа жизни и мысли. Ведь любой нормальный человек хочет гулять, пить вино, влюбляться и рожать детей…
- Как далась русская версия латышским актерам и латышская — Марии Данилюк?
- Маша — рижанка. Она тут родилась, училась на знаменитом курсе Олега Табакова (с Яной Сексте), отработала положенное время в Русской драме, одно время работала в рижском Театре Галины Полищук "Обсерватория", но уехала в Россию, где играет в театре и кино. Я снимал Машу в кино — она прекрасная актриса с большим индивидуальным даром. Конечно, в этом проекте ей непросто — там огромные тексты на неродном языке.
С латышскими актерами Рихардом Леперсом (тоже бывший актер театра Полищук) и Элитой Клявиней (Новый Рижский театр) пришлось основательно поработать над русским языком. В любом случае ситуацию спасает то, что герои этой истории — нерусские люди: польский еврей и немец. Кроме того, у нас играет и поет прекрасная оперная дива Иоланта Стрикайте прекрасную музыку невероятного латышского композитора Екаба Ниманиса. И сценограф у нас крутой — Рейнис Суханов.
- Все так, но тема спектакля — уж очень тяжелая и больная. Как вы, вообще, решились?
- Ну я бы не сказал, что моя пьеса - это тяжелый рассказ о жизни еврейского народа. Там и народа как такового нет, есть отдельные личности. Да, мой вымышленный персонаж существовал и погиб на самом деле. Да, за его смертью стоят миллионы других. Но я наделил его другой жизнью и рассказал увлекательную историю отношений. Две прекрасные актрисы играют мужчин, потому что в выдуманном Шульцем персидском языке девочка — это мальчик.
Это история про людей, которые жили в страшное время. Но ведь мы продолжаем в нем жить — до сих пор носим в себе осколки, отголоски и раны того времени. Ведь трудно найти русского, латыша или еврея, в чьем роду не было кровавых драм. Возможно, для наших детей — это уже не так больно. Для них Холокост — это такая же давность, как Куликовская битва. Они не чувствуют за те ужасы ни вины, ни стыда, ни драмы. Дай бог, чтобы они к этому не прикасались, но они должны знать.
- И все же конкретно в наших краях эту тему боятся трогать не меньше, чем мешки ЧК. Три года назад драматург Андра Манфелде сперва взялась, потом отказалась писать стихи к мюзиклу про летчика и члена команды карателя Арайса Герберта Цукурса. Сейчас в Литве бушует скандал вокруг журналистки Руты Ванагайте, которая написала книгу про участие литовцев в Холокосте…
- Почему здесь эта тема так больна, мне понятно. Латыши считают себя пострадавшими в этой мясорубке между империями, а когда такое случается, у людей есть психологическая потребность найти виноватого. Ну а кто виноват? Евреи. Среди них много коммунистов было. Какой процент — никто не считал даже, были - и все тут. Вину всегда легче на "чужих" и "других" переложить. Сегодня, к примеру, русские оказались тут в роли евреев, виноватых во многих грехах. И так всегда и везде. Если человека ограбил в лесу гастарбайтер — все гастарбайтеры грабители. В той же России плохие все, кроме русских…
Посмотрим на Запад: французы тоже не торопятся рассказывать про своих коллаборационистов — всех покрыли мраком, не выдали, не растеряли, все начальники гестапо вышли из тюрем через пять-шесть лет… Это простая человеческая реакция на нечеловеческий ужас.
- Вы чувствуете понимание темы у молодых актеров, с которыми работаете?
- Конечно. Перед началом работы я попросил их посмотреть разные фильмы и документы про Холокост. Мы все это обсуждали. Они понимают как это ужасно. Тем более что в спектакле речь идет о маленьких детях. Я придумал ход, когда клоуны весело рассказывают, сколько было убито евреев. Актеры никак не могли понять, о чем думали люди, когда они убивали такое количество людей, детей. Я им объяснял: они не думали — они просто веселились и убивали. Про такое невозможно думать. Именно поэтому я называю войну обмороком человечества. Это бессознательное.
- В прошлом году на фестивале ArtDocFest показали документальный фильм Сергея Лозницы "Аустерлиц" - про то, как ведут себя современные туристы на территории бывшего концлагеря: селфи, бутерброды, смех… Поразило, что на обсуждении после фильма именно израильтяне высказали мысль: а что такого, жизнь ведь продолжается!
- В Израиле отношение к Холокосту и вправду особое. Ведь сами израильтяне не пережили эту катастрофу. Уничтожены были европейские евреи из столиц и местечек — лавочники, учителя, ученые, артисты... А в Израиле на эту тему особо не говорили и не говорят. Там все подается так: была катастрофа, но евреи — народ мужественный, они с автоматом в руках будут себя защищать и делать все, чтобы больше не стать жертвами. Там есть место скорби — Музей "Яд вашем", но в целом мысль такая: что скорбить, работать надо и жить.
- У евреев допустимо шутить на эту тему?
- А почему нет? У меня в пьесе много черного юмора, гротеска. А как еще сжиться с осознанием того, что было? Мстить, наказывать? Как? Уничтожить немцев? Невозможно даже разделить по степени вины: кто сжигал детей, кто стоял и смотрел, а кто просто знал и молчал , как страус, предпочитал ничего не видеть и не знать. Да и любое наказание не вернет к жизни тех детей. Сегодня часть немцев живет в состоянии покаяния, а часть - просто живет, даже не думая на эту тему…
- При этом национализм сегодня поднял голову по всей Европе — шагают ровными колоннами с гордо поднятыми головами.
- Увы, так оно и будет: человек нажрался, выпил, а дальше что? Айфон есть, дом есть, а счастья — нет. Скучно ему, по морде давно не били. Молодая кровь бурлит, куда направить усилия? А рядом у человека всего больше, чем у меня — почему? Почему мне мало платят, а ему - много? Обычные человеческие чувства, которыми умело манипулируют: знаете, сколько у нас евреев в банках заседают, знаете, сколько у нас русских футболистов? Почему не латыши? Евреи, русские не пускают — мафия у них! Национализм — это самый простой способ объяснить свой неуспех.
- Ваше предчувствие: это может снова дойти до края?
- Абсолютно. Даже хуже. Сегодня у человечества больше цинизма выработалось. Информации много. Смерть перестала быть сакральной. Если раньше факт убийства скрывали — теперь нате вам, сколько угодно! Смерть, много смертей — это просто картинка. Одна из. Книга, которая раньше была источником знаний, упростилась до дайджеста мировой истории в нескольких строчках. Раньше, чтобы что-то узнать, ну хотя бы как какают обезьяны, надо было предпринять усилия: пойти в библиотеку, найти спецлитературу. А теперь все знания под рукой, в айфоне. Чем заняться?
- И чем?
- Не знаю. Лев Толстой — и тот не знал. Тут нашли плиту шумеров возрастом три тысячи лет, на которой царь написал: старших не чтут, пьют, прелюбодействуют, убивают — куда человечество катится?
