Почему соната - лунная? Инна Давыдова и 20 лет борьбы за то, чтобы прекрасное не путали с прикольным  (23)

В кульминации 10-летнего юбилея своего Фонда Инна Давыдова танцевала канкан под музыку раздухарившегося германского квартета Klazz Brothers, который обрабатывает классику в джазово-популярном ключе. К 20-летию своего предприятия Инна подготовила очередной сюрприз - цыганочку с выходом: 19 февраля в юбилейном Winterfest гала-концерте классику в своем ключе исполнит лучшая цыганская скрипка современности Роби Лакатош, которым восхищались Иегуди Менухин и Стефан Граппелли. Потомок Яноша Бихари, перед игрой которого преклонялись Бетховен и Лист. Это же день рождения, а значит, надо все сделать ярко, весело и без занудства.

В этот вечер на сцену Национального театра выйдут меццосопрано Ирина Долженко, сопрано Инга Кална, тенор Александр Мурашов, баритон Евгений Кунгуров, скрипачи Элина Букша и 13-летний виртуоз Даниил Булаев, будет играть оркестр под управлением Айнара Рубикиса (без пяти минут дирижер берлинской Komische Oper), у рояля — Вестард Шимкус и сама Инна Давыдова… Все они уже не раз доказали, что классика — это серьезно и надолго, совсем не скучно, а задорно, успешно и, иногда, даже прикольно.

- И как сделать так, чтобы школьников захватила классика?

- Надо самому быть ею захваченной. Я не особо помню, получилось ли у меня в 15 лет — в то время я, как положено подростку, была больше озабочена собой: как выгляжу, как играю, как красиво говорю... Но во времена учебы в консерватории у меня получалось захватить самую разную публику — от самой осознанной в Доме работников искусств до самой неподготовленной, на которую я работала от Общества "Знание" в рамках программы "окультуривания масс".

Такие истории позволяют мне пребывать в наивном убеждении, что мое дело нужно всем — вопрос только в подаче. Есть и потрясающий пример из жизни нашей талантливой скрипачки Элины Букши. На днях она выступала в Индии со струнным квартетом, во главе с легендарной японской скрипачкой Мидори. В рамках этого проекта музыканты дали более десятка концертов по всей Индии для людей, которые раньше и знать не знали о существовании классической европейской музыки. Я видела фото с тех выступлений: в зале тысячи две народа, дети сидели с разинутыми ртами и горящими глазами. А когда Элина дала им потрогать струны скрипки Монтаньяно (это уровень Гварнери, начало 18-го века) — их восторгам не было предела.

Я иду тем же путем. В 1989 году я начала работать в Пушкинском лицее. Мне повезло, первыми слушателями созданного под меня предмета "история музыки", стали Саша Гаррос, Алеша Евдокимов, Оля Проскурова - будущий цвет интеллигенции Латвии. Для меня это была невероятная школа познания юношества и продвижения своих идей. Надеюсь, мне удалось передать им свой азарт и дать основы. Из школы я впоследствии ушла, но тот опыт мне очень пригодился. Я вижу, что за 20 лет работы Фонда Германа Брауна удалось вырастить новое поколение публики. Для них мы и делаем наши десятки концертов в год.

- Что вас, талантливую и успешную пианистку, побудило открыть Фонд и заняться нервной организационной деятельностью?

- Наверное, это был новый виток саморазвития. Кстати, сама история создания Фонда - довольно забавна. В 1997 году Филармония выдала мне карт-бланш — как пианистка, я могла дать концерт с любым певцом по моему выбору. Стала звонить зарубежным друзьям — все на те сроки заняты. Рискнула сделать предложение казавшемуся недосягаемым российскому басу Анатолию Сафиулину — он пел в "Декабрьских вечерах" Рихтера, работал с Шостаковичем… Оказалось, что он как раз в этих числах свободен и рад быть в любимой Риге. Мы встретились в Москве на репетиции - оказалось, что мы думаем и дышим в унисон. После концерта он сказал: я счастлив, что нашел настоящего партнера.

Перед отъездом из Латвии он сказал, что охотно привез бы свою новую программу, посвященную Шаляпину. Я обрадовалась, пошла с предложением в филармонию — там сказали: берем. Меньше чем за месяц до концерта директор филармонии сообщил: у нас на все про все вместе с гонораром — только 100 долларов. Я спросила: что делать? Он ответил: думаю, тебе пора открывать свое агентство...

- Почему вы назвали Фонд именем Германа Брауна?

- Мистика! За четыре месяца до того я шла на одно мероприятие и на подступах к концертному залу отчетливо услышала слова "Фонд Германа Брауна" - как будто кто-то бросил монетку в прорезь в голове…

Сама я не была знакома с этим гениальным концертмейстером — он умер, когда я была маленькой. Но знала его вдову. В 94-м году меня пригласили стать музыкальным руководителем независимого проекта - постановки оперы "Волшебная флейта", в которой главные партии исполняли юные Инга Кална и Анна Нетребко. 18-летняя Аня уже тогда была очень харизматична: не забуду, как она в образе Царицы ночи шла по залу в черном плаще с металлическими застежками — такая строгая госпожа. Инга же тогда училась на музыковеда в Музыкально Академии, но мне ее рекомендовали как обладательницу удивительного голоса. Ее партнером по сцене был Дин Сумерагс, сейчас знаменитый врач-фониатр — спец по горлу, он лечит певцов.

Вдову Германа Брауна Людмилу Аркадьевну — на тот момент главную фигуру вокальной кафедры консерватории - мы пригласили как специалиста по вокалу. Она уже не пела, но это совершенно роскошная дама — говорила басом и курила и замечательно преподавала. Я с ней подружилась, была не раз в гостях, где она рассказывала о Германе, позволяла играть на его рояле и дарила ноты с его пометками. Как раз в то время я сама заканчивала магистратуру, как концертмейстер — училась у Инты Виллеруш, ученицы Брауна. Они воспитал более 200 величин, в том числе — Раймонда Паулса.

Сам Герман учился в Парижской консерватории у легендарного пианиста Робера Казедезюса, прошел войну в составе фронтовых бригад, вернувшись в Латвию, работал в консерватории, Опере и филармонии. Много играл соло, но прославился как концертмейстер — то, что он делал с певцами, стало новым словом в камерной музыке! К сожалению, когда его брат-скрипач Иоахим решил эмигрировать в Израиль, это отразилось на Германе и Людмиле — на радио уничтожили почти все их записи. Умер Браун очень рано — в 60 лет, после концерта. В этом году ему бы исполнилось 100 лет. Так что альтернативы для названия своего агентства у меня и не было. Когда я позвонила Людмиле Аркадьевне за разрешением, она аж захлебнулась от нахлынувших чувств: деточка, я тебя благословляю!

- По большому счету — да. Знакомые меня от моей идеи отговаривали. Я хорошо помню, как пришла в Оперу на "Богему" (это было до Жагарса), а в зале — 11 зрителей, меньше, чем певцов на сцене! Поверх афиш тогда клеили бесконечные полоски "Отменяется!", потому что не продали. И на этом фоне я открыла Фонд.

Концерт Анатолия Сафиулина памяти Шаляпина состоялся. Билеты я чуть не от руки выписывала. Сидели с мамой на телефоне, распространяли билеты по знакомым, в школах. Когда повесили афиши, люди побежали в кассы — оказалось, что люди помнили его прошлое выступление. Собрала знакомых журналистов и объявила о создании Фонда. В пятницу 13 февраля, ровно 20 лет назад, прошел наш первый концерт. Я уже тогда знала, каким будет следующий — Ирина Архипова. По ней я тоже раньше договаривалась с филармонией, но уже поняла, что денег тоже не будет. Кинулась искать спонсора — обещали помочь одна фирма и банк. За рекламу.

Концерты во вторник и четверг, Архипова приезжает в понедельник на поезде… а накануне я узнаю, что денег не будет. Встречаю на вокзале Ирину Константиновну — она царственно шествует по перрону, на котором стоят старушки — крестятся и бьют поклоны. У меня в карманах пустота, на душе — холод. Пришли к гостинице "Рига". На улице ждет пожилой человек, просит автограф и говорит ей, что он заслуженный артист, который оказался в большой нужде и просит помочь финансово (как я позже поняла, это бизнес у него такой). Для убедительности сообщает: вот, приезжала Майя Константиновна (Плисецкая) — она помогла. Архипова отвечает: "Раз Майя помогла, и я помогу!" И дала денег.

Поднимаемся, идем. Я заказала певице номер подальше от лифта, чтобы тот не беспокоил ее чуткий слух. Портье говорит: "В этом номере, рядом с лифтом, жила Плисецкая, а вон там (показывает на пять номеров дальше) — ваш!" И тут Ирина Константиновна поднимает голос: "Чего это, Майка жила у лифта, а я буду куда-то ходить?!" Ее тут же переселили.

Уже через полчаса я была в банке, где мне за час все оформили и выдали чемодан наличных на два года. (И я потом все вернула.) Помню, вышла я из банка, иду в Домский собор на репетицию — вдруг засияло солнце, все заискрилось вокруг, это было ощущение эйфории, полного счастья.

Надо сказать, что PaRex меня очень поддерживал до последнего дня своего существования. Падение империи стало для меня полной неожиданностью. Незадолго до того мы с сотрудницей маркетинга банка разрабатывали концепцию нашего перспективного сотрудничества, договор должны были подписать 8 ноября. Накануне я позвонила их пресс-секретарю, а он сказал: "Ин, вы что, газет не читали?" Оказалось, что 5 ноября их лишили лицензии…

Кстати, следующая очень похожая эйфорическая история после Валерия Каргина случилась ровно через 15 лет — тоже в марте и тоже была связана с Валерием. Малыгиным"

- Долгое время мы не были знакомы лично, хотя он любил музыку и бывал на моих мероприятиях. Как-то перед очередным джазовым концертом он вдруг подошел ко мне и представился, а после еще раз подошел — обнял и расцеловал. Я его спросила: будем дружить? Он ответил: конечно. Через какое-то время мы встретились на концерте Большого музыкального приза — он болел за Ксению Сидорову (кстати, сейчас Ксения играет на подаренном им аккордеоне), а я предложила обратить внимание и на юную талантливую скрипачку Элину Букшу. Вскоре он позвонил мне и спросил: Элина действительно такая талантливая? Я ответила: невероятно! Он предложил встретиться.

Это был 2013 год — очень тяжелое для меня время. У меня не стало моего постоянного летнего фестиваля Summertime, который Фонд Германа Брауна выпестовал и проводил восемь лет подряд. Это потянуло финансовые проблемы — не хватило денег, чтобы рассчитаться с гастролировавшим у нас итальянским джазовым оркестром Santa Cecilia с солистом Джошуа Беллом.

Валера пригласил меня в хороший ресторан. Во время ланча рассказывал, как он полюбил музыку и джаз, а я ему — про свои 15 лет работы. Но ни слова про свои сложные обстоятельства. Потом он позвал в курительную комнату. Слово за слово, я призналась, что у меня проблемы, но говорить о них не хочу. Он откинулся в кресло, сцепил на затылке руки и взмахнул подбородком: "Рассказывайте!" И я ему все выложила, как на духу. Он уточнил: сколько денег сейчас надо? Я ответила. Сумма была большой. Он признал: немаленькие деньги. И перевел тему — обсуждали молодежь, на которую я работаю, мои планы другого фестиваля. В конце разговора он сказал: Инна, я решил, что дам вам эти деньги.

Мы вышли из ресторана: он в одну сторону — я в другую, в Старый город. И снова — солнце и искры. Я отчетливо вспомнила, что все это уже было…

- Что случилось с фестивалем Summertime, который вы столько лет проводили вместе с Инесе Галанте, а в 2013 году вдруг расстались… Чья это была идея?

- Вообще, мой Фонд проводил концерты в зале "Дзинтари" с 2000-го года — открытие-закрытие сезона, оркестр Гараняна с неизвестным тогда Бусулисом, Мацуев, "Терем-квартет", "Виртуозы Москвы", "Кремерата"... Идея большого летнего фестиваля классики в воздухе витала… И мы с Инесе это сделали. Восемь лет Фонд успешно вел все дела, а в 2012 году Инесе вдруг запатентовала на себя название фестиваля, о чем я узнала совершенно случайно. Не могла в это поверить, пока не зашла на сайт патентного бюро и не убедилась в том, что это так. Возможно, они просто не подумали в тот момент обо мне… Но я поняла, что не смогу продолжать дальше работать с фестивалем, хоть они и предлагали продолжить сотрудничество. Наверное, так оно и должно было случиться рано или поздно — наши взгляды на формат фестиваля последнее время расходилось.

Я очень слежу за тем, чтобы не ронять планку. В наше время происходит много подмен, когда большой труд и истинное служение подменяются рекламными трюками и заигрыванием с публикой, когда слово "прикольно" становится главным мерилом качества. Я упорно двигаюсь в своем направлении, взятом однажды, стараясь не путать прекрасное с прикольным. Да, развиваться, смотреть по сторонам, но не предавать идеалы.

- Что сегодня происходит с публикой, которая интересуется классикой? Она стареет-молодеет, уменьшается-растет?

- В целом публика редеет. По разным причинам. В первую очередь, это наша демография. Для Латвии существенный момент — национальное разделение аудитории, на каждую надо выходить по-разному. Что мы и делаем. В итоге на концерты нашего Фонда ходят и русские, и латыши — примерно пополам. Я никогда не делила публику — всегда все шло на двух языках.

- Как бы вы определили разницу этих двух половинок аудитории?

- Конечно, все люди разные. Но если говорить в целом, то русские больше любят театр, действо, они скорее визуалы, латышам важнее слуховые впечатления, в их душе музыка играет огромную роль. Так исторически сложилось. Поэтому латыши больше любят оперу, русские — балет...

Еще одна проблема, которую называют музыканты, выступающие по Европе: на классических концертах в залах все больше "седых голов". В нашей стране такой тенденции нет. Мы много работаем с молодежью — прививаем вкус к классике. Для многих молодых людей музыка становится неотъемлемой частью ежедневного духовного рациона. Другой момент, что предложение в области классики стало очень разнообразным — люди всегда могут выбрать. Наш Фонд, как ледокол, который пробил лед, разогрел публику, а за ним по фарватеру поплыли другие корабли.

- Тут трудно сравнивать. Во-первых, это Россия — гигантская страна. Во-вторых, сам Мацуев для молодой публики - символ, идол и, в хорошем смысле, поп-звезда. Благодаря телевидению, он раскрученный бренд. Это очень харизматичная личность, излучающая благополучие, успешность, позитив. К тому же... он играет в футбол. Уж не будем говорить о том, что он фигура приближенная, а это другое финансирование…

- Кстати, и у нас братья Осокины собирают очень молодые залы.

- Думаю, тут для молодежи работает такой эффект: это наши ровесники — вот чего они добились и как они этим увлечены. Значит, это, как минимум, прикольно. Гошу Осокина, Вестарда Шимкуса, Элину Букшу я знала детьми и сделала все, чтобы им помочь...

Мы с Вестардом дружили, когда он был ребенком, потом у него начался подростковый бунтарский период, отношения охладели, я очень переживала. В 16 лет я ему сделала сольный концерт в Доме Черноголовых. Помогла ехать учиться к великому Дмитрию Башкирову. Через три года Башкиров позвонил: я больше не буду с ним заниматься — он уже готовый концертант... Спустя два года, после победы на конкурсе в Испании, Шимкус позвонил Башкирову, поблагодарил и сказал: я получил премию благодаря тому, что вы научили меня играть Бетховена. А вскоре Вестард позвонил и мне: вы меня, наверное, уже не помните, но я помню все, что вы для меня сделали… И сейчас он будет играть на моем гала-концерте.

- Как получается совмещать культуру и бизнес?

- Сложно. Все стало очень дорогим: от технических расходов до гонораров. К тому же времена меняются. Раньше были случаи, когда крупная организация покупала у нас по 30 билетов для сотрудников, а чтобы желающие не передрались, устраивали лотерею. Сейчас такого все меньше. И случаев, когда просто от широкой души дают денег на культуру — все меньше. Для людей с деньгами появилось очень широкое поле, на что потратиться. Кроме культуры, нельзя забывать о том, что у нас еще так много голодных и больных...

Наш Фонд сегодня занимается благотворительностью тоже. Скорей всего, если бы у меня был выбор, куда потратить деньги, на культуру или больного ребенка, я бы тоже выбрала последнего. Хотя, если бы уровень культуры общества был достаточно высок, дети бы не оказывались бесконечно в положении просящих.

В общем, как не крутись, а думать о бизнесе мне тоже приходится, но неистребимый идеализм натуры не позволяет поставить его на первое место. Что я считаю правильным. Все же идея в культуре должна быть первичной, а уж потом твоя фантазия и вложенная энергия могут притянуть деньги. Так что, простите, но все же утром — стулья, вечером — деньги. Не иначе.

Культура не может строиться только на деньгах, в ней должна быть мощная нематериальная составляющая. И поверьте, культура - сила! Помню, как у меня дуэт из "Нормы" исполняли Инга Кална и Ирина Долженко — они так совпали тембрами, что зрители забывали дышать, а одна дама упала в обморок. Были у нас обмороки и в Домском соборе, на огромном Гала-концерте в честь 800-летия Риги — пели солисты оперы и хор мальчиков. Еще один обморок случился в Малом зале "Дзинтари" на вечере Шостаковича с Анатолием Сафиулиным - женщина в третьем ряду не выдержала накала чувств.

- Государство вас поддерживает в культурных устремлениях?

- У меня была пару проектов к столетию, которые пока не получили высшей поддержки, хотя я знаю, что многим они нравятся, но я не теряю надежды — программа празднования рассчитана до 2022 года. Думаю, мы свое веское слово в культуре Латвии уже сказали. Взять тот же цикл "Городу и миру", когда я собрала уехавших за рубеж латвийских музыкантов. Наша программа по работе с молодежью Avanti! вошла в очень короткий список государственно-значимых мероприятий.

- Политика влияет на вашу работу? Скажем, подписанты крымского письма поддержки Путину спокойно едут в Латвию?

- Так сколько лет тому письму! Множество артистов из того списка за это время в Латвии перебывало — те же Мацуев, Гергиев, Башмет… При этом дьякона Кураева не пустили (не на наше мероприятие) по очень странной формальной причине… Конечно, в глобальном масштабе, на государственных уровнях политика не может не влиять. Но мы независимое музыкальное агентство - у нас возможности выбора другие, нам диктовать никто не может. Меня не раз звали на госслужбу, но вопрос свободы для меня очень важен, хоть и дорого мне стоит.

Надо признать, что министерство культуры и другие госструктуры, что могут, то для нас делают. А первые десять лет министерство включало нашу активность в свои списки. Звонили и спрашивали: "Инна, а у вас был кто-то из Бельгии?" - "Да". - "А можно мы его упомянем в своих отчетах?" - "Да, ради бога". Раньше мы были включены в межправительственный договор Латвии и России, и министерство могло поддержать нас напрямую (например, помочь с арендой зала), а теперь не могут - того договора нет. Сейчас даже с визами не так просто. Когда их надо много, на хор или оркестр, я пишу запрос о поддержке в министерство. Если раньше автоматически все получали бесплатные визы по договору, то сейчас там вздыхают и говорят: ой, не знаем, получится ли на это раз. Но пока получается.

- Этого всегда хватает! Артисты — люди творческие, забывают все — ноты, костюмы, ботинки берут на одну ногу, разных цветов и размеров, рвут струны, болеют (лечим и пихаем на сцену), ну и с ними случаются бесконечные транспортные истории…

Например, после концерта Архиповой с православными певчими, мы пошли гулять по Риге с 16 хористами — я посадила их в ресторан, а сама побежала домой за билетами. У дверей обнаружила, что ключи оставила в другой сумке, а дома - никого. Сын - у друга, мама — в гостях. Дело было в домобильную эпоху. Помчалась на вокзал, упросила тетеньку в кассе сделать "левый" дубликат билетов — под мое честное слово. Пошли к поезду — проводник говорит: "Это "липа"!". Я подтверждаю: "Да!" - "А если контроль?" - "Тогда они запоют..." И он их пропустил. Поезд уже тронулся, и тут подлетел мой приятель с билетами — за это время он умудрился вызвонить и привезти домой мою маму. Мы зашвырнули им пачку прямо в окно уходящего вагона. Не хватало только, чтобы в ответ раздалось православное песнопение.

Еще случай — с московским ансамблем A'capella-ExpreSSS. На другой день после выступления они должны были улетать. Вымотанная длинным фестивалем, я легла спать и выключила телефон. Музыканты думали, что билеты были электронные, а они были "живыми" и остались на столе моего офиса. В итоге мои коллеги повезли их в аэропорт и пытались посадить без билетов, ведь через пять минут после вылета у них заканчивалась виза. Музыканты плохо себя вели, качали права — все, кто мог им помочь, отказали. Пришлось купить новые билеты на другой день, но их визы заканчивались сегодня - пришлось им спешно до полуночи пройти контроль (как золушкам, чтобы не превратиться в тыквы) и сутки сидеть в нейтральной зоне.

Был смешной случай с дирижером Геннадием Рождественским. После концерта мы провели дивный день в прогулке по городу с заходами в антиквариаты. По пути в аэропорт пропали в тотальную пробку. Прибегаем — регистрация закончилась. Я говорю девочке у компьютера: перед вами - Герой соцтруда, лауреат всех возможных премий, профессор всех университетов — откройте рейс! Она пошла навстречу. Ставим чемодан на весы — перевес 15 кг, за каждый надо доплатить по 20 евро. Я спрашиваю Рождественского, что там у вас? Рыба, не отдам! И тут я взмолилась перед девушкой: давайте, не будем портить впечатление таких людей от нашей страны!. И их пропустили. В тот раза жена Рождественского сказала мне: Инна, теперь я точно могу сказать — у вас большое будущее.

На 15-летие Фонда у нас играл римский оркестр Santa Cecilia – 80 человек с инструментами, который должен был в день концерта прилететь из Стокгольма. И вот они звонят: тут огромная пробка — не успеваем. А следующего рейса нет. Я звоню в AirBaltic и говорю: задержите рейс. И они задерживают на целый час, пока оркестр не сел в самолет.

Ну и самый кошмарный случай. Приехал молодежный оркестр Евросоюза, который должен был играть 5-ю симфонию Малера, а дирижировать им взялся сам Владимир Ашкенази. Накануне мне звонит коллега: Инна, а где в Риге можно сделать томографию? Я встревожилась: в чем дело? Оказалось, что ему звонил из Лондона агент Ашкенази и сказал, что дирижер неважно себя почувствовал, и врач рекомендовал сделать томографию. Я-то знаю, что томография — это, скорей всего, инсульт. Но знакомый заверил, что быть того не может, ведь Ашкенази за день до того дирижировал в Лондоне, а через неделю у него концерт в Амстердаме перед королевой Беатрикс.

У меня самой в то время мама попала в реанимацию. Я мечусь между ней и концертом в Юрмале. Моя коллега встречает Ашкенази со "скорой" у трапа. Его привозят в больницу им. Страдиня, делают томограмму — так и есть, микроинсульт. Оказалось, что он уже в Лондоне дирижировал одной рукой — вторая не шевелилась. И вот я уже мечусь между двумя палатами реанимации — маминой и Вовиной (так он сам предложил себя называть), а параллельно обзваниваю знакомых дирижеров: Вилюманис не в Латвии, Нельсон никогда не дирижировал Малером…

В итоге менеджмент оркестра сам нашел замену — в день концерта прилетел замечательный Андрей Борейко, которого сорвали прямо из отпуска. Когда я зашла на репетицию, он одной рукой дирижировал, другой ел сэндвич, ритмично запивая кофе… Концерт прошел успешно. Ашкенази потом перевезли в Швейцарию на лечение. Все обошлось - он до сих пор продуктивно дирижирует.

- Вам не приходилось отменять концерты, когда не могли собрать публику?

- Лишь раз. Тут я сама ошиблась — назначила на 25 мая концерт квартета Гварнери в Национальной Опере, когда уже было тепло, и все рванули на море. Вскоре мы поняли, что людей не соберем и заранее отменили концерт, оповестив публику по всем каналам. Я понимала, что кто-то из зрителей все равно может прийти — пошла их ждать к Опере. Но пришла лишь одна компания, которая охотно поменяла планы и пошла гулять.

Но был и другой случай в 2010 году. В феврале мы делали концерт малого оркестра La Scala в Опере. На день их отлета пришлась страшная метель — все аэропорты Италии закрылись. Ждали до последнего, но безуспешно. Андрейс Жагарс тут же нашел нам другую дату — мы по телефону оповестили всех, кто купил билеты через нашу сеть, и сообщили о переносе даты по радио. Перед концертом все наше бюро пришло к Опере и ждало зрителей, которые могли явиться. На улице было минус десять, бушевала метель, к закрытым дверям пришла всего одна группа - дамы в туфельках и длинных платьях приехали специально из Литвы… Это было очень печально.

- Сын задействован в вашем деле?

- А как же! Он у меня менеджер и руководитель проектов, изучал администрирование в нашем университете. На самом деле, сколько лет агентству, столько лет и он в нем. По музыкальной линии он не пошел, хотя у него роскошные данные и вкус в музыке. Лет в шесть я отдала его в музыкальную школу, поначалу нравилось, а когда надо было разбирать басовый ключ, играть двумя руками и, грубо говоря, пахать, он закрыл крышку фортепиано и сказал: все. Зато в работе Фонда — он моя опора.

Главным зрителем всех моих концертов была мама — я всегда искала ее глазами, особенно если сама играла. Мама страшно мною гордилась и смеялась: "Если раньше говорили "это Инночка, дочка Давыдовой", то теперь говорят, "это Раечка, мама Давыдовой"!"

- Сами вы как часто музицируете?

- Хотелось бы чаще, но что-то все же успеваю. Перед Новым годом был концерт в Париже с Ириной Долженко - на нем присутствовал внук Оффенбаха. В этом году буду делать к юбилею Римского-Корсакова программу романсов с молодыми артистами. На юбилейном Гала-концерте у меня будет два красивых русских романса с Ирой (Долженко) и два с Толей (Сафиулиным). Я верю в то, что пройдет финансово сложный период, и я смогу чаще садиться за рояль — ведь передо мной стоит батарея нот с пометками Германа Брауна. Нельзя их оставлять несыгранными.