Вадим Штепа. Как эхо российской пропаганды отзывается в ЕС  (438)

Авторы-составители доклада, финский политолог Катри Пюннениеми (Katri Pynnöniemi) и венгерский историк Андраш Раш (András Rácz) подробно описали нарратив российской пропаганды и его влияние на медиа европейских стран на примере восьми стран — Германии, Эстонии, Финляндии, Швеции, Венгрии, Польши, Чехии, Словакии.

Авторы доклада указывают на важное отличие нынешней российской пропаганды от ее предшественницы (и отчасти прародительницы) советской эпохи. Советская пропаганда была одномерна и догматична, она претендовала на выражение единой идеологической истины. Современная же российская пропаганда скорее похожа на калейдоскоп — она непрерывно жонглирует разными версиями реальности, дезориентируя зрителя.

Например, в катастрофе малайзийского Боинга российские телеканалы обвиняли то украинских зенитчиков, то украинских летчиков — причем делалось это одновременно и наперебой. В конечном итоге, истинная причина зрителю уже становилась неважной, но вывод оставался однозначным — в любом случае виновата Украина.

Можно предположить, что такая работа с информацией является одним из методов "активного противодействия информационно-пропагандистским и психологическим операциям", которые предписывалось крепить еще в Доктрине информационной безопасности РФ, принятой в 2000 году: "совершенствование приемов и способов стратегической и оперативной маскировки, разведки и радиоэлектронной борьбы, методов и средств активного противодействия информационно-пропагандистским и психологическим операциям вероятного противника".

Наиболее яркий пример оперативной маскировки — т.н. "зеленые человечки" в операции по аннексии Крыма, которые в тот момент представлялись "силами самообороны" и всячески отрицали свою принадлежность к российским ВС. Тем не менее, этот симулякр оказался эффективным, создав на некоторое время иллюзию, будто аннексия — это инициатива самих местных жителей.

Характерный пример идейно-психологического подавления противника — активное использование исторической военной лексики ("фашистская хунта", "каратели", "бандеровцы" и т.д.). Этот прием применялся также для того, чтобы дискредитировать украинский Майдан в глазах европейцев с их антифашистскими традициями. При этом, используя советскую антифашистскую лексику, российская пропаганда по своей агрессивности кардинально отличалась от советской. В эпоху брежневской "борьбы за мир" невозможно представить медийные угрозы превратить какую-либо страну в "радиоактивный пепел".

Также, с точки зрения идеологии, российская пропаганда преемствовала уже не столько коммунистический интернационализм, сколько типично фашистские лозунги "национального единства". Доктрина "русского мира", призванная воссоединить территории, населенные этническими русскими, фактически наследует национал-ирредентистским принципам политики Гитлера и Муссолини 1930-х годов.

Определенную преемственность с фашизмом можно также отметить в стремлении к территориальным переименованиям, ликвидирующем их "враждебную" национальную принадлежность. Известно, что нацисты переименовали оккупированную Чехию в "протекторат Богемия и Моравия". По схожей логике, весной 2014 года из российской имперской истории было вытащено название "Новороссия", которое сам Путинопределял так: "Напомню, пользуясь терминологией еще царских времен, это Новороссия: Харьков, Луганск, Донецк, Херсон, Николаев, Одесса не входили в состав Украины в царские времена, это все территории, которые были переданы в Украину в 20-е годы советским правительством".

Таким образом, проект "Новороссия" предусматривал полное отсечение Украины от морей (Черного и Азовского), прокладку российского "сухопутного коридора" в Крым и Приднестровье. Однако сопротивление украинского общества и армии не позволило провозгласить пророссийские "народные республики" нигде, кроме части территории Донецкой и Луганской областей. И в мае 2015 года боевики "Новороссии" объявили о "заморозке" этого проекта.

Тем не менее, в российской пропаганде эти деятели никогда не назывались "боевиками" или "сепаратистами". Им подбирались подчеркнуто позитивные определения — "ополченцы", "добровольцы", "сторонники федерализации". Последняя характеристика также весьма показательна. При том, что в самой России федеративное самоуправление регионов фактически отменено, Кремль использует доктрину федерализма как внешнеполитическое оружие. Федерализация применительно к современной Украине (наделение марионеточных "ДНР" и "ЛНР" государственным статусом) означала бы блокирование евроинтеграционных процессов в этой стране. Это еще один яркий пример стратегической маскировки, когда лозунги регионального самоуправления восточных регионов Украины служат лишь ширмой для имперских интересов Кремля.

В целом, как отмечают авторы исследования, российский нарратив характеризуется тотальной ценностной и этической инверсией — злоумышленник изображается жертвой, а жертва обвиняется в разжигании конфликта. Особенно остро этот контраст проявился в описании киевских событий 18-21 февраля 2014 г., в которых украинское общество видит трагическую гибель десятков безоружных демонстрантов ("небесная сотня"), а российская пропаганда изображает эти события как "насильственный государственный переворот", главной жертвой которого стал президент Янукович. И напротив –вооруженный захват государственных администраций в Донецке и Луганске в российской пропаганде выглядит как "мирный протест" местных жителей.

Также характерной чертой российского нарратива является интерпретация событий на Донбассе как "гражданской войны в Украине", сугубо внутриукраинского конфликта, к которому Россия совершенно непричастна. Несмотря на то, что эта стратегическая маскировка уже неоднократно опровергалась доказательствами участия российских военнослужащих и военной техники в боевых действиях, кремлевская пропаганда продолжает утверждать, что "Россия не является стороной конфликта".

Более того — утверждается, что этот конфликт был "развязан Западом", хотя в зоне боевых действий никогда не присутствовало ни одного регулярного военнослужащего из стран НАТО. Тем не менее, неотъемлемой частью российского пропагандистского нарратива является обвинение Запада в том, что он ведет "геополитическую войну против России", а Украина является лишь инструментом этой войны.

С имперской точки зрения, которая доминирует в нынешней российской пропаганде, Украина признается не суверенным и независимым государством, но частью "русского мира", "единым народом" и даже "младшим братом". Если же украинцы настаивают на своем праве проводить независимую от Кремля политику, их объявляют "врагами", "предателями", а их государство — "failed state".

По мнению авторов доклада, такими действиями Россия желает подать Западу сигнал о необходимости заключения нового "Ялтинского договора", который, как и в середине ХХ века, должен разделить мир на зоны влияния "великих держав".

За последние два года российская пропаганда искусно овладела методом фрейминга — настойчивого подчеркивания и выделения отдельных элементов информационной картины мира, что оказывает деформирующее воздействие на сознание потребителей медийной продукции. Одним из ведущих фреймов стала Украина, которая в российских новостях заняла даже большее место, чем события в собственной стране. И главным результатом такой медиа-политики стала небывалая прежде враждебность россиян к некогда "братскому народу".

Но почему российские нарративы вдруг оказались влиятельными не только в самой России, но и во многих европейских странах, чьи медиа стали ретранслировать российский пропагандистский "туман"? Этот вопрос рассматривается на примере нескольких европейских стран.

Хотя ведущие немецкие СМИ отреагировали на российскую политику в отношении Украины довольно критично, авторы доклада указывают, что в оценке настроений германского общества нельзя игнорировать историческую симпатию к России, особенно характерную для населения бывшей ГДР. Политическая, экономическая и культурная привязанность этого региона к СССР, продолжавшаяся около полувека, до сих пор играет свою роль в опросах общественного мнения, которые, например, в Дрездене показывают более позитивное отношение к России, чем в Гамбурге.

Особенно чувствительна для Германии тема фашизма. Поэтому когда российская пропаганда стала называть активистов Майдана "фашистами", многие немцы автоматически восприняли эту негативную оценку. Также довольно показательно, что в Германии мало кто осмеливался провести историческую параллель аннексии Крыма с гитлеровским аншлюсом Судет и Австрии. Немцы нашли более позитивную аналогию — эту аннексию сравнивали с воссоединением Германии в 1990 году.

Эта аналогия настойчиво внедрялась посредством российских пропагандистских каналов, вещающих на немецком языке (Russland Heute (немецкий филиал Russia Today),Sputnik.de и т.д.). И зачастую даже центральная немецкая пресса некритично использовала их нарративы в качестве "первоисточника" по событиям в Крыму и на востоке Украины.

Однако важнейшим фактором, который обеспечивает лояльность Германии к российской политике, является высокий уровень их экономических связей. Германия — основной экономический партнер России в Европе, и немецкие бизнесмены опасаются утратить выгодные контракты — точно так же, как и в 1970-1980 гг., когда они сотрудничали с СССР, закрывая глаза на его тоталитарную политику. Сегодня активным сторонником продолжения этой линии выступает влиятельная группа бывшего канцлера Герхарда Шредера, который возглавляет комитет акционеров компании Nord Stream AG и настойчиво лоббирует проект нового российского газопровода "Северный Поток-2".

Эстония выразила свою официальную позицию по отношению к российской политике еще 5 марта 2014 года, когда Рийгикогу (парламент) принял резолюцию "в поддержку суверенитета и территориальной целостности Украины". В этой резолюции эстонский парламент "осуждает деятельность Российской Федерации по борьбе с Украиной, оккупацию Крыма и попытки России разделить украинское общество".

Тем не менее, медийный ландшафт Эстонии словно бы состоит из двух сфер, которые редко пересекаются — эстоноязычной и русскоязычной. Эстоноязычные СМИ весьма критичны к российской политике, тогда как многие (хоть и далеко не все) русскоязычные медиа склонны ее поддерживать. Кроме того, среди русскоязычных СМИ довольно много тех, которые юридически принадлежат собственникам из РФ (Комсомольская правда в Северной Европе и т.д.) и напрямую транслируют кремлевскую версию событий. Основным источником новостей для русскоязычного населения Эстонии продолжает оставаться российское ТВ, которое формирует антиевропейское мировоззрение.

В 2015 году в Эстонии открылся государственный русскоязычный телеканал ETV+, который был призван стать информационной альтернативой для русского населения. Однако пока он не вполне справляется с этой функцией — редакторы канала сделали основную ставку на развлекательные программы, поэтому политически заинтересованные русскоязычные зрители продолжают получать информацию (и сопутствующую ей пропаганду) из российских телеканалов.

Финляндия также официально осудила "военные меры в Крыму" и поддержала политику санкций ЕС против России. Но все же финские медиа в целом воздерживаются от резкой критики в адрес России — в этом сказывается многолетнее наследие "финляндизации", когда страна предпочитала сотрудничество с соседним СССР интеграции в западные структуры ("Общий рынок", НАТО и т.д.)

Однако сегодня многое меняется. Интересно отметить, что российские пропагандистские нарративы в ведущих финских медиа (YLE, Helsingin Sanomat и др.) зачастую передаются в кавычках — "Киевская хунта", "Донецкая народная республика" и т.д. С одной стороны, финские журналисты стремятся показать российскую точку зрения, с другой — демонстрируют собственную дистанцию от нее.

События на Украине привели к небывалому ранее оживлению дискуссий о геополитических перспективах Финляндии. Хотя финские политики заявляют, что прямой угрозы со стороны России нет, они признают, что глобальная ситуация изменилась. Если еще всего три года назад — до аннексии Крыма и войны на Донбассе — тема вступления Финляндии в НАТО была довольно маргинальной, то сегодня она активно обсуждается в крупнейших финских медиа. Таким образом, сама российская политика последних лет заставляет Финляндию пересматривать принципы "финляндизации", с которыми эта страна ассоциировалась во второй половине ХХ века.

Шведские медиа традиционно более свободны в высказываниях, чем финские, однако в целом все же стараются придерживаться многовековой традиции шведского нейтралитета.

Это можно проследить по публикациям крупнейшей газеты Швеции – Dagens Nyheter. В оценке российской агрессии против Украины она, как правило, следует общепринятой на Западе точке зрения о необходимости уважать международное право и признанные границы между государствами. Но при этом также активно цитирует и российские медиа (Russia Today, ТАСС, РИА Новости и т.д.), в сообщениях которых информация практически неотличима от пропагандистских нарративов.

Также весьма показательно, что в описании ситуации газета гораздо чаще ссылается на российские источники, чем на украинские. Вероятно, это наследие советского времени — в восприятии шведских журналистов сообщения московских СМИ до сих пор считаются "центральными", а киевских — "периферийными".

Несмотря на то, что Венгрия граничит с Украиной, уровень их отношений значительно ниже, чем венгерско-российских. Второе правительство Виктора Орбана, пришедшее к власти в 2010 году, объявило отношения с Россией одним из ключевых приоритетов. Это привело к доминированию пророссийских позиций в венгерских медиа.

Уникальность Венгрии состоит в том, что это единственная страна ЕС, в которой пресса, по оценке Freedom House, является лишь "частично свободной". Независимые газеты и интернет-порталы не запрещены, но по своему влиянию и возможностям значительно уступают государственному информационному агентству MTI. Это агентство активно цитирует российские источники, транслируя таким образом пропагандистские нарративы.

Состояние венгерских СМИ во многом напоминает российское — формально они считаются свободными, но в реальности критика в адрес власти не приветствуется и даже преследуется, хотя и не такими жесткими методами, как в России.

Крупнейшие польские издания (Gazeta Wyborcza, Gazeta Polska, Rzeczpospolita и т.д.) при их некотором идейном различии объединяет критическое отношение к российской неоимперской политике.

Тем не менее, сегодня в Польше, учитывая "правый" тренд ее новой власти, все более популярными становятся националистические издания. В качестве примера авторы доклада приводят информационный портал Kresy.pl, который выражает настроения потомков польских переселенцев из регионов, которые по итогам Второй мировой войны отошли к СССР. Существенная часть этих территорий (Львов, Волынь, Тернополь и др.) вошла в состав Украины, что и поныне предопределяет сдержанно-негативное отношение издания к этой стране.

И это парадоксальным образом отражается в оценке российско-украинского конфликта. В нем Kresy.pl занял отчетливо пророссийские и антиукраинские позиции. Сайт освещает этот конфликт, активно цитируя российские источники (ТАСС, Вести, РИА Новости) и транслируя характерно российские нарративы: "воссоединение Крыма с Россией", "геноцид в Восточной Украине", "украинские фашисты" и т.д. Конечно, в польском информационном пространстве эта прямая трансляция российской пропаганды скорее выглядит исключением, но оно все же весьма показательно, поскольку проводится теми, кто считает себя польскими патриотами и националистами.

Большинство чешских медиа также довольно критично отнеслись к российским действиям на Украине. В Чехии традиция свободных и независимых от государства СМИ прочно установилась еще со времен Вацлава Гавела. Поэтому пророссийские симпатии нынешнего президента Милоша Земана не оказывают на них сколь-нибудь заметного влияния. Кроме того, Чехия является не президентской, а парламентской республикой.

Тем не менее, по подсчетам портала Echo24.cz, с 2013 года, т.е. с начала киевского Майдана, в Чехии возникло 42 информационных сайта, которые активно транслируют российские пропагандистские нарративы. Хотя они не достигают топовой популярности, сам размах этой деятельности впечатляет наблюдателей. Некоторые оценивают его как "новую оккупацию Праги", только на этот раз сетевую.

В Восточной Европе Словакия оказалась одной из тех стран, которые экономически наиболее связаны с Россией. На территории ЕС она является "точкой входа" крупнейших нефте- и газопроводов, и ее экономика в настоящее время жизненно зависит от этого транзита.

Такое положение дел предопределяет и соответствующее политическое мышление. Хотя официальная Братислава придерживается евроатлантической ориентации, в стране весьма распространены евроскептические и антиНАТОвские настроения. Они находят свое отражение в медиа — так, один из популярных словацких журналов Zem a Vek (Земля и Эпоха) прямо позиционирует себя как "пророссийский" и охотно предоставляет свои страницы для кремлевской пропаганды.

В современной Словакии до сих пор популярна идеология панславизма, возникшая в этой стране в XIX веке усилиями местных творческих и общественных деятелей (Ян Коллар, Людевит Штур и др.) Однако, как ни странно, независимая славянская Украина воспринимается сторонниками этой идеологии весьма сдержанно. Дело в том, что панславизм появился в эпоху Российской империи и во многом ориентировался на нее. И его современные сторонники воспроизводят те же имперские стереотипы.

При всей глубине анализа российских пропагандистских нарративов и многообразной картине их проявления в разных странах, авторы доклада, на мой взгляд, не уделили достаточного внимания двум фундаментальным вопросам. Хотя именно ответы на них помогли бы рассеять "туман фальши", который ныне плывет из Кремля на Европу…

Первый и, пожалуй, главный вопрос — о причинах возрождения этой пропаганды в современной России. Почему эта вроде бы постсоветская страна через 25 лет после падения СССР вдруг решила взять глобальный реванш за проигранную Советским Союзом холодную войну?

В качестве попытки ответа позволю себе предположить, что власти постсоветской России, начиная еще с ельцинского периода, просто испугались полноценной европеизации своей страны, возможности для которой открылись в 1990-е годы. Потому что это означало бы реальную федерализацию России и окончательное преодоление ее имперской традиции. Но это грозило им потерей собственных властных полномочий. И поэтому они предпочли реставрацию империи, что повлекло за собой неизбежный конфликт с современной Европой.

А второй вопрос — откуда у многих европейских СМИ вдруг взялось такое доверие к российской пропаганде? Хотя к советской в свое время они относились гораздо жестче и критичнее. Но этот вопрос оставим самим европейских медийщикам.

Оригинал опубликован на сайте Спектр.