От забора до забора я – Ангела Меркель! Виктория Токарева о постсоветском человеке и главных бабуинах  (26)

Первое интервью с Викторией Токаревой мне посчастливилось сделать 20 лет назад. От той первой трехчасовой беседы на кухне писательницы за борщом под коньяк сохранилось лишь восторженное воспоминание и тихий шелест бракованной магнитофонной ленты. При второй попытке почти через год на фестивале "Кинотавр" в Сочи я потерпела второе фиаско — перепутав кассеты, сверху на драгоценную пленку с новым интервью Токаревой записала откровения одной популярной тогда актрисы.

Другой бы писатель покрутил пальцем у виска и направил меня куда подальше из профессии, но на следующем "Кинотавре" Виктория Самойловна, выслушав мою горемычную историю, лишь расхохоталась и призналась: мистика в ее жизни — явление если не рядовое, то вполне привычное. Случалось даже на рейс опаздывать из-за того, что волосы не складывались в прическу, а пропущенный самолет падал… Ну и вообще, хоть Токарева так до сих пор для себя не решила, есть жизнь после жизни или "просто выключается штепсель из розетки", против счастливой троицы она не возражала… Все случилось.

И вот — 20 лет спустя. Режиссер Алла Сигалова ставит в Рижском русском театре спектакль по пьесе Токаревой. Премьера — 22 октября. А 26 октября журнал "Лилит" организует творческий вечер Виктории Токаревой в Доме Москвы. Набираю заветный номер — он не менялся. Из трубки — знакомый голос. Похоже, на том фронте — без перемен. Если первое интервью сопровождалось поклейкой обоев и выбором дивана для только что построенного писательницей дома семьи дочери (руководство проектами велось по телефону), то на этот раз Виктория Самойловна… рыла траншеи. Точнее, руководила строительной бригадой по прокладке труб и кабелей к новому газовому котлу. Периодически в наш разговор врывался треск вертолетных лопастей и грохот неведомых ротационных машин.

"Это я в действии!" — отрапортовала писательница. И задала темп: "Слушай, Кристин, давай по-быстрому — утром у меня время дорогое".

- Сбылась! Только я ничего никому не сдаю. Зарабатываю своим честным и красивым трудом — и езжу. И в Гонолулу не была. Я туда и не хотела — просто слово симпатичным показалось, вот и приплела. Я ж еще та врушка!

- А в Латвии бывали?

- Конечно! У Союза писателей в Дзинтари был Дом творчества — я ездила туда практически каждый год.

- И что вы там написали?

- Ничего. У вас так хорошо отдыхается, что жалко было тратить время на работу. Потом, когда Советского союза не стало, я у вас больше не была, но скоро собираюсь приехать на рижскую премьеру своего спектакля.

- Спектакль "Любить" по вашей пьесе "Ну и пусть" анонсирован, как "История первой и последней любви"… Можете рассказать о своих — первой и последней.

- Только не о последней! Любовь — это такое дело, что продолжается всю жизнь. А про первую… сейчас подумаю… ох, вспомнила! Это был мальчик из Военно-медицинской академии Ленинграда. Мне было 15 лет, а ему 20… Было бы любопытно его найти. Впрочем, не стоит. Я помню его имя и фамилию, но то ведь был 20-й век, а у нас уже 21-й — значит, либо его уже и нет, либо он глубокий старик и вряд ли сохранил свое очарование.

- Сюжет пьесы закручен на том, что одна девушка слушается аргументов разума, а другая — аргументов сердца. Вы к чему чаще прислушиваетесь — к мыслям или к чувствам?

- Я объединяю. Только разум — это скучно. Только сердце — глупо.

- В вашем браке все объединилось?

- Ничего у меня не объединилось. Это была очень драматическая история. Мне тогда было 18 лет, за мной ухаживал студент Медицинского института. Но мама моего возлюбленного не разрешила ему на мне жениться, заявив, что я слишком хорошенькая и затаскаю ее сына по комиссионным магазинам. Помню я даже пыталась травиться с горя. Но тут появился Токарев. И я тут же позабыла обо всем.

Потом, конечно, безумная любовь прошла. Но брак простоял всю жизнь. И стоит до сих пор. Я придерживаюсь мнения, что нет никакого смысла выходить замуж бесконечное число раз -- в результате ничего не изменится. Каждый следующий ваpиант будет слепком с предыдущего: чуть хуже, чуть лучше… К тому же прекрасному предела нет: мужчина полюбил женщину, а потом увидел лучше, а чеpез какое-то время она ему надоела, он нашел еще лучше…

- Если честно, вас вообще трудно представить "за мужем" — вы настолько автономная и самодостаточная единица! Кажется, что и коня на скаку, и в горящую избу… Какую роль в вашей жизни играют мужчины?

- Все они — герои моих рассказов. А рассказы — герои моих денег. Так что всех своих мужчин я конвертировала в твердую валюту.

- А когда они, наконец, ложились в ваш рассказ — интерес к ним пропадал?

- Ой, они переставали быть интересными уже до этого.

- Зачем же тогда продолжали отношения?

- Влюблена была. Слушала аргументы сердца!

- А ваш счастливый крепкий брак этим аргументам не мешал?

- Ну как счастливый крепкий брак может чему-нибудь мешать!? Это же совсем разные вещи. Семья — это стабильность и работа, а роман — это как букет цветов в вазе — стоит, благоухает, украшает жизнь, а потом вдруг быстро вянет, вода начинает вонять — надо срочно его выкидывать и воду выливать.

- Если пролистнуть ваши романы и вспомнить их документальных героев (Данелия, Михалков, Войнович…) — невозможно представить их увядшими букетами — они прекрасны!

- Ну-у-у… половина ведь поумирала уже? Да и прекрасны, как правило, воспоминания, а не реальная жизнь.

- В ваших книгах хэппи-эндов чаще не случается, почему? Не верите в них?

- В принципе закон построения сюжета прост: если внутри рассказа все жизнеутверждающе, то счастливого конца, как правило, не должно быть, и наоборот, если все плохо, то венец — хэппи. Здесь можно провести параллель со свекольным салатом: сама по себе свекла — довольно пресный овощ, поэтому ее хорошо сдабривать чесноком и майонезом. Только в этом случае получится хорошее блюдо.

К примеру, есть замечательный фильм "Почтальон звонит дважды" — там никакого хэппи-энда нет, но это правильно, потому что там надо было отвечать за свое преступление. Впрочем, как раз последнее время я как раз полюбила хэппи-энды. Наверное, недаром американцы их предпочитают.

- Это вы на контрасте с окружающей жизнью?

- А мне нравится окружающая жизнь. Дети-внуки выросли, мне ничего не надо делать — живи и радуйся!

- Марья Владимировна Миронова говорила: "Человеку удается или первая половина жизни, или вторая. У меня в первой половине был муж, сын, сцена, а во второй нет ничего…" Вам какая удалась?

- Мне — и первая, и вторая, но обе процентов на 50. В сумме получилось сто — я растянула удовольствие. Вообще, все зависит от того, какие задачи перед собой ставить. Я с 15 лет хотела стать известной русской писательницей, выйти замуж и родить дочку. И всего этого достигла. И счастлива. Поэтому моя жизнь не делится на половины.

- Насколько, за время вашей профессиональной деятельности, изменилась природа человеческая?

- Да она со времен Адама и Евы не менялась!

- Но ведь трудно не заметить, что всюду возрождается матриархат: женщины все крепче и независимее, а мужчины — все робче и ранимее… Сами посудите, кто рулит миром — Хиллари Клинтон, Ангела Меркель, новый премьер Британии Тереза Мэй, в Латвии тоже были женщины президент, премьер, спикер…

- Да так всегда было. В каждом человеке есть примесь другого пола. В Хиллари очевиден большой процент мужика — ей нравится властвовать, рулить, решать. Такой главный бабуин, главная обезьяна в своей стране! А к примеру, Мэрилин Монро силовых методов совершенно не требовалось — она имела другую власть, женскую. Да и мужчины есть разные. Не стоит обобщать.

- И все же, вам не кажется, что бабуинов-женщин стало больше?

- Нет. Сегодня Хиллари, Меркель — вчера Маргарет Тэтчер. Им нравится все это, они в этой тусовке — как рыбы в воде. А другая женщина нарожает шесть детей и пляшет вокруг них всю оставшуюся жизнь — ей это надо, она в этом счастлива. Ну и хорошо.

(Тут Токарева извиняется и вступает в переговоры со строителем: "Так, нужно восемь метров кабеля — хорошо. Когда завтра придешь, дорогой? Хорошо, приходи, солнце, буду ждать". )

…Видишь, во мне тоже частица Ангелы Меркель проросла. Только она не распространяется дальше моего забора. От забора до забора я — Ангела Меркель.

- Если бы все были Ангелами Меркель в таком созидательном ключе. Так нет же, политика лезет во все щели — лучшие друзья ссорятся по принципу отношения к бомбардировке Сирии или крымнаш-крымненаш…

- Это характеры такие — социальные. Для таких людей общественная жизнь очень важна. Они активно живут, всем интересуются. Например, у меня был такой друг и мастер Владимир Николаевич Войнович — он написал книгу "Малиновый пеликан", в которой прочищает мозги и очень серьезно объясняет людям все наши политические просчеты. Ему уже 84 года, а ему все это важно и интересно.

- А вам?

- Я туда не лезу — считаю, что ничего не могу изменить. А он может. И будет все время думать об этом и кричать во всю ивановскую. По-моему, такие люди просто необходимы. Если бы все были пассивны и равнодушны, то это было бы плохо для общества.

- Активность — это хорошо, но у многих она выражается в потоке ненависти друг к другу?

- Думаю, все имеет физиологический характер. Вот у некоторых людей бывает метеоризм, когда отходят газы, а все эти атаки ненависти — духовные газы. Накопили люди зловония — и выстреливают время от времени, иначе разорвет.

- А раньше куда все это уходило? В анонимные доносы?

- Думаю, да.

- В недавнем интервью писатель Владимир Сорокин признался, что постсоветский человек ему нравится даже меньше советского. Первый умудрялся проявлять свободомыслие в условиях тотальной несвободы, второй в условиях свободы умудряется вести себя несвободно…

- Я с этой мыслью согласна на 100 процентов. Советский человек все же имел некие духовно-нравственные ценности, а сейчас всюду царит одна ценность — прибыль. Оказалось, что очень многое можно купить, даже здоровье и счастье. Деньги обрели весьма сомнительный смысл. Обретая их, люди обедняют свой кругозор.

- А в вашей жизни деньги какое значение имеют?

- Я не могу жить без работы - мне скучно! Но работаю ровно столько, сколько мне нравится, не заставляю себя писать ради лишних денег. Как выяснилось, пишу я хорошо, мои книги в магазинах на первых местах по полгода стоят, издатели во мне заинтересованы, значит, подождут. Ну и прекрасно!

- Как у вас сейчас складываются отношения с киношниками — сценарии заказывают?

- Я продаю права на экранизации своих книг — кто-то по ним пишет сценарии, кто-то снимает. Я за этим даже не слежу и не смотрю, что получилось. Уверена, что они меня неправильно экранизируют. Меня надо воспринимать вглубь, а они идут за сюжетом, а сюжеты у меня бедные. У меня главное — интонация, но ее передать в кино очень сложно.

Мне нравятся только те старые шлягеры по моим сценариям — "Джентльмены удачи", "Мимино", "Совсем пропащий", но там был режиссер суперэкстра класса. Когда интересен режиссер — интересен и результат.

- А что сейчас такое режиссеры перевелись?

- Думаю, нет. Но ко мне они равнодушны. Молодежь мое творчество, наверное, не интересует — я для них ретро.

- Кстати, видели ремейк "Джентльменов удачи" с Сергеем Безруковым в главной роли? Диалоги к нему писал Слава Сэ — наш замечательный рижский автор.

- Теперь точно смотреть не буду! В моем фильме "Джентльмены удачи" самыми интересными были диалоги. И лучше бы их оставили, как есть. Впрочем, новый фильм мой продукт не отменяет, поэтому я даже не расстроилась. Тем более что никогда еще ремейк не был лучше оригинала.

- А к вам никогда не обращались, чтобы вы помогли сделать ремейк или сиквел на вашу же картину?

- Обращались! Однажды мне позвонили из Украины и предложили написать вторую серию "Джентльменов удачи". Я им говорю: не надо этого делать. А они: миллион долларов дадим. Я им: ну тогда буду Данелии звонить. Позвонила — он тут же ответил: врут, проверь их! А как их проверишь? Но потом мы подумали и поняли, что вторую серию написать невозможно — сюжет исчерпан в первой серии. Там замысел в том, что директор детсада перевоспитывает жуликов трудом и образованием — они перевоспитались, закатали в ковер поддельного доцента — сдали в милицию. Сюжет закончен.

- "Мимино" не предлагали переписать или дописать?

- Уже предложили и купили. Будет продолжение.

- Ваш внук, Петр Тодоровский-младший, сейчас снимает свой первый фильм — он никогда не изъявлял желания снять что-то "по бабушке"?

- По-моему, ему этого даже в голову не приходит. Для него бабушка — это и есть бабушка. И все. Как бабушку, он меня очень ценит, обожает просто. А я рада всему, чему рад он. Хотя, если бы он стал космонавтом, мне бы это меньше понравилось. Все же космическая техника — дело ненадежное и опасное, лучше режиссером. Он очень образованный и хорошо воспитанный парень, знает английский, как русский, может даже на нем думать. Он самый настоящий интеллектуал. При этом внешность у него очень мужская — не ботаник совершенно. Подобного ему молодого человека я даже не знаю!

- Этот интеллектуальный прекрасный человек хоть раз читал Викторию Токареву?

- Даже не знаю — никогда не спрашивала. И сама боюсь читать, что он пишет. Ведь если не понравится (а мне мало что нравится) и я ему скажу (а я человек прямой), это станет водоразделом между нами — отношения закончатся. Лучше к этой зыбкой грани не приближаться.

- С дочкой у вас такие же трепетные отношения?

- Она мне ужасно нравится! Такая скромная, такая настоящая и такая красавица, что я даже не пойму, как это у меня такая сверкающая красота получилась. Она работает редактором на киностудии — и она прекрасный редактор, ее все студии переманивают. В общем, я ею восхищена и готова служить ей до конца жизни.

- Тогда уж откройте карты, чем ваша внучка занимается?

- А чем занимаются девушки в 21 год? Смотрятся в зеркало. И она себе очень нравится. Она закончила в этом году университет — идет в киношколу учиться на кинопродюсера, хочет быть как ее бабушка Мира Григорьевна (вдова режиссера Петра Тодоровского, — прим. Ред.). Они и характерами похожи.

- Наверное, так оно и есть. Не хотят читать. Они и раньше не очень хотели, но тогда больше делать было нечего — ни клубов веселых, ни интернета не было, вот и приходилось им, бедненьким, читать. А сейчас возможностей — море. Но я не понимаю людей, которые не читают — они себя обедняют.

- Ваши внуки читают?

- Ко мне тут внучка пришла, вся такая несчастная, говорит: "Папа заставил меня "Анну Каренину" читать — обещал подарить смартфон, а это так скучно". Я ей предложила пересказать своими словами, но она отказалась: папа будет вопросы задавать и все поймет, придется прочитать… Через какое-то время она мне снова позвонила: "Теперь Флобера читаю "Мадам Бовари" — лучше б я Токареву почитала!"

Лично я вхожу в эти семь из семи процентов. Считаю, что хорошие книги — это счастье. Сейчас увлеклась Эдуардом Лимоновым — читаю его американский дневник. Это большой писатель! У него в каждом предложении по матерному слову, но ему это подходит — его герой так разговаривает, по-другому не умеет. И в этом тоже есть большой процент таланта.

- Что еще у вас на прикроватной тумбочке?

- Еще Петрушевская — обожаю ее. Чехова время от времени читаю всю жизнь — он мне никогда не надоедает.

- Как вам книги Нобелевского лауреата Светланы Алексиевич, которую многие ваши соотечественники обвиняют в том, что она очерняет российскую историю?

- А мне она нравится. Хорошая честная литература. Она честно, как никто, отразила очень важные моменты нашей жизни. Написала то, чему была свидетелем, и то, со свидетелями чего она общалась. История — она сама себя очерняет, а писатель лишь отражает жизнь, как она есть. Я очень рада за Светлану — вот уж она, наверное, и думать о премии не думала.

- На ваш взгляд, какой будет литература будущего — ее роль, форма, смысл…

- Роль у литературы всегда одна и та же — осмыслять жизнь вокруг себя. Другой она быть не может. Форма может меняться — компьютерная книга, аудиокнига… Бумажная, увы, может уйти. Очень жалко! На мой взгляд, нет ничего лучше шелеста бумаги при перелистывании.

- Вы сами пользуетесь компьютером?

- Нет, у меня есть мой помощник, он же секретарь и агент — очень талантливый человек. Когда я заканчиваю работу, приходит и набирает мне на компьютере.

- А пишете вы как?

- У меня есть очень хорошая ручка. Даже две. Я их купила в Италии. Они с золотым пером, дорогие — по 250 евро каждая. В них с помощью насоса набираются чернила — обожаю писать пером по бумаге.

- Просто Пушкин!

- Ну, у Пушкина было гусиное перо, а у меня — золотое.

- Сегодня многие российские писатели уехали жить за рубеж и пишут оттуда. Говорят, что неуютно чувствуют себя в современной России.

- Это кто?

- Сорокин — в Берлине, Акунин — в Лондоне…

- Акунин, как человек, мне невероятно симпатичен — его поведение, внешность, образ мысли. Но читать его не могу — неинтересно. Он называет свою литературу бизнесом, говорит, что делает бизнес-план. Несмотря на то что он явно кокетничает, похоже, так оно и есть. Моя сильная сторона — интуиция, я интуитивна. А его сильная сторона — информация, которой он оперирует с высоким умом, как ученый. Это очень интересно, но не мое. Впрочем, и Достоевский — не мой писатель. У меня другой ряд — люблю Искандера, Володина, Войновича, Довлатова обожаю… Моя главная страсть — писатели с юмором. А высоколобых не понимаю.

- Дина Рубина — с юмором, но и она уехала в Израиль…

- Она уехала из-за антисемитизма. Ее сыну на спину прикрепили булавкой записку "Я еврей!" Все его друзья ходили и хохотали над ним, а он не понимал почему. Когда Дина об этом узнала, то сразу пошла в посольство и подала документы на отъезд. Я бы на ее месте сделала то же самое, но я с антисемитизмом в своей жизни никогда не сталкивалась. Мой отец-еврей умер в 36 лет — очень рано, нас с сестрой воспитывала мама-украинка. Никому в голову не могло прийти, что я замешана в эту историю.

- И все же, вы могли бы уехать и писать за рубежом?

- Нет. Я за границей не могу работать. Получается какой-то подстрочник, а не книга. Мой стул должен стоять на таком месте и в такой комнате, где у меня и стен будут одинаковые силовые линии… В другом месте просто не включается воображение. К тому же я не могу себе представить, что я живу за границей и разговариваю по-ихнему на уровне "бабка-да-яйки". Все же самая сильная сторона моей личности — русский язык. Я хорошо умею говорить. Как начну, так корабли могут развернуться в другую сторону. А без языка я потеряю 80% своей индивидуальности и превращусь в обычную тетку. А зачем мне быть теткой, если тут я могу быть Викторией Токаревой?

- В России поэт всегда был больше, чем поэт, а писатель — больше, чем писатель… А сейчас насколько велика роль писателя?

- Я когда прихожу на базар, то всегда закупаю помногу, чтобы десять раз не ходить, а люди в очереди терпеливо ждут, пока я все выберу, сложу, заплачу — не сердятся. Говорят, что вы, что вы, мы подождем… Значит, уважают?

- А в общественной жизни? Скажем, в советское время слово Сергея Михалкова имело вес, к нему прислушивались политики…

- Это зависит от породы человека. Сергей Владимирович был очень талантливым поэтом и ему очень нравилась власть — он тоже из породы главных бабуинов. И его сын Никита из тех, талантливый и властолюбивый, а вот Андрон — тот другой, он из высоколобых. Думаю, власти к таким "бабуинам" и сегодня прислушиваются. Все же Путин — он не из тех угрюмых старцев нашего прошлого, а относительно молодой человек, открытый для общения, ему нравится Розенбаум, Жванецкий… Правда, не знаю, успевает ли он к чему-то прислушаться — он всегда так занят. Не понимаю, когда он спит!

- Он вам симпатичен?

- Когда он сам говорит, не по бумажке, у него всегда выстроенные умные тексты. Для меня очень важно, как человек звучит, а он звучит хорошо.

- Вы его светлый образ уже в какое-нибудь свое произведение внесли?

- Никогда! Зачем это мне надо?! Понимаете, многим моим знакомым и друзьям кажется, что мы пятимся куда-то в прошлое, но мне так не кажется — лично я, точно никуда не пячусь, но черт его знает, как оно на самом деле… Поэтому лучше не буду ни хвалить его, ни ругать, ни засовывать в свои книги — помолчу на эту тему. Пожелаю ему здоровья и долголетия, как любому умному человеку.

- Телеграммы на ваш день рождения Путин до сих пор присылает?

- Да. Но боюсь, что пишет он их не сам. И бумага у этих телеграмм всегда жуткая, позорная, еще чуть-чуть — и туалетная. Я, когда показала эту телеграмму своему издателю в Швейцарии, он долго вертел ее в руках и не верил, что могут быть такие правительственные телеграммы.

- Может вам встречную телеграмму ему направить?

- Какую? Я могу только написать ему: "Владимир Владимирович, поменяйте бумагу…"