"Кто хочет любить небритого сантехника сложной национальности?" Журналист Катерина Гордеева про добро и лёд  (17)

У Катерины Гордеевой — четверо детей (младшая Лиза родилась уже в Латвии), шесть связанных с ней благотворительных фондов и с десяток добрых дел под контролем. Сама она с семьей три года (как раз 21 декабря — ровно три) живет в Риге, дела — в России. Вместе с актрисой Чулпан Хаматовой Катерина написала кросс-граничную книгу "Время колоть лед": перемещаясь между Россией и Латвией подруги вспоминали и записывали истории, ощущения, мысли. О полном снежных заносов и ледяных ухабов пути, который прошла их страна, и дороге жизни, которую между опасных поворотов и острых сосулек прокладывают они. На днях книгу презентовали книжном кафе Polaris, а незадолго до этого мы договорились с Катей о встрече.

В четыре вечера в Риге уже темно. В баре Capuccino уютно мерцает рождественская гирлянда. За соседними столиками здоровые мужики с пузатыми бокалами коньяка в руках громко хохочут над сальным анекдотом про тающую Снегурочку. В дверях возникает слегка взлохмаченная и ненакрашенная Катя в пуховике поверх домашних трико и растянутого свитера.

Обещанную книгу "Время колоть лед" она забыла в машине. И вообще, у нее всего 40 минут, потому что одних детей надо забрать с курсов английского, других отвести в парикмахерскую, мужа с няней — отпустить в театр. Потом сделать со старшими уроки, младшим почитать сказки, всех уложить, созвониться с Чулпан после спектакля, и, когда все стихнет, засесть за сценарий нового фильма… Хорошо еще, что Рига — маленькая, а ночь впереди — длинная.

- Подозреваю, что лед в названии вашей с Чулпан книги — не просто замерзшая вода. По-твоему, откуда в нас, таких душевных, взялся лед? Что нас так приморозило?

- Да у нас только зима — девять месяцев. На самом деле, лед в нашей книге — это просто реальность. Все начинается с того, что Чулпан работает дворником — колет лед — и рассчитывает, что если она будет полтора года его колоть, то ей дадут комнату в районе Большого театра. В финале книги мы с Чулпан сидим на кухне и говорим, что столько всего было сделано, но все равно непонятно куда дальше идти. И ты чувствуешь, что лед к тебе подбирается, сковывает, а места для маневра почти не остается. Во время этого предутреннего разговора слышно, как за окном невидимые нам дворники идут друг другу навстречу, ломами прокладывая путь во льду. А утром по черной свободной земле пойдут люди… Если же подумать, насчет того, о чем ты спросила… у меня в душе льда нет. А у тебя?

- Иногда намораживаю специально, чтобы так больно не было. Анестезия своего рода от злых людей и плохих затей.

- Надо топить!

- В том и вопрос, что оптимальнее — топить, колоть или делать лунки?

- Душевный лед — это депрессия. Ее нужно лечить. На то есть врачи, лекарства и добрые люди. К слову, на мой взгляд, журналистика будущего должна состоять из исследования разных психологических, особенно пограничных, состояний человека и способов их отладки — это очень важная тема.

- Думаешь, люди хотят в этом разбираться?

- Конечно, никто не хочет страдать с утра до вечера.

- На твоем профиле фейсбука я обнаружила, что ты "топишь лед" примерно в шести российских благотворительных организациях. Как ты успеваешь? Ведь параллельно ты еще фильмы снимаешь, интервью делаешь и четырех детей растишь.

- На самом деле, все эти организации — один и тот же круг людей, с которыми мы движение начинали. Недаром дни рождения Фондов "Подари жизнь!", "Вера", "Детские сердца" и других крупных и серьезных благотворительных организаций России идут друг за другом в один и тот же год. Понятно, что моя главная гавань — Фонд "Подари жизнь!", в котором я попечитель, а Чулпан Хаматова — соучредитель. Сегодня я уже отказываюсь от новых предложений, потому что в это надо физически погружаться, затрачивая много времени и усилий. Но куда уж влезла, там реально работаю: что-то пишу, делаю, придумываю и всегда на связи…

- Как начался твой путь в благотворительности?

- Это длинная цепь совпадений: работа на телевидении, как это ни странно, дала ощущение того, что ты можешь изменить мир. Году в 2005-м я пришла в больницу снимать сюжет про больную раком девочку, которой нужна была донорская кровь. Это было время, когда мамы хватали на улицах прохожих за руку и умоляли сдать кровь. Я хотела решить проблему одним махом, но не вышло…

Сейчас я уже со стороны могу оценить, как это выглядело: пришла такая модная тетенька с НТВ, раздала детям кружки с логотипами, которые до того всем нравились, а тут посмотрели на меня вяло… Я совершила грандиозную ошибку: решила снять сюжет сразу про всех. А про кого не успела — написала в ЖЖ. Мне казалось, что подробности диагноза, место рождения и "прочая ерунда" — это неважно. Главное — найти доноров и деньги на лекарства.

Оказалось, что в своем посте я перепутала все данные детей. Вскоре мне позвонил Антон Носик (основатель благотворительрного фонда "Помоги.орг") и предупредил: тебя сейчас порвут. А следом раздались звонки Кати Чистяковой (экс-директор фонда "Подари жизнь", сооснователь движения "Доноры — детям") и Гали Чаликовой (первый директор фонда "Подари жизнь"), которые очень доходчиво объяснили, как все работает и почему важно про каждого ребенка писать очень точно, ведь это напрямую связано с доверием людей, которые дают деньги и хотят знать, на что они пойдут. Мы подружились. Я стала регулярно ездить в больницу и делать сюжеты про каждого ребенка, чтобы у каждого был шанс. Было ощущение, что я вписалась в историю, которая сможет изменить мир. Оно и до сих пор никуда не делось.

- Недавно была в США, там в предрождественские дни нуждающиеся люди выходят на главные торговые улицы и звонят в колокольчик, чтобы в потребительском раже те, кому в жизни больше повезло, не забывали про тех, кто на обочине. Иногда колокольчик над ухом заставляет вздрогнуть. Но, надо признать, что там огромное количество добрых дел держится на регулярных пожертвованиях — не по случаю, а из месяца в месяц. Насколько реально сделать так, чтобы благотворительность стала системой и даже буднями, чтобы без колокольчиков?

- Реально. Но напоминать все равно надо. Скажем, донорской крови сегодня хватает. Для этого проводится большая работа — рассказываем людям, зачем сдавать кровь, есть служба, которая регулярно обзванивает доноров, когда крови каких-то групп начинает не хватать. Особенно активизируются перед длинными праздниками, когда при необходимости найти доноров и специалистов будет трудно. В этом деле благотворительные организации работали в содружестве с госслужбами — сейчас система работает бесперебойно. Но ведь все время требуется "свежая кровь", во всех смыслах.

- В праздники, особенно под Рождество, призывов творить добро традиционно становится больше — почему?

- Скорей всего, это связано с очень простыми причинами: под конец года люди подводят некие итоги своих бюджетов и трат, понимают, сколько у них осталось и сколько можно безболезненно отдать. Или покупает человек подарки своей семье и друзьям, а почему бы не купить по ходу несколько дополнительных — отправить через фонды тем, у кого на это нет денег. Зная об этом, благотворительные фонды любят под праздники что-то попросить.

Последнее время люди все чаще приходят к выводу, что благотворительность — такая же неотъемлемая часть жизни, как занятия спортом и чтение книжек детям перед сном. Ты подписываешься на регулярные ежемесячные пожертвования небольших сумм (100-500 рублей, 2-7 евро) в какое-то количество фондов — они списываются с твоего счета автоматически. Есть еще другие удобные формы, например, в Сбербанк выпустил специальную карточку "Подари жизнь". Когда ты ею платишь, небольшой процент от твоего платежа перечисляется в "Подари жизнь", а Сбербанк этот процент удваивает уже на свой счет. Все это копеечки, но они складываются в очень приличные суммы.

Для фондов такая "подписка" очень удобна — они рассчитывают на определенные суммы (а не внезапные приливы чувств) и могут планировать свою деятельность надолго вперед. Для благотворительности стабильность — один из очень важных аспектов. Ты знаешь, сколько у тебя есть и сколько еще надо для конкретной цели. Слезные благотворительные истории и призывы — не так действенны, как система. И чем дальше мы двигаемся, тем больше хотелось бы от разовых сборов уходить. Притом что сама я человек эмоциональный — могу и трусы последние отдать в порыве.

- По себе знаю, когда на портале запускаешь сбор крупной суммы денег и понимаешь, что можно вовремя не успеть — это кошмарное ощущение! Например, в этом году всей страной не успели собрать Байбе Бароне, которая ждала в Тарту пересадку печени — государство денег не нашло. Много раз мы ставили пост про историю повара из детсада Татьяны Бичики, которой никак не удавалось собрать на последнюю дозу таргетного лекарства для лечения поздней стадии меланомы — так и писали "Не отказывайтесь от нас!"

- То-то и оно. Что такое серьезный благотворительный фонд? Ты приходишь туда и получаешь помощь, которая не может быть тебе оказана в рамках госпрограммы. Для этого у фонда должны быть какие-то ресурсы, собранные системным образом, которые целенаправленно тратятся — на программу обезболивания, на обеспечение лекарствами, которые не входят в госзакупку, на иммунотерапию, на научные исследования. Каждое из этих направлений должно регулярно финансироваться для того, чтобы развиваться. В этом смысле нестабильные сборы могут плохо сказаться на тех, ради кого мы все это делаем: на больных людях. Поэтому жертвовать надо регулярно, к чему я всех очень призываю. По церковным канонам принято отдавать на благие дела десятину — это очень разумно. Это хороший тон и признак правильного воспитания.

В больших фондах, занимающихся системной благотворительностью, когда рассказывают о том, что нужны деньги, например, на лечение конкретного ребенка, то это значит, что деньги собирают и на ребенка, и на проект, в котором таких детей много — есть проекты "Трансплантация", "Лекарства" и так далее. Но самое важное, чтобы ни один ребенок не остался без лечения из-за нехватки денег. Ради этого фонд задумывался, это его основная миссия. Вопрос "Деньги или жизнь" при сборе, организованном фондом, слава богу, не стоит. Истории конкретных людей рассказывают, как правило, потому, что очень многим людям важно знать имя, смотреть в глаза, понимать механизм того, как пожертвования работают. Но фонд — это подушка безопасности на экстренный случай. В 21-м веке в системной благотворительности недопустима история типа "не успели, не добрали, не собрали".

На сегодня в России, по некоторым подсчетам, 10-12% россиян хоть раз в год участвуют в благотворительности. Когда мы начинали, мы делали это потому, что дети умирали без денег, крови и лекарств. Сейчас добились того, что дети по таким причинам не умирают.

- А взрослые?

- Тут все сложнее. Кто хочет полюбить небритого мужика?! Особенно если он сложной национальности и работает не героическим пожарным, а сантехником, например. Рассказать про такого слезную историю очень непросто. Все хотят видеть спасенными милых деток. Это вопрос человеческой психики, тут никто не виноват. Но в России сегодня есть фонды, которые успешно помогают и взрослым. Например, фонды Advita, "Живой!", "Лейкозу нет!". Этим фондам очень сложно собирать деньги. Но они — огромные молодцы.

- Недавно в своем интервью программе "Ещенепознер" Анатолий Чубайс высказал предположение, что российская сеть благотворительного и гражданского активизма может, если не сменить власть, то некой альтернативной властью.

- Конечно! Это и происходит потихоньку. Мы сперва создали структуры, которые были параллельны государственным, а сейчас меняем государство, прорастая в него как… позитивные метастазы — что-то внутри госсистемы подкручиваем, чиним, не даем им сесть на попу и растечься квашней, как они любят. Мы говорим: дайте нам это, дайте то, а вот тут мы готовы помочь. С одной стороны, мы как надоедливые мухи, но мы не просто крутим носом и говорим, что нас не устраивает — мы много чего знаем и можем подсказать, у нас есть опыт. Скажем, чиновники не знают о потребности в определенном лекарстве, а мы приходим и говорим: мы знаем.

Фонд "Дети-бабочки" (попечитель — актриса Ксения Раппопорт) добились того, что региональные бюджеты покрывают теперь расходы за перевязочные материалы для очень многих детей, страдающих буллезным эпидермолизом. А эти материалы стоят миллионы — простой семье не потянуть! Фонд помог обучить врачей операциям для детей с таким диагнозом — возил их в Европу. В итоге Фонд больше не платит миллионы за дорогущие операции за границей, а дал возможность все проводить их России — открыты специальные отделения при больницах Петербурга и Москвы.

- Как оптимальнее сотрудничать с государством — вступать в кооперацию, давить или подменять?

- Мы можем быть колокольчиком, который звенит, пока нужные средства не найдутся. И нам должно быть все время что-то надо — нельзя успокаиваться. Ты говоришь: смотрите, мы помогли детям с таким-то диагнозом, но есть ведь еще с таким — схожим. А что у нас в тюрьмах творится?! А как себя пожилые люди чувствуют? А неизлечимые? А никому не больно ли? А вот эти самые психические болезни, как быть с ними? Кто у нас ими занимается? Никого нет? Давайте — мы!

- А они вам: все хорошо, но денег нет.

- А мы им подскажем, как они, на самом деле, сэкономят, если сейчас потратят. Зачастую мы у государства денег не просим — мы их берем у людей, а государство заставляем работать, грамотно распределять те бюджетные деньги, что у него есть. Можно ведь дорогу новую построить, можно — больницу, а можно — бомбу атомную… Можно купить лекарство, а мы знаем, как его применить. А можем и лекарство купить, но нужно больничное отделение, в котором этим лекарством будут лечить, -- значит надо строить. И как тут без государства справиться?

Это бесконечные шашки с шахматами: просить деньги, собирать деньги, тратить деньги. Без благотворительности не тянет онкологические болезни ни одно, даже самое богатое, государство в мире! То есть, борьба с такой бедой — это и наши траты и государственные.

- Ну а если и вправду денег нет?! Страна маленькая, бюджет только на выживание, большинство людей еле концы с концами сводят…

- Нет такой страны в Европе, чтобы совсем уж не было денег. Вон, в Латвии, какой был красивый салют на столетие! Есть ведь деньги? И это здорово! Все это вопрос вечного торга с государством. Ты говоришь ему: я плачу налоги, это не твои деньги, давайте вместе решим, куда их потратить. Ты не сидишь в положении вечного терпилы — ты в партнерских отношениях. Скорей всего, мы все эти госструктуры бесим, но они в этом никогда не признаются.

- С переездом в Ригу тебе труднее стало "бесить госструктуры"?

- Даже после переезда нашей семьи в Ригу я не прекращала сотрудничества с российскими фондами — много летаю, да и 21-й век на дворе. Недавно мы директором фонда "Дети-бабочки" были в одном латвийском санатории, соображая, можно ли отправлять туда на реабилитацию подопечных с буллезным эпидермолизом. Оказалось — все отлично приспособлено. И самое главное, что персонал образован, доктора знают этот редкий диагноз и понимают, как с такими пациентами работать.

- В книге вы с Чулпан обсуждаете, на что можно пойти во имя благой цели. (Целая глава посвящена травле, которой подверглась Чулпан, которая перед выборами 2012 года поддержала Путина, объявив, что тот построит уникальную клинику для лечения детской онкологии. — прим. Ред.) Насколько близко, по-твоему, можно сойтись с властью?

- Тут у каждого — свои границы. Совершенно точно знаю, что неприемлемо говорить: мы сперва сменим власть, а потом построим больницу. Потому что совершенно конкретным детям больница нужна сейчас, а не когда "мы сменим власть". Но вопрос того, как далеко можно зайти в отношениях с властью, очень зависит от человека. Есть люди более хрупкой душевной организации и более обостренного чувства внутренней свободы, иногда даже с брезгливостью и неспособностью на компромисс. А есть люди с большей уверенностью в себе, иногда они считают, что смогут переиграть власть, добиться того, что нужно им и обществу, пролоббировать необходимые в данный момент решения — они идут во власть и решают очень многие вещи. И не нам их судить.

- Недавно ты обратила мое внимание на дезинформацию, связанную с объединением двух рижских детских больниц. Через фонд родителей-попечителей нам удалось быстро связаться руководством и все туманные вопросы прояснить. Похоже, перебравшись жить в Ригу, ты и тут не можешь принимать жизнь безучастно.

- Хотелось бы больше, но пока не определилась, где и в чем я могу быть полезна. Когда в школе, где учатся мои дети, мы хотели провести акцию "Дети вместо цветов" (чтобы учителю дарили на 1 сентября не ведро букетов, а один — от класса, и "непотраченные" на цветы суммы жертвовали на хорошие дела), я искала фонд, с которым можно это делать совместно, мне не удалось найти тот, что нуждается в таком сотрудничестве. Передача "Зеленая лампа", о которой я знала, на тот момент из-за приостановки финансирования была закрыта, как потом оказалось, временно. Других фондов я не нашла. Возможно, плохо искала. Например, мои друзья участвовали в акции в пользу Детской университетской больницы. Надо в этом еще разобраться. На днях буду встречаться с двумя замечательными девушками, которые откликнулись после моего призыва на радио. Я просила связаться со мной фонды, которые считают, что им может пригодиться моя помощь. Они и связались. Надеюсь, что-то получится.

Пока же мы нашли прекрасный приют для кошек и собак Ulubele. Ходим туда с детьми волонтерами: гуляем с собаками. Они хотят своих, но на это мы с мужем пойти пока не можем, вот и нашли компромисс.

- Ты сказала, что благотворительность — признак хорошего воспитания. Своим четырем детям ты как все объясняешь?

- Моим ничего и объяснять не надо — они все время рядом и видят, как я работаю с разными фондами. Они копаются в моем телефоне и разглядывают фото разных детей, которым мы помогаем. Мои дети легко отличают миодистрофию Дюшенна от буллезного эпидермолиза. Они знают, что мы регулярно жертвуем деньги. Я очень ищу какое-то место в Риге, куда они могут прийти и прочесть своим ровесникам стихи, помыть полы, поделиться игрушками, скопить с карманных и купить мандаринов. Если кому-то нужна волонтерская помощь — дайте мне знать, у меня есть время помогать.

- Откуда у тебя время?

- Возможно, я чего-то в этой жизни не успеваю, но есть вещи, на которые я действительно хочу потратить время.

- Отличный благотворительный магазин — Otrā elpa, куда можно сдавать одежду, посуду, книги в хорошем состоянии — они все это продают и деньги пускают на добрые дела. Ты еще можешь проголосовать, какое из трех добрых дел выбираешь.

- Спасибо, непременно зайдем.

- У тебя есть ощущение, что в Латвии вы живете временно?

- Стараюсь об этом не думать. Чувствую себя, по большей части, в гостях. Но с огромной благодарностью. Тут комфортно жить, детям тут нравится: у нас невероятная школа, у дочки Саши — фантастическая учительница музыки, старшие ходят на супер-английский, я счастлива. А еще Рига — единственный город на земле, где незнакомые люди дарят мне цветы. Я сижу работаю в кафе — приносят букет, говорят, что читают меня. Я очень смущаюсь, но приятно. Понятно, что дом у нас в другом месте. Однако будет возможность внести свой вклад в эту страну, я охотно это сделаю. Я за многое очень благодарна Латвии.

- Пожелаешь что-то на Рождество нашим читателям? О чем им стоит задуматься в эти предпраздничные дни?

- О том, что все мы в основном очень счастливые люди. Просто потому, что мы живем и можем радоваться жизни. Мне очень нравится, когда, после дня рождения Латвии, Рига потихоньку начинает принаряжаться к праздникам — этот город очень красиво украшают, с изумительным чувством вкуса и меры. Мне нравится эта затея с многочисленными разными елками на площадях и в парках ("Путь рождественской елки"), мы полюбили гигантскую обезьяну, которая потом куда-то исчезла, а недавно мы снова ее нашли — на Тейке. Недавно были в вашем замечательном Кукольном театре и смотрели новый спектакль про любовь — он был такой сильный, что я расплакалась в конце.

Если честно, я всегда плачу в кукольных театрах на поклонах. Мне кажется, что артисты, которые выбирают делом жизни службу в детском театре — святые люди: рассказывать истории утром выходного дня в галдящем, переспрашивающем, плачущем или хохочущем зале могут только святые люди. В Риге потрясающий кукольный театр. И всех его артистов я знаю уже в лицо, — мы ходим туда пару раз в месяц.

Так вот, о Рождестве. Наверное, в эти дни стоит задуматься, что любовь — она больше и глубже всего остального, она всегда побеждает, она сильнее смерти, боли, несчастья — с ней можно преодолеть все. И если что-то желать, я бы пожелала тем, кто любят — ценить и беречь это чувство. А если кто-то по каким-то причинам не умеет любить — стараться этому научиться. Это возможно: сердце — это мышца, которую можно натренировать. Просто начинайте заботиться о ком-то… И втянетесь!

**

По собранным невидимыми дворниками обледеневшим сугробам пробираемся к Катиной машине за книгой. "Хорошо, когда страна большая — и с миру по копейке, ребенку на здоровье. А тут бейся хоть ломом, где столько богатых и сердобольных найти?!" — ворчу я. "Ну что за комплекс маленькой страны! — возмущается Катя. — Деньги — они на каждом углу валяются. Только сумей вытрясти. Возьми вот ящик для пожертвований, зайди, например, в этот прекрасный ресторан Prego, и объяви с порога: так, мол, и так, ну-ка все скинулись, иначе не будет вам счастья в новом году! Оставляй ящик с запиской — и жди сбора. Все очень просто — главное, не бойся".